Проклятие Айсмора (СИ) - Зима Ольга

Гейра прищурилась, лицо непривычно и опасно заострилось, пальцы согнулись, будто нащупывая эту самую душу. И все равно Гейра была прекрасна. Потом, видно, вспомнив не о себе, а о ходивших по ратуше слухах, продолжила:

— Или злобное деревце решит сжить своего любимца со свету, скинув разом все свои листья — и всё в сторону Бэрра!

Спиральки волос возбужденно подпрыгнули, когда Гейра снова задрала голову и возвысила голос. Быстро улыбнулась, стряхнула с плеча застывшего Гаррика воображаемую пылинку, удерживая серьезное выражение лица, деловым тоном добавила:

— Господину первому помощнику, конечно, не привыкать переживать падение листьев, но зачем рисковать?

— И правда, незачем!

— А меня отпустили, — заглядывая ему в глаза и отпустив веселье, осторожно сказала Гейра, заправив особо надоедливую пружинку за ухо. — У винира встреча, важная настолько, что в ратуше оставили одних стражников. Мне нужно к маме, я знаю, ты работаешь, но я могла бы хоть проводить тебя!

— Это я прокачу тебя!

Гаррик перехватил руки Гейры, сжал в своих, притянул к груди, девушка покраснела от этого жеста больше, чем от всех поцелуев, вместе взятых. Он оглядел причал — у ратуши всегда было привязано несколько лодок в ожидании выхода знатных горожан. Лодок резных, изумительно нарядных, даже щегольских, украшенных разноцветными полотнами и разрисованных цветами по бокам.

Он пошептался с лодочником, усадил удивленную Гейру на нос одной из них, с самыми яркими цветами. Осторожно работая веслом, повел лодку по главному каналу, достаточно широкому даже для барж.

Затем выхватил с соседней лодки круглый букет из редких здесь, темных, почти черных ирисов, кинул монетку серебра вдогон и подарил цветы удивленной и обрадованной Гейре.

— И ещё, — по-деловому кивнул сам себе, смутился видом заинтригованной Гейры, но протянул все же сюрприз.

Вечно он промахивается с подарками! Но пара крепких румяных прошлогодних яблок, присланных Гаррику из дома, славно легла в руку. И он не смог удержаться — темно-бордовые бока опять напомнили ему Гейру. Гейру, невероятно далекую от земли, но неуловимо напоминающую о ней — жизненной силой, искрящимся озорством и верой в лучшее.

Хотя та порадовалась гостинцу настолько бесхитростно, что Гаррик расстроился. Расстроился оттого, что мало дарил ей. Так ведь не все возьмет.

Он осторожно греб то слева, то справа от лодки — в тесноте городских каналов обходились одним веслом. С воды Айсмор смотрелся совершенно по-иному. Вода была по-прежнему темна, но здания казались более красивыми. Они словно тянулись ввысь, к хмурому пасмурному небу.

Два главных моста были опущены, но лодки легко проходили под ними. Их разведут лишь ночью.

— Гарри-и-ик, — потянула Гейра, глядя то на него, то на цветы. Потом с хрустом надкусила яблоко.

— Плотницкому делу в большей или меньшей степени обучен каждый береговой. Смотри — не зря тут лиственница, — указал он на опоры вокруг. — Она любит воду, вода ласкает ее, упрочивает, и сваи будут стоять вечно. Воткни сосну… — поморщился, переложил весло в другую руку. — Сосна смолистая, но сырость не очень любит, сгниет быстрее, чем проживет одно поколение, — недовольно прицокнул языком, покачал головой, вся его хватка кричала о необходимости делать один раз и накрепко. — Ну, два, только на ремонт денег уйдет немерено. Деревья с побережья прочны, только сердцевина у них гнилая. Потому и разрушаются быстро, словно они уже давно умерли. Разве кап прекрасен, твердый, как камень, растущий вопреки всему. Он диво как хорош, только редко встречается, да и мал размером.

Гаррику казалось, что есть и люди такие в Айсморе — вот эти вот черненькие. Черненькая Гейра молчала, то оглядываясь по сторонам, то глядя в темную, почти черную воду, словно задумавшись о своем.

— На каждую вещь нужно свое дерево. В кедре не заведется моли, а гладкая липа не дает заноз и не выделяет смолу… — спохватился, что вряд ли это интересно девушке, немного покраснел, подытожил: — Мы привыкли делать, чтобы вещь служила долго и без ремонта.

