— Имеются. Два подтверждённых и один «мессер» я завалил над Лугинами. Но это подтвердить некому.
— А всего их сколько было против тебя?
— Три.
— Расскажи.
Максим пересказал то, что рассказывал ему лётчик Николай Свят. Про сопровождение бомбёров СБ-2, которые должны были ударить по житомирской железнодорожной станции.
Про зенитки и «мессеры».
Как сбили его ведомого, как он стал уводить «худых» от бомбёров и в конце концов оказался за линией фронта.
Рассказывал так, будто сам сидел в кабине «ишачка».
Майор слушал внимательно, его стального цвета глаза, словно пытались проникнуть куда-то вглубь Максима, разглядеть то, что обычному взгляду недоступно.
— Значит, остался жив и ушёл к партизанам, — резюмировал он.
— Так точно.
— Повезло. Посадить И-16 на деревья и остаться в живых, — он покачал головой. — Даже не ранили?
— А я вообще везучий, — сказал Максим. — Ранили, но не сильно, по касательной, зажило, как на собаке. С немцами этими тоже повезло. Слишком беспечны оказались, не ожидали, что я нападу. А от оков на ногах я сумел освободиться.
— Как?
Максим показал изогнутую заколку.
— Я же бывший беспризорник, — ухмыльнулся. — Приходилось разные замки открывать в этой жизни.
— Понятно, — усмехнулся майор в ответ. — Савельев!
— Я!
— Вынести из самолёта трупы и пленного и ждать снаружи!
— Есть!
— Присаживайся, младший лейтенант, — предложил он, когда сержант с красноармейцами выполнил приказание.
Они сели.
— Меня зовут Коробков Павел Терентьевич, — сказал майор и протянул руку. — Командир двенадцатого истребительного полка.
— Рад знакомству, товарищ майор, — сказал Максим, пожимая протянутую руку. — И спасибо за доверие.
— Я пока ещё ничего тебе не доверил.
— Но собираетесь, верно? Эх, жаль мои документы остались в партизанском лагере.
— Так ты сохранил документы?
— Конечно. Но на задание не брал.
— Расскажи, как попал в плен. Только коротко, времени у нас мало.
Максим рассказал.
— Получается, немцы знали, что вы попробуете спасти эту тысячу евреев, — сделал вывод майор. — Ловушку вам устроили. Засаду.
— Получается так, — согласился Максим. — Думаю, в этом есть и моя вина.
— Как это?
— Был там у них такой Георг Дитер Йегер, штурмбанфюрер, начальник военной полиции шестьдесят второй пехотной дивизии. Он за нами гонялся. Однажды был у меня в руках, а я его отпустил.
— Почему?
— Чёрт его знает, — Максим пожал плечами. — Он был безоружен и неопасен в тот момент. Может, пожалел. Проявил излишний гуманизм. Каюсь. Надо было убить.
— Надо было, — жёстко сказал майор. — Всех немцев, пришедших с оружием в руках на нашу землю, надо убить. Иначе они убьют нас, наших детей, матерей и жён. Ты готов их убивать, лейтенант?
— Странный вопрос, товарищ майор. Я их уже целый полк уничтожил. То есть не я, конечно, случайно получилось, но всё-таки.
— Да, полк. Взрыв этот фантастический… Ты понимаешь, что такие вещи проверяются?
— Разумеется. Всё должно проверяться. В том числе и я сам.
— Хорошо, что ты это понимаешь. Но у меня нет ни времени, ни возможностей тебя проверять. Точнее, возможность есть, но я не хочу.
— Простите, не понял.
— Ты же лётчик?
— Лётчик.
— Истребитель?
— Истребитель.
— Ты захватил и пригнал на нашу сторону целый Ю-52 и пятерых пленных в придачу. С важными документами. Для меня этого вполне достаточно. А наша славная контрразведка из тебя всю душу вынет. И еще не известно, вернёт ли обратно. Так что спрошу ещё раз. Готов воевать, лейтенант? У меня лётного состава меньше половины, пополнения нет и не предвидится, немец прёт, как в задницу наскипидаренный. Ничем его не остановить. А останавливать надо. Понимаешь, Коля? Надо останавливать. Кроме нас некому.
— Понимаю, товарищ майор.
— Сейчас — Павел. Ты какого года?
— Двадцатого.
— А я девятого. Одиннадцать лет разницы — это ерунда. Пока партизанил летать не разучился?
