Чудесные рецепты крестьянки-самозванки (СИ) - Мельницкая Василиса

Владияр получал какое-то необъяснимое удовлетворение от своего мерзкого поведения. Афанасий научился смотреть на него без жалости, но у всех женщин, что присылало агентство, был одинаковый взгляд. Жалость и брезгливость, смешанные в разных пропорциях. Вот и Ульяна…

Владияр задумался. Он не обратил внимания, какие эмоции она испытывает, глядя на него? Или не заметил ни жалости, ни брезгливости, потому что их не было? Ничего, завтра все выяснится.

Самовар принес Афанасий. Он же разлил по чашкам ароматный чай с травами.

— А эта где? — спросил Владияр. — Ульяна? Спать ушла? Ты где ее разместил?

— Наверху, как вы и просили, — ответил Афанасий. — Нет, она не спит. Толчет зерно в ступке.

— Какое еще зерно? — удивился он.

— Не знаю. Спросить?

— Не надо. А самовар…

— А самовар, Владияр Николаевич, тяжелый. Самовар я носить буду, с вашего позволения, как и обычно.

Такой ответ удивил Владияра сильнее, чем зерно в ступке, но он промолчал. Вдруг девушка понравилась Афанасию? Тогда можно потерпеть любую стряпню. И впрямь, выходило, что Владияр ищет жену для верного адъютанта, а не прислугу.

Афанасий пил чай с пирогами, Владияр — с медом. Выпечку он любил, но прекрасно знал, что его ждет, если съесть хотя бы кусочек сдобного теста. Когда-нибудь, когда все окончательно ему надоест, даже яд искать не придется. Достаточно наесться до отвала всего, что запрещено.

Владияр тряхнул головой. Подобные мысли все чаще его посещали. И что? Братья переживут. Только матушку жалко. Всякий раз, как Владияр думал о смерти, он видел ее, плачущую у его кровати, истово молящуюся богам, заклинающую высшие силы не забирать у нее сына. Матушку огорчать… нельзя. Никак нельзя.

Вечерами Владияр обычно читал, но сегодня не мог сосредоточиться на тексте. Ни на чем не мог, по какой-то непонятной причине. Афанасий ушел готовить ванну, Ульяна возилась на кухне. Он услышал шелест дождя за окном, и распахнул раму. Пахнуло свежестью, влагой.

Память детства, так некстати разбуженная Ульяной, оживила прошлое. Лето, серпень… Ночное… Лунный выпас, как говорили местные. Тихое ржание лошадей. Запеченная на углях картошка. И матушкина хворостина наутро, за то, что ушел из дома без разрешения.

А вот когда Володька с Любашей за ним увязались, пронесло. Хотя матушка, наверняка, и тогда знала, да пожалела соседскую девчонку.

И дождь, барабанящий по крыше веранды. Маленький Влад, едва научившийся ходить. Тот же Володька с книгой. Матушка с вязанием в руках. Яр перед шахматной доской. Его противник — отец.

«Яр, мама сказала, ты хочешь в военное? — Хочу! Я буду офицером. — Будешь…»

— Владияр Николаевич! — Афанасий рявкнул под ухом, и Владияр вздрогнул. — Что ж вы делаете⁈

— А что? — спросил он растерянно.

— Сквозняк! — сердился Афанасий, захлопывая оконную раму. — И прохладно же. Простудитесь!

— Что б я без тебя делал! — язвительно заметил Владияр, откатываясь от окна.

— Померли б давно, — огрызнулся Афанасий.

Когда он так грубил, то, и правда, злился. Владияр вспомнил, как тяжело теперь переносит простуду, и содрогнулся.

— Ладно, прости, — сказал он. — Я забылся.

— Да чего уж. Ванна готова, сейчас согреетесь.

Ночи случались разные. Владияр давно отказался от снотворного. Когда работал, проблем со сном не было вовсе. Однако в последнее время спал он отвратительно, мучился то бессонницей, то кошмарами.

И сегодняшняя ночь исключением не стала. Разнообразия ради, приснилась битва, случившаяся во время турецкой кампании. Грохот пушек, запах пороха и крови, дикое ржание лошадей, звон сабель, вспышки ведовских молний. У ночных кошмаров имелось нечто, мирившее Владияра с их существованием. В снах он мог ходить. Он переставал быть калекой, снова становился тем, кем был рожден: военным офицером, защищающим Отечество.

«В атаку-у-у-у!»

— Владияр Николаевич…

Укоризненный голос Афанасия вырвал его из объятий сна.

— Опять кричал? — хрипло спросил Владияр.

— Да.

— Воды… дай.