— Это же прекрасно! — словно очнулась Гейра. — Но…

— У вас все иначе! Принято мастерить из рук вон, чтобы хватило ненадолго! Головой не думают, что та же плохо сделанная табуретка может сломаться и причинить вред.

Табуретка была упомянута Гарриком не случайно. Это, можно сказать, был один из символов Айсмора. На табуретках сидели в жару под полотняными навесами, их выставляли за двери лавочники, проводя на них немало времени, на них чистили рыбу веселые рыбачки, даже на рынках часть продавцов торговала, сидя на табуретках. Широкие длинные скамьи подходили только для ратуши или для главной площади. Где собирались трое, там появлялись чай и табуретки. Они были всюду, и выражение: «Ты еще со своей табуреткой приди», стало нарицательным.

— Это и правда нехорошо, — слабым эхом отозвалась Гейра, опять, похоже, задумавшаяся о своем. О чем-то невеселом, судя по прикушенной нижней губе.

— Ну вот. А когда мой начальник обвинил меня… — бывший стражник собрался с духом, стараясь сделать свой голос как можно более равнодушным, но получалось все одно сердито, — не в чем-либо, не в плохой работе, а в растранжиривании денег! Я ушел сам. Материал, мол, я мог и похуже брать, заказчик бы не заметил! Заплачено за добрую липу, а я, вишь ты, нахал этакий, из неё и сделал! А надо было сорт взять похуже, с сучками, или вовсе ольху подсунуть. Сунулся в Гильдию… Эх, — махнул он рукой беззлобно. — Не вышло из меня настоящего плотника! Не могу я так. Работу надо делать хорошо или не делать вовсе. Наработался вдосталь, нахлебался упреков от водных… Ладно, рассчитались, хоть и не полностью.

— Гаррик, ты очень хороший, — тихо сказала Гейра, отчего-то не поднимая головы. Букетик ирисов крутился в пальцах, словно наскучивший или позабытый. Он не знал, что хуже. — Тебе будет трудно жить, но ты все делаешь правильно. Так правильно, что…

— Похож на безумца? — поторопился закончить за неё Гаррик, чтобы только не услышать подобных слов из этих уст. Миру за ними следовало оставаться нетронутым, как в песнях, пусть даже Гейра его не полюбит.

— Похож на настоящего человека.

Не успел Гаррик подумать, что Гейра все же хорошо к нему относится, раз так беспочвенно хвалит, но тут она неуловимо быстро оказалась рядом, прижалась губами — и он ощутил вкус вишни. Так же быстро отстранилась.

— Смотри мы где!

— Я!.. — он чуть не дал петуха, но успел оборвать себя. — Я не специально, честно! — Гаррик покраснел аж до корней волос.

Они находились под тем самым Кружевным мостом, куда влюбленные парочки привязывают платочки и полоски материи. Проезжая под ним, положено было целоваться.

Но Гейра не рассердилась. Наоборот.

— Гаррик, — она жестом фокусника вытащила платок из рукава, необычный — весь в дырочках, но очень красивый. — Привязывай!

— Ты не против⁈ — все треволнения с плотницким ремеслом отступили так далеко, что Гаррик бы не поверил в это пять минут назад, а теперь их вытеснили мост, поцелуй, платок и Гейра.

Гаррик, торопливо поднялся (пока Гейра не передумала) так, что лодка чуть было не хлебнула воды, накрепко привязал к нижнему краю платок, чтобы и не думал отвязываться.

Платок с победным видом заполоскался на ветру.

— Эй, ты! — крикнули с моста. — Ты, лопоухий! Хватай свою бабу за…

За что Гаррику предложили хватать Гейру, тот решил не дослушивать. Схватил надкушенное яблоко и запустил наглецу в лоб. Тот исчез с проклятием, не договорив.

— Гейра, прости, пожалуйста!

Та лишь улыбнулась в ответ. Потом сказала совершенно спокойно:

— Таких всегда полно. Не стоило обращать внимания! — досадливо повела плечиком, хотя он видел, ей приятно. — И тебе не нужно просить прощения за весь город.

Гаррик направил лодку в объезд, так было проще попасть к дому Гейры, подъехав к соседнему с ним каналу.

И сразу пожалел о своей идее. Потому, как только они въехали в Нижний, их с Гейрой лодку атаковали горожане, взглядами, советами и предложениями. Каждый норовил вставить свой медяк: