Слуга Государев. Тетралогия (СИ) - Старый Денис

– Знамо что… – плохо скрывая своё раздражение, отвечала девица.

А если она служанка, то что же сердится? Терпелива должна быть. И что‑то мне подсказывало, что она раздражена не тем, что я тут такой, чуть ли не голышом. Вон бровь как вскинула! Это ревность. Да, точно. И, черт возьми, мне это нравится!

– Не нужно бы… – дернула плечиком девица, когда я потянулся к её руке.

Да хоть прикоснуться бы…

– Отчего её батюшка тогда не пришёл? – улыбнувшись, спросил я.

При этом усмехнулся. И глядела она на меня, и краснела, что под смуглостью видно. И я туда же… Это что‑то невероятное, давно забытое, но, как оказалось, приятное. Я – старик; и я – мальчишка.

– Так чего батюшка не пришел твоей… Госпожи?

– Так занятой он человек. И ты занятой. Настасья Ивановна глаз положила на тебя ещё вчера, – сказала девушка, и в её голосе слышны были нотки неуважения.

Не жалует она свою госпожу.

– Война нынче, не до всего иного… Да и сподобалась мне иная. Ты‑то сама зело пригожа, – сказал я.

Ох, ведьма! Зыркнула недовольно. Казалось, что готова вцепиться в меня ногтями своими, зубками шею разгрызть готова.

– Не забавляйся мною, полковник! – прошипела девица, которая что‑то не особо и была похожа по характеру на холопку.

Хозяйка её мне не нужна – не до невест, как‑нибудь позже слажу матримониальные дела. А насчёт вечерней службы – присутствовать на ней обязательно. И это хорошо, что я поспал всего не больше двух часов, и ещё успею в храм, судя по тому, что сказала девушка.

– Зайди ко мне! Ночью, – сказал я.

– Не можно! – строго сказала Чрноглазка.

– Не желаешь? Так и ступай с миром, – отмахнулся я.

И вправду, что нам стоять в дверях, ведь сообщение от хозяйки она уже передала?

Я зашёл в свою комнату, стал одеваться. Но девица всё стояла на пороге, боясь сделать шаг. Я краем глаза смотрел на неё, любовался.

Странные всё‑таки у меня были ощущения по отношению к этой девушке. Нет, я не о том, какая она манкая да красивая. С этими эмоциями я как‑нибудь смогу справиться – а то, может, мы с нею вместе с ними и справимся.

Но ведь у этой девочки было что‑то не так. Как же она стала служанкой какой‑то там Настасьи? Казалось, что у Черноглазки – сильный характер, вольный. Характер дочери вождя.

Я прямо представлял её верхом на коне, скачущей по степи. Чёрные, как вороново крыло, волосы развеваются ветром. А она, конечно, обнажённая…

– Фу ты! – вслух одёрнул я себя.

– Так что передать моей госпоже? – не переступая порога моей комнаты, спрашивала черноглазка.

– А передай своей госпоже мой пламенный привет!

Ну, почти про шведского посла вышло.

– Что? – удивилась девушка.

– Тебя как зовут? – спросил я, натягивая сапоги.

– Анной, – ответила Черноглазка.

– А до крещения как звали? – проявил я догадливость.

– Шашлы Бейке, – произнесла девушка.

Я пристально посмотрел на неё. Понял одно, что с удовольствием поел бы шашлыка.

– Лучше я буду звать тебя Анной, – сказал я, сглатывая слюну.

И не понять теперь, на что или кого такая реакция: или на вкусное мясо, или на аппетитную девушку.

– А меня, молодой полковник, звать не потребно. И имя свое ногайское я, почитай, уже и забыла, – с вызовом произнесла та.

Ух! Я же и говорю, дочь вождя, не меньше.

– Ступай, Аннушка… Скажи своей госпоже, что дела у меня нынче много, потому не смогу уделить ей нисколько своего часу, – сказал я, концентрируясь на сапоге.

Не хотел, зараза, натягиваться.

– Добре! – не скрывая радости, сказала девушка.

Разулыбалась – и стала ещё краше. Просто голова кругом идёт!

– Захочешь прийти чем помочь мне: то ли одеть, то ли раздеть… – начал я, но Анна вновь зарделась, резко развернулась и побежала прочь, только юбки взметнулись на пороге.

Чертовка! Но спасибо ей. Открыла новые грани моего организма. Здоровое молодое тело реагировало на девушку. Правда, и проблема открылась. В таком патриархальном обществе еще нужно умудриться найти себе зазнобу. А без этого сложно придется.

