Инженер 1: паровая империя (СИ) - Тыналин Алим

В глазах Беляева мелькнула алчность. Награды, отличия, продвижение по службе, вот что действительно его волновало.

— Хм… — протянул он, разглядывая чертежи с новым интересом. — А сколько времени потребуется на эти усовершенствования?

— Начать можно с одной палаты, ваше высокоблагородие. В качестве опыта. Если результаты окажутся хорошими, распространим на весь госпиталь. А если нет… — я пожал плечами, — просто вернем все как было.

— И много ли это будет стоить?

— Самые простые материалы. Доски, жесть для воздуховодов… Работать могут выздоравливающие солдаты, им полезно будет двигаться.

Беляев долго молчал, изучая схемы. Наконец произнес:

— Хорошо. Попробуем в третьей палате, там больные не слишком тяжелые. Но с условием. При первых признаках ухудшения все прекращаем. И никому ни слова о том, чья это была идея, пока не увидим результаты.

— Конечно, ваше высокоблагородие, — поклонился я. — Буду крайне осторожен.

— И еще одно условие, — добавил главный лекарь, пристально глядя на меня. — Работы будете вести под наблюдением доктора Струве. Он человек толковый, немецкая аккуратность. Проследит, чтобы не наделали глупостей.

— Слушаюсь!

Выходя из кабинета, я едва сдерживал улыбку. Первый шаг сделан. Теперь главное не подвести и действительно добиться улучшений. Иначе о дальнейших экспериментах можно забыть навсегда.

Глава 4

Начало работ

Утром следующего дня, когда солнце едва пробилось сквозь затянутые дымкой окна госпиталя, я отправился на поиски людей, способных воплотить мои замыслы в жизнь. Дело это оказалось куда более затейливым, нежели представлялось накануне.

Хозяйственные службы госпиталя размещались в длинном деревянном бараке позади главного корпуса. Здесь, среди мешков с овсом и штабелей дров, царствовал интендант поручик Николай Семенович Жуковский, человек тучный, благодушный и крайне подозрительный ко всяким нововведениям.

— Мастеровых людей требуете, господин капитан? — переспросил он, не отрываясь от гроссбуха, где скрупулезно записывал расход керосина. — А на какую надобность, позвольте осведомиться?

— По распоряжению главного лекаря, — отвечал я уклончиво, — требуется произвести некоторые плотницкие работы в третьей палате.

Жуковский недоверчиво покосился на меня поверх очков:

— Хм… А не проще ли обратиться к городским подрядчикам? У нас тут люди больные, не до столярничества им.

— Работа несложная, — настаивал я. — К тому же выздоравливающим полезно движение. Доктора рекомендуют.

После четверти часа препираний интендант наконец соизволил провести меня по помещениям, где размещались служители различных специальностей. В углу столярной мастерской, устроенной в бывшем сарае, я обнаружил человека, который сразу привлек мое внимание.

Фельдфебель Василий Кузьмич Морозов, так представился он, вставая с низкой скамеечки, где строгал деревянную заготовку, производил впечатление мастера истинного. Лет сорока пяти, среднего роста, но крепко сложенный, с руками, покрытыми старыми шрамами от инструментов. Лицо обветренное, с густыми русыми усами и внимательными серыми глазами.

— Честь имею явиться, ваше благородие, — произнес он, вытирая ладони о кожаный фартук. — Чем могу служить?

— Василий Кузьмич, — обратился я к нему, разворачивая свои чертежи на верстаке, — требуется выполнить особенную работу. Вот, изволите видеть…

Морозов наклонился над бумагой, и я заметил, как его глаза внимательно следят за линиями чертежа. В отличие от многих военных, он явно умел читать технические схемы.

— Воздуховоды, стало быть, — пробормотал он, проводя пальцем по изображению. — От печки к углам палаты… А это что за каналы наверху?

— Для вытяжения плохого воздуха, — объяснил я. — Видите, теплый воздух пойдет снизу, а затхлый будет уходить через верхние отверстия.

Фельдфебель долго изучал схему, изредка качая головой. Наконец выпрямился и посмотрел на меня с нескрываемым любопытством:

— Хитро придумано, господин капитан. Только скажите по совести, где вы такому научились? В академии небось подобного не преподают?

