Врач из будущего (СИ) - Корнеев Андрей

Первым слово взял Дмитрий Аркадьевич Жданов.

— Коллеги, благодаря тесному сотрудничеству с Львом Борисовичем и его отделом, мы совершили, без преувеличения, прорыв в морфологии, — начал он, его голос звенел от возбуждения. — Наша гипотеза о существовании лимфатической системы головного мозга получила первое блестящее подтверждение! Мы не только обнаружили лимфатические капилляры в мозговых оболочках экспериментальных животных, но и начали изучать их функцию. Это открывает фантастические возможности для лечения отеков мозга, нейроинфекций!

Зал взорвался аплодисментами. Иван, сидя в первом ряду рядом с Катей, улыбался. Он знал, что это открытие Жданов сделает и в его, Ивана, прошлой реальности, но приятно было осознавать, что он смог ускорить его на годы, просто наведя ученого на верный путь.

Следом выступала Зинаида Виссарионовна Ермольева. Она докладывала о промышленном производстве пенициллина.

— Благодаря поддержке Льва Борисовича и его команды, нам удалось в кратчайшие сроки наладить выпуск антибиотика «Крустозин» на московском заводе «Акрихин», — говорила она, ее энергия заряжала весь зал. — На текущий момент мы производим ежемесячно количество препарата, достаточное для лечения тысячи тяжелых больных! К концу года планируем удвоить производство. И я могу сообщить вам главное: по данным из подконтрольных нам больниц, летальность от сепсиса и пневмоний снизилась на семьдесят процентов! Семьдесят!

Аплодисменты были овацией. Иван ловил на себе взгляды коллег полные уважения, признательности, а где-то и здоровой зависти.

Петр Ильич Карташов, когда-то главный скептик, а теперь ярый сторонник методов Ивана, с энтузиазмом рассказывал о внедрении электрокардиографии для ранней диагностики.

— Мы научились видеть болезнь до того, как она нанесет сокрушительный удар! — восклицал он, показывая на диаграммы. — Благодаря алгоритму оценки рисков, разработанному в СНПЛ-1, мы за последние три месяца предотвратили сорок семь инфарктов миокарда! Мы не лечим, а предупреждаем заболевание! Это ли не будущее медицины?

Владимир Неговский демонстрировал кадры кинохроники, где его методика реанимации применялась на собаках. Зал замирал, когда на экране животное, еще минуту назад лежавшее бездыханно, начинало дышать и вставать на ноги.

Когда все выступления закончились, слово взял Иван. Он вышел на трибуну под гром аплодисментов.

— Коллеги! Товарищи! Друзья! — начал он, и в зале сразу воцарилась тишина. — Мы стоим на пороге новой медицины. Медицины, которая не догоняет болезнь, а опережает ее. Которая борется не со следствиями, а с причинами. Которая сражается за каждую жизнь до последней возможности. Все, что вы видели и слышали сегодня — это не заслуга одного человека или даже одной лаборатории. Это результат работы большой команды. Команды единомышленников, которые верят в наше общее дело, в нашу страну, в наше будущее. Спасибо вам за ваш труд, за вашу преданность, за вашу веру!

Зал аплодировал стоя. Иван видел в глазах Жданова уважение коллеги, в глазах Ермольевой признание стратегического партнера, в глазах Карташова благодарность ученика учителю. Он создал не просто успешную лабораторию, а настоящую научную школу, которая будет жить и развиваться без него. И в этом был высший смысл.

Актовый зал Ленинградского Медицинского Института в этот вечер был забит до отказа. Студенты-медики, комсомольцы, заполнили все проходы, сидели на подоконниках, стояли в дверях. Они пришли послушать того самого Борисова, легенду института, молодого лауреата Ленинской премии, чьи изобретения уже меняли медицину. Иван, стоя на сцене, чувствовал исходящую от аудитории мощную энергетику, энергию молодости, голода до знаний и веры в будущее.

— Товарищи студенты! — его голос, без микрофона, уверенно заполнил зал. — Вы не просто будущее советской медицины. Вы ее настоящее. Уже завтра вы придете в больницы, и от ваших знаний, от ваших рук будут зависеть человеческие жизни. И это будущее, я могу вам сказать со всей ответственностью, светлое!

