Великий диктатор. Книга третья (СИ) - "Alex Berest"

— Матвей Матвеевич, вы не могли бы в воскресенье показать моей дочери Гельсингфорс? — уже в конце ужина спросила баронесса.

— Сочту за честь, — не вставая из-за стола кивнул я. — А вам, Вера Алексеевна, не интересно познакомиться с нашим городом? Или вы уже были у нас?

— Да. Была. Два года назад, когда приезжала с супругом на день рождения к его брату. Вы же его наверное знали, Александра Фридриховича Коттена. Он кем-то у вас здесь служил.

— Конечно, знал. Не близко, но пару раз на совещаниях у генерал-губернатора я с сенатором пересекался.

— С сенатором? А я думала что он был простым чиновником, — удивилась баронесса.

— У нас так принято, — пояснил я. — Все главы департаментов и губернаторы входят в правящий сенат. Так сказать, местные традиции.

— Ясно, буду знать. Вы, Матвей Матвеевич, главное, покажите моей дочери императорский университет. Она собралась поступать на медицинский факультет. Решила стать детским врачом. Даже медицинские курсы закончила при Смольном институте, — холодным тоном проинформировала меня женщина.

— Мама! Ну зачем ты опять поднимаешь эту тему? Я же уже решила! — непонятно почему возмутилась Татьяна Коттен.

— Так я про это и говорю. Вот, Матвей Матвеевич тебя сводит в университет, узнаешь про экзамены и условия поступления. Вот тогда и поговорим. Матвей Матвеевич, я надеюсь это не будет для вас обузой?

— Ни в коей мере, — заверил я баронессу. — Только, наверное, не в воскресенье. Я не думаю, что мы в воскресенье кого-нибудь найдём в университете.

Общались мы исключительно на великом и могучем. Так как гостьи не знали финский и шведский, а я почти не знал французский, которым в совершенстве владели мать с дочерью.

Через два дня я устроил для девушки обещанную экскурсию по городу. Сначала автомобильную, а затем прогулялись и пешком. От городского парка до главного корпуса университета. Где Татьяна задержалась почти на час, выясняя всю нужную информацию для поступления.

Оттуда спустились к рыночной площади, где я её угостил пончиками с кофе, которые продавались в нашем пионерском ларьке на одной из трамвайных остановок. После чего мы неспешно отправились к виднеющийся громаде достраивающегося небоскрёба. Стальной каркас был возведен уже полностью, но вот наружные стены поднимались только до десятого этажа. Несмотря на шум строительства посмотреть на возведение громадного здания постоянно собирались горожане и гости города.

По пути, когда мы прогуливались по Эспланаде нам попался памятник.

— Ой. Матвей Матвеевич, не знаете ли что это за мальчик на пушке? — удивилась девушка. — Это просто так или памятник кому-то?

— Да, Татьяна Михайловна, знаю. Это памятник мне, — улыбнулся я. — Только не на пушке, а на пулемёте.

— Вам? Как — вам? Вы меня разыгрываете?

— Никак нет. Не разыгрываю. Да вы и сами можете прочить на табличке. Там есть и на русском.

Девушка молча прочитала и повинилась.

— Ой, простите, Матвей Матвеевич. Я не хотела вас обидеть. Я просто не знала. А вы можете рассказать историю этого памятника?

— Расскажу с удовольствием, Татьяна Михайловна. И можете называть меня просто по имени, Матвей, — сделал я попытку сблизиться.

— Хорошо, Матвей, — робко и с запинкой на имени произнесла баронесса и, слегка покраснев, предложила. — Тогда прошу вас называть по имени и меня.

— Хорошо, Татьяна. Тогда слушайте. Началось всё с того, что мою книгу напечатали во Франции…

……

— Мне очень жаль, мой мальчик, но результаты жеребьёвки я изменить не могу, — почему-то повинился передо мной главный судья мотокросса граф Карл Кларенс фон Розен. — Тебе досталась третья линия. — С этими словами граф протянул мне картонный прямоугольник, на котором было отштамповано — «3-а».

— Третья линия, крайне левое место?

— Да, Матти. Извини.

— Так это же очень хорошо, ваше сиятельство.

