Я – Товарищ Сталин 8 (СИ) - Цуцаев Андрей

Кастельянос достал блокнот и начал записывать. Его почерк был мелким, аккуратным, почти как у прилежного школьника.

— Я отправлю группу сегодня ночью, — сказал Кастельянос. — Но, генерал, есть ещё один вопрос. Солдаты начинают задавать вопросы. Ходят слухи о предательстве. Кто-то выдал наши планы в прошлом месяце, и люди боятся, что это повторится.

Мола напрягся. Слухи о предательстве подрывали моральный дух армии. В гражданской войне, где брат воевал против брата, предательство ощущалось особенно остро.

— Мы разберёмся, — сказал он холодно. — Если есть предатель, мы его найдём. А пока держи своих людей в узде. Никаких разговоров, никаких сплетен. Мы не можем позволить панике разъесть нас изнутри.

Кастельянос кивнул, но в его лице мелькнула тень сомнения. Он знал, что найти предателя в разгар войны — почти невыполнимая задача. Вместо спора он вернулся к карте, указывая на другой участок.

— Если мы прорвёмся здесь, — сказал он, — то сможем отрезать их от снабжения. Но нам понадобятся дополнительные силы. Может, запросить подкрепление у Франко?

Мола покачал головой.

— Франко занят на юге. Он не даст нам ни одного солдата, пока не закрепится в Андалусии. Мы справимся сами. У нас есть танки, артиллерия и время — но немного.

Они обсуждали маршруты снабжения, пути отступления, расположение минных полей ещё около часа. Мола был методичен, Кастельянос — дотошным, и вместе они составляли план, который мог переломить ход кампании в Арагоне. Но в воздухе висело напряжение — оба знали, что один неверный шаг мог всё разрушить. Дверь склада скрипнула, и в помещение вошёл молодой курьер. Его форма была покрыта пылью, лицо блестело от пота. Он выглядел так, будто бежал всю дорогу от Сарагосы. В руках он держал запечатанный конверт.

— Генерал Мола, — сказал он, вытянувшись по стойке смирно. — Срочное письмо. От нашего человека в Мадриде.

Мола взял конверт, кивнув. Он заметил, что парень слегка дрожит — то ли от усталости, то ли от страха. Кастельянос бросил на курьера быстрый взгляд, но промолчал. Мола разорвал печать и вытащил лист бумаги. Его лицо стало мрачнее, пока он читал.

— Что там? — спросил Кастельянос, не скрывая любопытства.

Мола сложил письмо и сунул его в карман кителя.

— Подтверждение, — сказал он. — Республиканцы стягивают артиллерию к холмам. Но есть и кое-что ещё. Наш человек в Мадриде сообщает, что среди них есть иностранные советники. Возможно, русские.

Кастельянос присвистнул.

— Русские? Это усложняет дело. Если они там, то это не просто местные ополченцы. У них будет дисциплина, техника… и, возможно, что-то ещё.

Мола кивнул, его мысли уже кружились вокруг новой информации. Иностранные советники означали, что республиканцы получают поддержку извне, как и прежде. Это делало наступление более рискованным, но и более необходимым. Если не ударить сейчас, противник укрепится, и Арагон станет неприступным.

— Мы учтём это, — сказал Мола. — Антонио, удвой усилия по разведке. Я хочу знать всё: где эти советники, сколько их, что они делают. И… — Он посмотрел на курьера, всё ещё стоявшего у двери. — Ты. Как тебя зовут?

— Хосе Мартинес, сеньор, — ответил парень, слегка запнувшись.

— Ты доставил письмо вовремя. Молодец. Теперь иди, отдохни. Но держи язык за зубами. Никому ни слова о том, что вёз.

Хосе кивнул и быстро вышел. Кастельянос смотрел на дверь, словно ожидая, что курьер вернётся с новой плохой новостью.

— Вы ему доверяете? — спросил он тихо.

Мола пожал плечами.

— Я никому не доверяю, Антонио. Но он сделал свою работу. Пока этого достаточно.

Они вернулись к плану, но в их голосах появилась тревога. Письмо из Мадрида изменило расклад. Если республиканцы получают поддержку Советов, националистам нужно действовать быстро. Мола записывал приказы, Кастельянос вносил замечания, уточняя детали. Через несколько часов, когда солнце клонилось к закату, Мола почувствовал недомогание. Он списал это на жару и напряжение, отмахнувшись. Но вскоре его лоб покрылся испариной, дыхание стало тяжёлым. Кастельянос заметил это и нахмурился.

