Промышленный НЭП (СИ) - Тыналин Алим

В день подписания соглашений, 10 июля, в Берлине царила праздничная атмосфера. Улицы украшены флагами, играют оркестры. Церемония проходила в том же зале, где когда-то Гитлер принимал парады.

— Господа, — сказал фон Нойрат, поднимая бокал шампанского после подписания, — сегодня мы заложили основы новой Европы. Европы мира, сотрудничества и процветания.

— За мир! — поднял бокал я. — За дружбу народов!

В тот вечер состоялся грандиозный банкет. За столами сидели дипломаты, генералы, промышленники. Разговоры велись на разных языках, но главной темой были перспективы сотрудничества.

— Товарищ Краснов, — подошел ко мне один из немецких промышленников, — когда начнется обмен технологиями? Наши инженеры горят желанием изучить ваши методы организации производства.

— Уже в следующем месяце, — ответил я. — Первая группа советских специалистов прибудет в Германию для работы на ваших заводах.

Поздним вечером я вышел на балкон отеля «Адлон». Берлин сверкал огнями, над рекой Шпрее поднимались салюты. Я думал о том, как изменился мир за эти несколько дней.

Помощник прервал мои размышления. Звонил Сталин из Москвы:

— Товарищ Краснов, поздравляю с успехом. Читал телеграммы о ходе переговоров. Впечатляет.

— Спасибо, товарищ Сталин. Мы действительно добились многого.

— А что с нашими условиями? Помните, мы говорили о конкретных гарантиях.

— Все учтено. Созданы совместные экономические комиссии с правом вето по ключевым вопросам. КПГ легализована. Многочисленные советские представительства будут иметь особый статус.

— Хорошо. А что думают другие страны?

— Реакция превосходная. Англичане нервничают, но ничего поделать не могут. Франция хочет присоединиться к союзу. Даже американцы проявляют интерес к нашим экономическим методам.

— И правильно. Наши достижения говорят сами за себя.

После разговора со Сталиным я долго стоял на балконе. Внизу, на улицах Берлина, люди праздновали конец эпохи страха и начало новой эры.

Но я понимал, что это только начало. Впереди долгая работа по строительству нового европейского порядка.

На следующий день я улетел в Москву. В самолете я просматривал западную прессу. «Таймс» писала о «сенсационном повороте в европейской политике». «Нью-Йорк Таймс» называла происходящее «новым переделом Европы». «Фигаро» анализировала «невероятные экономические достижения СССР».

Но самое важное было в передовице «Правды», которую мне показал корреспондент ТАСС:

«Товарищ Сталин объявил о начале новой эры в международных отношениях. Социалистическая система экономического стимулирования доказала свое превосходство не только внутри страны, но и в международной политике. СССР становится центром притяжения для всех прогрессивных сил Европы».

Самолет набирал высоту над Германией. Внизу простиралась страна, которая еще неделю назад готовилась к войне, а теперь строила планы мирного сотрудничества. Я закрыл глаза и попытался представить, как будет выглядеть Европа через десять лет.

Континентальный экономический союз, объединяющий промышленный потенциал Германии, природные ресурсы России и финансовую мощь Франции. Свободная торговля, обмен технологиями, совместные проекты. Политическая система, основанная на демократии и пацифизме.

Это была дерзкая мечта. Но после всего, что произошло, она казалась вполне достижимой. Главное — не допустить ошибок, не позволить амбициям отдельных лидеров разрушить хрупкое равновесие.

Я открыл глаза и посмотрел на карту Европы, лежавшую на столике. На ней красным карандашом были отмечены страны-участники будущего союза. Пока их только три, но я был уверен — скоро их станет больше.

Мир стоял на пороге новой эры. И Советский Союз, благодаря своим экономическим достижениям и мудрой дипломатии, оказался в центре этих перемен.

История сделала поворот. Остальное зависело от нас.

Кремлевский кабинет Сталина встретил меня теплом и приглушенным светом настольных ламп. Поздний августовский вечер 1935 года, и за окнами Кремля догорал московский закат. На столе вождя лежали распечатки телеграмм из европейских столиц, отчеты НКВД, а также, что удивило меня больше всего, несколько западных газет с фотографиями нашего берлинского триумфа.