— Может, лекарство?

— Засунь его в…

Он осекся, отчего-то вспомнив, что в доме женщина. Вот же глупость. Она и не услышит ничего. И навряд ли упадет в обморок от крепкого словца. Не барышня, чай, и не такое слышала.

— Влади…

— Цыц! — оборвал Владияр Афанасия. — Дай напиться и иди спать. И окно приоткрой, душно.

Афанасий не уходил, пока Владияр не притворился спящим. До утра он так и не уснул, потому на рассвете слышал шаги на втором этаже. И странное дело, там будто бы ходили двое.

Неужели Афанасий так быстро добился благосклонности Ульяны? Что ж, оставалось лишь порадоваться за него. И как-то проглотить утреннюю овсяную кашу, не впадая при этом в ярость.

Глава 8

— Что делаешь? — поинтересовался Афанасий, вернув на кухню самовар.

Чай, значит, они допили. Надо убрать посуду.

— Овес толку, — ответила я, отставляя ступку. — Каша мягче будет, вкуснее.

— Завтра мельницу из чулана достану, — сказал Афанасий. — Ты спрашивай, если надо чего. Сиди, чашки я принесу.

Я плюхнулась обратно на табурет. К слову, ноги меня уже не держали. И есть хотелось так, что живот сводило. Запеканки мне, увы, не досталось. Хозяин дома уничтожил ее подчистую. И для Мити не удалось припрятать кусочек.

Наблюдая, как Афанасий ставит на стол миску с оставшимися пирогами, вазочки с вареньем и медом, тарелку с сушками, сахарницу, я размышляла о том, как сглупила. Обрадовалась первому же предложению и не обговорила никаких условий. Вот на таких «мелочах» я и погорю. Сейчас у меня есть деньги, чтобы купить нам с Митей еду, но любая крестьянка на моем месте первым делом спросила бы, сколько будут платить за работу.

— Меня… не прогонят? — Я старалась говорить спокойно, но голос предательски дрогнул.

Я долго училась жить иначе, чем привыкла, но полностью избавиться от чувства неловкости, когда приходилось о чем-то просить, так и не смогла.

— Не знаю, — ответил Афанасий. — По утрам хозяин особенно зол. По утрам ему прописали есть овсяную кашу, а он ее ненавидит.

— То есть, проверку я еще не прошла, — заключила я. — Нет смысла спрашивать о жаловании.

— Ты справишься, — неожиданно сказал он. — У тебя есть ребенок.

— Э-э-э… И при чем тут Митя? — растерялась я.

— У тебя есть опыт обращения с маленькими детьми, — пояснил Афанасий. — Сейчас хозяин ведет себя, как дитё. Лекари говорили, что такое возможно. Все же то, что с ним произошло, оставило свой след… — Он постучал указательным пальцем по виску. — По-моему, это его состояние… слишком затянулось. Но я не знаю, как помочь хозяину.

— То есть… Я с этим справлюсь?

— С капризами — определенно. Если постараешься.

— А Митя? Я не смогу его долго прятать. Он ребенок, он хочет бегать, играть…

— Придумаю что-нибудь. Ты закончила? Иди, отдыхай.

— Э-э-э…

Я замялась, Афанасий уставился на меня вопросительно.

— Помыться тут… где-нибудь можно? Баню поздно топить…

— На втором этаже есть ванная комната, — ответил он. — Показать, как пользоваться колонкой?

— Но она не для прислуги, — возразила я. — И комнаты… Нам с Митей хватило бы той, что положена кухарке.

— Тебе нельзя жить на первом этаже. — Афанасий вздохнул. — Это распоряжение хозяина. Он не хочет, чтобы прислуга делила с ним первый этаж. Вторым он не пользуется. Гостей не принимает. Можешь спокойно использовать ванную комнату. Но сыну скажи, чтобы по всем комнатам не бегал. Что-то еще?

— Да. — Я, наконец, решилась. — Можно доесть пирожок?

Он уставился на меня так, будто у меня выросли ослиные уши.

— Нет, так нет, — пробормотала я, мгновенно смущаясь. — Я с утра ничего не ела. И поздно уже, лавки закрыты…

— Это моя вина. — Афанасий отмер. — Я не сказал, что место с проживанием и питанием. Ты могла поужинать тем же, что готовила для хозяина. Разве ничего не осталось?

Если с запеканкой разделался Владияр Николаевич, то яблочный мусс съел сам Афанасий. Надо будет спросить, зачем он сидит на той же диете. Если из чувства солидарности, то долго он на ней не протянет. Хотя вот… пирожки ел. Наверное, купил в какой-нибудь лавке.