— Почему? — не понял меня знаменитый шведский спортсмен и олимпийский чиновник, а остальные мотогонщики, стоящие вокруг нас, навострили уши.

— Вспомните знаменитую лондонскую «охоту на лису» 1908 года. Тогда из тринадцати мотоциклистов к финишу добралось только двое. Остальные устроили грандиозную аварию уже через двести метров после старта. И это на идеальном асфальтированном плацу. А что говорить про мощённые улочки Стокгольма? Так что это хорошо, что я стартую в последнем ряду.

— Ты думаешь, что и здесь такое же случиться? — округлил глаза граф.

— Я не думаю. Я точно знаю, что большинство участников отсеется в первой половине гонки. Так что третий ряд меня полностью устраивает.

В Стокгольм, на V Летние Олимпийские игры, я прилетел первого июля. Новый двухмоторный аэроплан Рунеберги допилили ещё в прошлом году. И то, только благодаря новому молодому инженеру из Германии. Отто Рейтер в 1910 году закончил Дрезденскую инженерную школу, но трудоустроиться на родине так и не смог. Слава богу, что на инженерных биржах Саксонии всё ещё висели наши объявления о трудоустройстве, и наш авиационный завод получил ещё одного специалиста. Причем, что немаловажно, специалиста увлечённого самолётостроением.

Но полноценные коммерческие перелёты начались только в конце ноября 1911 года. Я, кстати, и летел на одном из первых рейсов из Улеаборга в Гельсингфорс, когда добыл себе нового тонтту. И все четыре часа полёта я провёл, как на иголках, из-за того, что ненароком вспомнил о магических существах из фильмов о Гарри Поттере моего первого мира. Вот и ожидал не пойми чего. То ли выброса магии и остановки двигателей, то ли нападения тонтту на пилотов. Но, слава финскому богу неба Укко, долетели мы без происшествий.

А дома, в особняке, мой новый тонтту не захотел вылезать из валенка. Пришлось лезть рукой в обувь и доставать его за шкирку. Вытянутое существо оказалось таким же восьмилапым, как и Хиири, но более мелким, пушистым и с двумя глазами. А самое главное, оно было белым. Оказавшись вне своего временного пристанища, эта белоснежная меховая зверушка сразу обдала меня волной тепла, в которой смешалось сразу несколько эмоций. От испуга, до удивления и любви.

— Ну, раз ты такой пушистый и белый, — я погладил маленького тонтту, отчего тот затарахтел как котёнок. — Я даю тебе имя — Суму (Sumu —туман).

Пока вспоминал про домового, не заметил как дошёл от королевской музыкальной школы, где располагался штаб проведения V Олимпийских игр, до стадиона. Впрочем, идти было не особо далеко — всего несколько сотен метров. Шведы постарались расположить все олимпийские объекты компактно и вокруг нового стадиона. Они его построили в стиле романтического национализма. С башнями, напоминающими средневековые городские стены, декоративными узорами кирпичом, скульптурами и другими архитектурными элементами, присущими этому стилю. На центральной башне расположили раструб большого олимпийского факела. А на боковых — спортивное табло и часы.

А сразу за стадионом возвели новенький корпус королевской больницы для обслуживания участников игр, а уже за ним, в низине, построили неплохую олимпийскую деревню. Вообще, они многое переняли с наших зимних игр. Их олимпийский президент, полковник Виктор Балк, довольно часто приезжал в Гельсингфорс для консультаций с Ээро Эркко.

Впрочем, наша олимпийская сборная проживала не в построенных домиках, а в своих каютах на знаменитом грузопассажирском лайнере «Ику-Турсо». Его арендовал наш организационный комитет на время проведения соревнований. Изначально были идеи поехать в столицу Швеции на поезде, но затем, когда количество участников и чиновников перевалило за двести человек, было решено искать более вместительный транспорт.

Проживание на лайнере устраивало всех. Здесь были прачечная, бани и душевые, ресторан и столовая, где кормили всех участников бесплатно. А главное, на судне не было пренебрежительного отношения местных шведов к своим соседям. Швеция и шведы были рады всем гостям приехавшим на олимпиаду. Даже русским и японцам. И только к своим соседям — норвежцам и финнам, которые раньше входили в состав королевства, относились подчёркнуто покровительственно и пренебрежительно. Да, не все. Но многие.