— До службы довелось поработать с разными мастерами, — уклончиво ответил я. — Кое-что перенял.

— А-а, — протянул Морозов, и в его голосе послышалось понимание. — Сами из мастеровых выходите? Потом в офицеры произведены?

Я не стал его разубеждать. В николаевской армии изредка случались подобные карьеры, и такое объяснение выглядело правдоподобно.

— Что же, — продолжал фельдфебель, — дело стоящее. Только вот беда, материалу понадобится много. Доски, жесть для воздуховодов, гвозди… А главное, людей надобно подобрать толковых.

— А есть такие?

Морозов задумчиво огладил усы:

— Есть трое молодцов из выздоравливающих. Егор Мартынов, сапер он, руки золотые. Семен Косых — столяр природный, до службы на мебельной фабрике работал. Да Иван Дуров, кузнечных дел мастер. Только вот…

— Что «только»?

— Да согласятся ли они на такую работу? — Морозов понизил голос. — Они ведь не каторжники, офицер их принуждать не может. А дело новое, непривычное…

— Ну что же, — произнес я, сворачивая чертежи, — давайте познакомимся с этими мастерами. Авось удастся их убедить.

Морозов кивнул и повел меня через двор к длинному деревянному строению, где размещались выздоравливающие. По пути он рассказывал о каждом из троих:

— Егор-то парень смышленый, из костромских. В саперах три года прослужил, знает толк во взрывчатке и земляных работах. Семен, тот вовсе особенный, из петербургских мастеровых. Говорят, у графа Строганова мебель делал, покуда в рекруты не угодил. А Иван… — фельдфебель усмехнулся, — тот силен как бык и упрям как осел. Но коли за дело возьмется, горы своротит.

В казарме мы застали всех троих за картами. Играли в дурака на пуговицы, оживленно переговариваясь и покрикивая друг на друга с той бесцеремонностью, какая свойственна простым солдатам в часы досуга.

— Смирно! — гаркнул Морозов. — Господин офицер!

Солдаты вскочили и вытянулись по стойке «смирно», карты посыпались на пол. Я жестом дал команду вольно и внимательно оглядел каждого.

Егор Мартынов, парень лет двадцати пяти, невысокий, но жилистый, с быстрыми темными глазами и проворными движениями. Лицо смуглое, обветренное, руки в мелких шрамах и ссадинах, какие бывают у людей, привыкших к опасной работе.

Семен Косых оказался полной противоположностью, высокий, белокожий, с тонкими пальцами и внимательным взглядом. Даже в солдатской рубахе он выглядел интеллигентно, что выдавало его городское происхождение.

Иван Дуров же был настоящим богатырем, широкоплечий, с могучими руками и добродушным лицом, украшенным рыжеватой бородой. В его маленьких голубых глазах читалась детская непосредственность.

— Братцы, — обратился я к ним, стараясь говорить просто, без офицерского тона, — есть дело. Работа не тяжелая, но требующая сноровки. Охотники найдутся?

Солдаты переглянулись. Первым осмелился заговорить Семен:

— А что за работа будет, ваше благородие? И… какая за нее плата положена?

— Плата? — я задумался. Денег у меня практически не было, жалованье капитанское — гроши, да и то большей частью задерживалось. — Плата будет особенная. Во-первых, дополнительный паек. Во-вторых, освобождение от нарядов по госпиталю. А в-третьих… — я понизил голос, — работаете для своих же товарищей. Для тех, кто лежит в палатах и мучается.

Егор сдвинул брови:

— А как это понимать, ваше благородие?

Вместо ответа я развернул на солдатском столе свои чертежи. Трое мастеров склонились над бумагой с тем особенным вниманием, какое проявляют люди, понимающие толк в техническом деле.

— Видите, — объяснял я, проводя пальцем по схеме, — в палатах воздух затхлый. Люди задыхаются, болезни от этого хуже идут. А если устроить вот такие каналы…

— Чтоб теплый воздух ходил, а плохой вытягивался, — понимающе кивнул Семен. — Дело разумное.