— Садитесь, товарищ Краснов, — сказал Сталин, указывая на кресло напротив. — У нас есть о чем поговорить.

В его голосе звучали нотки, которых я раньше не слышал, что-то вроде удовлетворения, смешанного с уважением. Сталин поднялся, обошел стол и неожиданно протянул руку для рукопожатия.

— Позвольте поздравить вас с блестящей работой. То, что вы проделали в Германии, превзошло все наши ожидания.

Я встал и пожал его сухую, но крепкую ладонь. На мгновение мне показалось, что передо мной не грозный вождь, а просто человек, искренне радующийся успеху.

— Товарищ Сталин, это была работа всего коллектива. Наркомы, дипломаты, торгпредства, наши люди в НКВД…

— Не скромничайте, — перебил он. — Я читал все донесения. Идея была ваша. План разработали вы. Риски тоже брали на себя вы.

Он вернулся к столу и взял в руки свою трубку:

— Знаете, что пишет сегодня «Таймс»? «Советский Союз за один год из изгоя превратился в главного арбитра европейской политики.» А «Нью-Йорк Таймс» называет нашу страну «экономическим чудом XX века».

Сталин зажег трубку несколькими глубокими затяжками:

— Вчера получил телеграмму от Рузвельта. Американский президент хочет установить дипломатические отношения с СССР. Прямо ссылается на наши экономические достижения и «конструктивную роль в деле европейского мира».

Я молча слушал, понимая, что это лишь прелюдия к серьезному разговору.

— Сегодня утром состоялось заседание Политбюро, — продолжил Сталин. — Мы обсуждали вашу кандидатуру.

Сердце забилось быстрее. Я догадывался, к чему ведет разговор, но услышать это вслух все равно волнующе.

— Единогласно решено рекомендовать вас в члены Политбюро. Официальное утверждение состоится на пленуме ЦК через неделю, но это формальность.

Сталин сел в кресло и посмотрел на меня внимательно:

— Что думаете по этому поводу?

— Считаю это величайшей честью, товарищ Сталин. И огромной ответственностью.

— Правильно мыслите. Членство в Политбюро не награда, а поручение партии.

Он встал и подошел к карте мира, висевшей на стене:

— Посмотрите, товарищ Краснов. Еще недавно СССР был окружен врагами. Теперь мы в союзе с Германией, договариваемся с Францией, даже Англия ищет пути к сотрудничеству. Что изменилось?

— Наша экономическая политика, — ответил я. — ССЭС доказала, что социализм может быть эффективнее капитализма.

— Верно. Но не только это. — Сталин повернулся ко мне. — Изменился подход. Вместо революционного экспорта экономическое сотрудничество. Вместо классовой борьбы прагматичная дипломатия.

Он вернулся к столу и сел:

— Понимаете, товарищ Краснов, революция — это не только захват власти. Это умение эту власть удержать и использовать для блага народа. У старых большевиков была одна проблема, они хорошо знали, как рушить, но плохо понимали, как строить.

Сталин сделал паузу, затянулся трубкой:

— А вы строитель. Видите перспективу. Умеете находить нестандартные решения. Это редкие качества.

Я чувствовал, что разговор переходит на новый уровень. В глазах Сталина читалось что-то, чего я раньше не видел, возможно, доверие.

— Товарищ Сталин, я всегда стремился служить партии и народу.

— Знаю. И именно поэтому хочу с вами поговорить… как бы это сказать… на перспективу.

Он поднялся и неспешно прошелся по кабинету:

— Мне шестьдесят лет. По человеческим меркам это не так много, но для политика, особенно в наше время… Нужно думать о преемственности.

Мои мысли заметались. Неужели Сталин намекает на то, о чем я даже не смел думать?

— Партии нужны люди, которые могут сочетать революционную верность с практической мудростью. Люди, которые понимают, что социализм не догма, а живое учение, способное развиваться.