Слуга Государев. Тетралогия (СИ) - Старый Денис

– Разве же можем мы допускать пролитие крови крестьянской? – как раз с надрывом вещал патриарх, пользуясь моментом, что на службу пришли все люди в Кремле, кто что‑то решает.

Качественно владыко использует ораторские приёмы! И будь я истинно, фанатично верующим человеком, коих в храме собралось большинство, обязательно проникся бы исступлённым криком высшего русского церковника.

Но почему я сейчас в патриархе вижу своего врага? А если не врага, то оппонента? Я, человек, стремящийся к Богу, проникшийся религией, не воспринимаю патриарха как своего пастыря. Скорее, вижу в патриархе должностное лицо. Своего рода министра духовных дел. Может потому, что не доверяю, пользуясь знаниями будущего?

– Больше крови пролиться не должно! Примирение всех христиан – суть есть то, до чего тянуться души наши повинны! – продолжал вещать Иоаким.

Вот тут я бы, конечно, вступил в полемику с уважаемым патриархом. С какими это мы христианами должны слиться душами? С католиками? Или с протестантами? Понятно, что он имеет ввиду только православных.

Но по мне, лучше бы стремились найти общий язык со своими – со старообрядцами. Ну как же можно разделять Россию, её ослаблять этим старообрядчеством и гонениями на него? Государственник я, и ничего с этим уже не поделать.

Если вижу, что упертость старообрядцев и адептов истинной веры вредит державе, то считаю, что нужно договариваться. Искать хоть какие решения, чтобы если не решить проблему, то по крайней мере, сильно сгладить умы. Да это же элементарно податное население!

Да, полноценной гражданской войны в России не произошло. Не нашлись такие военные и облеченные силою бояре, что продвигали бы старую веру силой оружия. А вот тогда, если бы пролилась кровь, да обильно, то получилась бы история, как во Франции да и во всей Европе. Уничтожили бы треть своего населения, если не больше, а потом всё‑таки пошли на уступки иноверцам.

Нет, такого сюжета я своей Родине не пожелаю. И пока даже не представляю, как примирить старообрядцев и приверженцев новой, никоновской, канонической веры. А вообще‑то хорошо бы.

– Так будьте же истинными христианами! – прокричал патриарх, завершая свою пламенную речь.

Теперь уж я и пошёл на выход, следуя за тем самым воинственным монахом. Он изредка оборачивался, поглядывая, иду ли я. За мной увязались и другие стрельцы. Пока я не пойму, куда меня ведут, пускай идут. Мало ли.

На выходе мне возвернули мою шпагу, с коей в церковь входить не положено, и я быстро, на ходу, застегнул пояс с ножнами. Почувствовал себя, словно голый человек шел по улице и накинул халат.

– Так вот ты какой! – с заднего входа в храм меня встречал на пороге патриарх.

Иоаким со сдерживаемой неприязнью покосился на моих сотников. Да, они прятали свои взгляды, уткнувшись ими в брусчатку. Не смели глядеть. Но не уходили.

– Ждите меня! – повелительно сказал я, обозначая, что имею и силу, и власть над вооружёнными людьми.

Понимал, что разговор с патриархом будет не из лёгких, да и вряд ли одной беседы хватит, и не ошибся. Не хочу я его иметь в стане своих врагов. Но, похоже, это тот случай, когда от моих желаний мало что зависит. Ведь если мы не враги, то мне нужно будет полностью подчиниться воле владыки. А я, прежде всего из послезнания, знаю кое‑что весьма сомнительное о патриархе. Сыграл он немалую роль в бунте. Причём, роль это была не положительного героя.

– Ты, отрок, в ожидании чего томишься? – спрашивал меня патриарх.– В чем чаяния твои?

– Знамо, – бунт предотвратить желаю. Да меньшей кровью, – спокойно отвечал я.

– Меньшей кровью?

Было видно, что патриарх не просто нервничает. Зыркает, косится, руки вон как напряжены у пастыря. Того и смотри, огреет меня своим массивным посохом. А что это, кстати, за навершие посоха? Похоже на кость слоновую. Я, признаться, ожидал и вовсе тут увидеть рубины да бриллианты. И крест у патриарха – не сказать, что сильно дорогой и огромный, с палец толщиной.

Так что упрекнуть владыку во стяжательстве я бы не рискнул.

– Более никаких выходов делать не будешь, с ружьем, – произнёс владыка. – На то воля моя!

– Сие воля и государя тако же? – прикидываясь лихим и придурковатым, спросил я.

– Аз есмь твой государь! – пробасил патриарх.

Безусловно, я знал, что до сих пор на Руси официально два государя. И один из них, конечно же, патриарх. Но воля патриарха – всё же никак не выше воли царя.

Но как тут выбирать? Не хочется, ой не хочется входить в контры с владыкой.

– Я услышал тебя, владыко. Пойду боярам скажу, что более не будем мы ни про какие вылазки думать, – сказал я.

Патриарх Иоаким скривился, будто бы разговаривал с неразумным ребёнком. Ну, а как же, почему же я до сих пор не понял, что нужно лишь только патриарха слушаться и более ни с кем совет не держать? И что, если скажут‑де: иди, Егор Иванович Стрельчин, воевать бунтовщика, то я должен что угодно придумать, но только не делать этого.

Ведь батюшка‑пастырь заповедал мне это.

– Вижу я, что разумно ты ведёшь себя: с одной щеки аки скоморох, с другой аки змей. Так и норовишь улизнуть от прямого ответа. Так что и я прямо вопрошать стану, – патриарх уставил на меня свой взгляд и сделал паузу.

Наверное, стремясь продавить волей и характером своим. Однако я тоже смотрел прямо – без вызова, но и не думая прятать взгляд. А патриарх говорил куда уж прямее:

– Под мою руку пойдёшь и делать станешь то, что я велю! В ином разе не заступлюсь, когда бояре тебя жрать станут, аки какого оленя подстреленного. Тогда объявлю безбожником!

Безусловно, патриарх Иоаким был человеком с сильным характером. Уверен, что на пути к патриаршеству слабохарактерные отсеиваются очень быстро. Ведь это такой социальный лифт, аналогов которого в России ещё не существует, и даже сирота может стать патриархом, если только обладает нужным набором качеств. И Иоаким своего не упустил.

Ну и я ведь не тот человек, который может прогнуться под напором патриарха, не раболепствую перед владыкой и уже этим силён.

– Я служу лишь только царю, – сказал, наконец, я.

Есть вещи, вокруг которых можно как‑то юлить да вальсировать. А есть то, что нужно чётко обозначать, в том числе для того, чтобы и у самого не было соблазна поступить иначе.

Выбор сделан – я служу царю Петру Алексеевичу! И пусть все об этом знают. Желательно, чтобы и до ушей царя моя принципиальная позиция дошла.

– Крестным ходом со мной не пойдёшь. Так и останешься кровавым полковником, – сказал патриарх. – Но токмо, если станешь моим ты и службу служить будешь, яко я повелю.

Так себе угроза, лишиться возможности быть в Крестном ходе. Но я прекрасно понимаю, что это ещё далеко не все последствия моего отказа служить патриарху.

– Не можно. У меня есть государь, – сказал я, искренне сожалея, что не получается пока договориться.

– Иди, и пред очи мои больше не кажись! – ещё некоторое время побуравив меня взглядом, сказал патриарх.

Я вышел со двора. На душе было тяжко. Можно сколько угодно бить себя в грудь и говорить о том, что мне даже патриарх не указ. Что в этом толку, если реальность совершенно другая.

Нужно что‑то делать. Причём быстро, иначе могу лишиться всего, ведь слово патриарха здесь весомо, может вознести, а может к сырой земле придавить. И главное – никакой паники или демонстрации, что я растерян, не проявлять.

Расправив плечи, с улыбкой я шагнул за ограду. Тут, ожидая итогов моего разговора с патриархом, всё ещё стояли сотники. Дождались – хорошо, но не стоит обольщаться. Если патриарх возьмётся за меня и мою репутацию всерьёз, то возможно и такое, что от меня откажутся не одни сотники, но и рядовые стрельцы.

– Следуйте за мной! – сказал я стрелецким командирам.

Пусть и не было настроения, но определить, что делать дальше, необходимо. Да и с патриархом решать буду, но чуть позже. И даже сегодня, ну или чуть заполночь. А пока – планы на ближайшее будущее.