— Генерал, вы в порядке? — спросил он.

— Жара, — буркнул Мола. — Продолжай.

Но через час ему стало хуже. Его лицо побледнело, руки начали дрожать. Кастельянос настоял на вызове врача. Мола, хоть и сопротивлялся, согласился. Пожилой врач осмотрел генерала, дал ему воды, предположив отравление или переутомление. Но лекарства не помогли. К полуночи Мола впал в бред, его тело сотрясали судороги. Кастельянос, стоявший рядом, чувствовал, как холод пробегает по спине. Это не было обычным недомоганием. В казармах узнали, что курьер, Хосе Мартинес, тоже заболел. Его нашли скорчившимся на полу, с пеной у рта. Он умер до прибытия врача. Слухи об отравлении поползли среди солдат, но Кастельянос приказал замять их, пока не будет ясности.

К утру Мола был мёртв. Его тело лежало на койке, покрытое простынёй. Врач, потрясённый случившимся, предположил яд — быстродействующий и незаметный. Кастельянос, оставшись один в штабе, смотрел на карту, которую они обсуждали недавно. Его мысли путались. Кто это сделал? Республиканцы? Предатель в их рядах? Или кто-то ещё, стоящий за кулисами? Выйдя на улицу, где солдаты обсуждали смерть генерала, Кастельянос понял, что ответственность за наступление легла на него. Но в глубине души он чувствовал: война стала опаснее. Кто-то вёл свою собственную кампанию, где ставки были выше, чем он думал изначально. И он, Антонио Кастельянос, теперь был частью этого заговора — хотел он того или нет.

В тот же день в Севилье генерал Франсиско Франко проводил заседание в просторной комнате старого особняка, превращённого в штаб националистов на юге Испании. Каменные стены, потускневшие от времени, сохраняли прохладу. Окна, закрытые деревянными ставнями, пропускали тонкие полосы света, падавшие на длинный стол, заваленный картами, списками и телеграммами.

Полковник Хуан Ягуэ, командующий африканскими войсками, сидел справа от Франко. Напротив расположился генерал Гонсало Кейпо де Льяно, чья резкая манера речи с оттенком сарказма контрастировала с размеренным тоном Франко. Рядом с Кейпо сидел полковник Антонио Барросо, отвечавший за разведку. На столе лежала карта южной Испании, испещрённая линиями, обозначавшими позиции республиканцев, националистов и нейтральные зоны. Карандашные отметки выделяли города, дороги и стратегические точки.

— Господа, — начал Франко, — наша задача ясна. Андалусия должна стать оплотом националистов. Если мы не закрепимся здесь, республиканцы перережут пути снабжения из Африки. Севилья — наш плацдарм, но Кордова и Гранада под угрозой. Нужно действовать быстро.

Ягуэ кивнул, склонившись над картой. Его пальцы прошлись по линии, обозначавшей дорогу от Севильи к Кордове.

— Мои люди готовы, генерал, — сказал он. — Африканские части — наша главная сила. Они закалены в боях и дисциплинированы. Но без тяжёлой артиллерии мы не пробьём укрепления республиканцев в Кордове.

Кейпо де Льяно хмыкнул, откинувшись на спинку стула.

— Артиллерия, Хуан, не решает всех проблем. Нам нужны не только орудия, но и точные данные. Мои разведчики докладывают, что республиканцы стягивают силы к Алькале. Если они закрепятся там, то ударят по нашим флангам, когда мы двинемся на Кордову. Я предлагаю сначала очистить окрестности Севильи, а затем уже думать о наступлении.

Франко поднял руку, призывая к тишине. Его взгляд скользнул по лицам офицеров, оценивая их настрой. Он знал, что Ягуэ и Кейпо редко сходились во мнениях. Ягуэ выступал за стремительные, решительные удары, тогда как Кейпо предпочитал осторожность, укрепляя тылы перед каждым шагом. Франко ценил обоих, но их споры могли затянуть принятие решения.

— Полковник Ягуэ, — сказал Франко, — сколько времени нужно вашим людям для подготовки к наступлению на Кордову?

Ягуэ задумался, потирая подбородок.

— Два дня, если придут обещанные грузовики из Кадиса. Без них — три, может, четыре. Но повторю: без артиллерии мы застрянем на подступах. У республиканцев там не только ополченцы, но и регулярные части. Кордову они не сдадут без боя.