— Не разучился, Паша. Что, неужто дашь машину?
— Дам. У меня три «ишачка» свободные, говорю же. Форму тебе выдадим, на довольствие поставим, а документы потом оформим, задним числом. Согласен?
— Конечно! Только…
— Что?
— Тебе за такое самоуправство от родного НКВД не прилетит потом по самое «не могу»?
— Как-как? — засмеялся командир полка. — По самое «не могу»? Надо запомнить. Не прилетит. Я — Герой Советского Союза Павел Коротков. Мои ребятки в первый же день войны одиннадцать самолётов врага завалили. Восемь «дорнье», и три «мессера». Из них два я лично. А первых сбил ещё в Испании. Шесть штук. Потом на Халкин-Голе добавил. Так что пошли все на хрен. Лучшая проверка человека наш он или нет — бой. Бой всё на свои места расставит. Так что не подведи меня, Коля.
— Не подведу, Паша.
Они пожали друг другу руки.
— Но на людях я по-прежнему товарищ майор, — подмигнул командир полка.
— Разумеется, товарищ майор. Один вопрос можно?
— Давай.
— Как тут у вас с довольствием? Честно скажу — жрать хочется, аж живот подводит.
— Что, — засмеялся майор, — фрицы плохо кормят?
— Что б их так всю жизнь кормили. Желательно короткую.
— Накормим, не переживай. И накормим, и сто грамм фро
нтовых нальём. С этим у нас пока всё нормально.
Глава четвертая
«На И-16 всё просто, — голос Николая Свята словно зазвучал в голове Максима. — Смотри. Опускаешь элероны, разгоняешься до ста пятидесяти-ста шестидесяти — за скоростью по приборам следишь — тянешь ручку на себя и — хоп! — ты уже в воздухе. Угол подъёма — шестьдесят градусов. Как скорость до двухсот семидесяти дошла, — по приборам смотришь! — так ручку от себя плавно и переходишь в горизонталь. Ну, или уходишь в разворот. С креном пятнадцать-двадцать градусов в нужную сторону. Понял? Просто всё. Садиться тоже. Снижаешься по глиссаде, выпускаешь элероны аккуратненько, гасишь скорость и садишься. Разберёшься, если на учебных летал. Суть одна и та же».
Да, летал. Только давно и мало. Сорок часов налёта. В рамках лётной подготовки, обязательной во времена Максима для всех космонавтов. Даже сугубо гражданских специальностей. На свидетельство пилота-любителя сдал — и молодец. Пересаживайся на экспериментальный нуль-звездолёт, хе-хе. Который и забросит тебя на сто пятьдесят четыре года назад. В самое пекло Великой Отечественной.
Ну, Господи помоги. И ты, КИР, тоже.
— Я с тобой, — сказал КИР. — Не бойся. Только учти, что на «ишачке» летать не так уж и просто, как тебе Николай Свят рассказывал. По моим данным машина весьма нервная, чуть не так и — в штопор. Правда, и выходит из штопора легко. Ручка управления чувствительная, элероны легко ходят, поэтому и маневренная. Садиться на ней тоже аккуратно надо. Самое главное — высоту чувствовать. Прижимай её к самой земле и ниже ста пятидесяти в час не сбрасывай. В полуметре от земли выравнивай и садись. В полуметре, не в двух-трёх метрах или выше!
— Да, Свят упоминал, что особенности есть.
— Упоминал… — проворчал КИР (Максим заметил, что чем дольше они с КИРом находились в столь тесном, во всех смыслах, взаимодействии, тем больше КИР напоминал человека). — Упоминаний мало. Вдолбить надо было, как Отче наш.
— Когда? — резонно заметил Максим. — Умер Коля, не успел. — Да и что толку вдалбливать? Память у меня такая, что второй раз повторять не надо. Рефлексы тоже на месте, сам знаешь. Вот практики — да, мало. Ничего, в воздухе разберёмся.
Вчера, ещё до обеда, Максим познакомился со своим механиком — юным девятнадцатилетним младшим сержантом по имени Владлен Сорокин и осмотрел самолёт.
— Владлен — от Владимир Ленин, — пояснил КИР, в наше время имя забытое. А когда-то было распространено. Как и Вилен — Владимир Ильич Ленин.
Вихрастый, похожий на мальчишку механик, поначалу довольно ревниво следил за действиями Максима, но после того, как новый лётчик похвалил истребитель и задал парочку вполне профессиональный вопросов, слегка оттаял.