Он рассказывал им о последних достижениях: о пенициллине, побеждающем заражение крови, о капельницах, спасающих от шока, о реанимации, дарящей второй шанс. Зал слушал, затаив дыхание. Он видел сотни пар глаз, горящих энтузиазмом.

— Но нам нужны не просто исполнители. Нам нужны мыслящие специалисты. Люди, которые не боятся задавать вопросы, сомневаться в догмах, искать новые пути и, да, ошибаться! Потому что не ошибается тот, кто ничего не делает. Поэтому я сегодня объявляю о создании при нашей лаборатории СНПЛ-1 постоянно действующего студенческого научного кружка! Лучшие из вас, самые любознательные и трудолюбивые, смогут прийти к нам, работать над реальными проектами бок о бок с ведущими учеными страны, учиться не по учебникам, а в самой гуще научного поиска!

В зале поднялся невообразимый шум. Глаза студентов горели как угли.

— А кто может записаться? — крикнул кто-то с галерки.

— Все! — громко и четко ответил Иван. — Все, у кого есть желание учиться и работать, у кого горят глаза и чешутся руки. Приходите к нам на Моховую. Поговорим. Посмотрим. Найдем дело по душе.

После выступления его окружили плотным кольцом. Задавали вопросы, просто хотели пожать руку. Он чувствовал себя не кабинетным ученым, отгородившимся от мира, а сеятелем, который бросает в благодатную почву семена, из которых взойдут новые Ждановы, Ермольевы и Неговские.

Вечером того же дня Иван и Борис Борисович вышли на просторный балкон своей квартиры на Карповке. Ночь была по-осеннему прохладной, и они стояли, закутавшись в плотные домашние халаты, глядя на огни города, отражавшиеся в темных водах канала.

— Ты сегодня хорошо выступил перед студентами, — сказал Борис Борисович, закуривая папиросу. Дымок медленно уплывал в темноту. — Видно, что зажег их. Это важно. Кадры решают все. Сталин не зря это говорит.

— Они сами горят, отец. Им бы только направление дать, возможность. Остальное они сделают сами.

— Да… — Борис Борисович затянулся и помолчал. — Слушай, сынок, насчет твоих разработок… Интерес к ним растет в геометрической прогрессии. И не только внутри страны. Я получаю сигналы… Запросы идут через разные, в том числе неофициальные, каналы. Из той же Германии, из Швеции, из США. Под видом научного обмена, интереса к передовому опыту… Но чувствуется, что интересуются не столько наукой, сколько военным применением. Особенно системой переливания крови и антибиотиками.

Иван нахмурился, прислонившись к холодной каменной балюстраде.

— Что предлагаешь?

— Будь предельно осторожен с публикациями в открытой печати. Часть работ, особенно по пенициллину и системе внутривенной инфузии в полевых условиях, нужно засекретить официально. И патентуй все, что можно. Но только внутри страны. Оформляй авторские свидетельства. Зарубежные патенты сейчас это как минимум непатриотично, а как максимум прямая утечка стратегических технологий потенциальному противнику.

— Я понимаю. Договорись с нужными людьми в Комитете по изобретательству. Мы подготовим документы.

— Договорюсь, — кивнул Борис Борисович. Он помолчал, глядя на огни. — И еще… — его голос стал тише и как-то по-особенному мягким. — Катя… она… вы не планируете?..

Иван вздрогнул, поняв, о чем он.

— Почему ты решил?

— Я вижу, как она на тебя смотрит. И ты на нее. Пора, сынок. Пора обзаводиться наследниками. — Борис Борисович положил тяжелую, теплую ладонь на его плечо. — Стране, конечно, нужны новые граждане. Но тебе… тебе нужен сын. Или дочь. Это… придает жизни совсем другой смысл. По-настоящему.

Иван тяжело вздохнул, глядя в темноту.

— Мы с Катей говорили об этом. Но сейчас такое время… столько работы, столько проектов висит…

— Работа всегда будет. Ее никогда не станет меньше. А дети… они не ждут. — Борис Борисович сжал его плечо. — Я горжусь тобой, Лёва. Ты стал настоящим человеком. Сильным, умным, нужным стране. Но не забывай о простых, человеческих радостях. О семье. Это твой тыл. Твоя крепость. Без этого все твои лаборатории просто пыль.