И жениться я не хочу. Не сейчас, ни даже скоро.

– И все же жениться вам, барин, надо! – пробурчал я, наконец натянув сапог на левую ногу.

– Бах‑бах! – прозвучали пушечные выстрелы.

Да, не до свадеб – родина в опасности. Интересно, наши пушки стреляют или вражеские?

– Бам! – послышался звук прилёта, скорее всего, в крепостную стену.

– Не наши, значит, пушки, – сделал я несложное умозаключение.

Ну никакого порядка! Вышел главный, его возле дверей встречает какая‑то девица. И ладно бы девица эта была прислана подчинёнными, чтобы, так сказать… Ну, чтобы не сказать, а чтобы сделать. Ибо в том, что у меня на уме, слов много не надо, там природа подскажет, что и как.

Ну а если эта девица пришла бы меня убить? Возможно такое? Да легко.

– Десятник, ты мне Прохора найди! – приказал я десятнику, который дежурил у терема.

Присел на лавочке у входа. Подумал, что было бы неплохо полузгать семечек. Или даже закурить. В прошлой жизни лет двадцать лет курил. Правда, потом бросил эту пагубную привычку. И не сказать, что сейчас тянет. Но на чём‑то отвести душу хочется. Лучше всё‑таки семечки. Тыквенные… Они полезнее. А есть тут тыква? Или, опять же, ещё рано, и это культура из «колумбового обмена»?

– Звал, полковник? – запыхавшийся от бега, Прошка предстал пред мои грозные очи.

– Ты с чего, стервец, оставил меня одного? Комната не закрыта, какая‑то девица под дверьми сидит. Тебя не найти, – отчитывал я своего адъютанта.

– Так с чего, полковник, девицу пужаться? – сказал Прохор, изображая похотливого кобеля. – С ней знамо дело, как нужно.

– Дурень ты! Дурень как есть. Будет время опосля – расскажу тебе немало историй, где девки и бабы убивицами были. И давай, докладывай уже. До греха не доводи, а то как есть с кулака воспитывать стану, – в шутливой манере, но при этом вполне готовый дать оплеуху Прохору, сказал я.

– Бах!

– Бум!

– Воры с пушек бьют! – сообщил очевидное Прохор.

– Как стена? Держится? – спросил я.

Казалось, что нужно срочно бежать на стену и смотреть, что же там происходит. Но уже раз в пять минут обязательно одна или две пушки бьют, и так уже на протяжении нескольких часов. До этого‑то раз в четверть часа били.

– Так, пужают больше! – отмахнулся Прохор.

– Опосля службы вечерней, на кою я пойду, полковников и сотников собери. Будет о чём поговорить. Алексея Матвеевича пригласи, Рихтера, иных, – приказывал я. Потом добавил помягче: – Ну а нынче рассказывай, что сосчитали. Какова наша доля с усадеб?

Мой порученец стал рассказывать, сколько серебра мы заработали своим походом. Он говорил, а я сперва разочаровывался. Казалось, что столько добра вывезли: серебра, даже что‑то было золотое, шелка. Коней привели, а ведь такие скакуны – как бы не на вес золота. Даже то, что несколько телег соли привезли, и то стоило немалых денег.

Однако в итоге получилось, что одна доля составляет всего лишь три ефимки. То есть рядовой стрелец получит три рубля. Те, кто непосредственно не участвовал, а были лишь на подхвате у самого Кремля, получат полдоли. И с этим решением я был более чем согласен. В конце концов те стрельцы, что занимались погрузкой, воевали с отрядом Хованского, – они достойны немного большего.

Три рубля… А много это или мало?

– Сколько корова нынче стоит? – спросил я у Прошки.

Нужно же было с чем‑то сравнивать суммы. Вряд ли, конечно, счёт в коровах как условных единицах мне здорово поможет. Но всё же…

– Так то ещё какая корова… Коли клячи дохлые, молока дающие с кринку или две, то…

– Сколько стоит корова? – спросил я, перебивая словоохотливого стрельца.

– Так это… Меньше пяти ефимок не сыщешь добрую. Больше десяти же ефимок – дорого даже для доброй молодой коровы, – ответил Прохор.

Что ж, хоть какая‑то ясность.

– Ступай и предупреди всех, кого я назвал, кабы после вечерней службы были у меня. На то освободить потребно комнату в тереме возле моей опочивальни. Туда же перенеси ещё столов и те карты, что мы взяли у дьяков, – озадачивал я Прохора.