Красавчик. Часть 3 (СИ) - Федин Андрей

Измученный вид Сан Саныча отбил у меня желание пошутить. Да и сам Александров выглядел непривычно серьёзным.

Он придвинул к себе полученную от прадеда чашку с парящим напитком.

Сан Саныч указал на платок в банке и заявил:

— Этого используйте смело. Как у вас продвигаются тренировки? Появились успехи?

Юрий Григорьевич покачал головой.

— Пока всё глухо, — сообщил я. — Платки не сдаются. Но я всё же возьму их измором.

— Работай, Красавчик, — сказал Александров. — Оприходуй уже все эти материалы.

Сан Саныч снова показал пальцем на банку.

— Знали бы вы, с каким трудом я уговорил себя не свернуть этой твари шею, — сказал он.

В субботу двадцать второго августа я устроил себе вынужденный выходной. Потому что Юрий Григорьевич и Варвара Юрьевна отказались быть моими ассистентами. Прадед заявил, что «такими темпами» я умру от инфаркта раньше, чем он. Настоял, чтобы его дочь и Сан Саныч тоже «не поддались» на мои уговоры.

Вместо работы с «поиском» я сегодня бродил в компании прадеда, Сан Саныча и бабушки Вари по парку имени Горького. Мы рассматривали клумбы с цветами и фонтаны. Ели мороженое, пили лимонад. Поужинали в кафе, несмотря на ворчание Варвары Юрьевны (она твердила, что «здесь всё очень дорого»).

В ночь с субботы на воскресенье я усиленно поработал над запоминанием результатов спортивных соревнований будущего. Без помех в виде головной боли это было несложным делом. Я под утро устроил себе экзамен — убедился, что знания не выветривались у меня из памяти, сохранялись там «на будущее».

В воскресенье вечером Сан Саныч и Варвара Юрьевна снова явились к нам в гости. Александров и мой прадед уселись на кухне за столом — в полголоса обсуждали планы Сан Саныча на следующую поездку. Меня и Варвару Юрьевну они в свою компанию не приняли: заявили, что у нас «найдутся дела поважнее». Под «важными» делами они подразумевали мои попытки выцедить из окровавленных платков хоть «каплю» чужой «жизненной» энергии. Я с ними не спорил — бабушка Варя немного поворчала (скорее, просто по привычке). Мы ушли в гостиную, но сразу к тренировкам не приступили: Варвара Юрьевна заговорила о Лебедевой.

Она описала, какое удивление испытала при Алёнином появлении — тогда, в прошлую пятницу. Сказала, что поначалу не поверила собственным глазам, при виде лица актрисы. Но потом узнала и её голос. А после первых же Алёниных слов «всё стало на свои места». Варвара Юрьевна призналась, что даже испытала гордость за меня. Потому что о любви Елены Лебедевой сейчас мечтали все мужчины Советского Союза. Но актриса влюбилась не в коллегу артиста и не в сына «важных родителей». Лебедева «по уши втрескалась» в меня — в «новоявленного братца» Варвары Юрьевны. Бабушка посмотрела мне в лицо, усмехнулась и покачала головой.

— Жалко, что всё так закончилось, — сказала она.

— Мне тоже, — ответил я.

Варвара Юрьевна вздохнула, прошлась по комнате. Остановилась около журнального столика, на котором уже неделю лежал просроченный билет в театр. Взяла его в руки, оглядела со всех сторон.

Бабушка Варя обернулась и спросила:

— На память его себе оставил?

— Рука не поднялась выбросить, — признался я.

Варвара Юрьевна кивнула и заявила:

— Потому что любишь её.

Она посмотрела мне в глаза.

— Хоть себе в этом признайся, братец, — сказала Варвара Юрьевна. — Любишь её?

На кухне громко кашлянул Юрий Григорьевич.

Я посмотрел на шумевший и вращавший лопастями вентилятор, который стоял на тумбе. Перевёл взгляд на окровавленный платок, привёзённый Сан Санычем и Ворошиловграда — он трепыхался под полкой у стены на верёвке. Взглянул и на лампу, светившуюся над аквариумом.

Тряхнул головой и сказал:

— Давай уже поработаем. сестрёнка. Как говорится, раньше сядешь — раньше выйдешь. Может, и головная боль завтра пораньше пройдёт.

Варвара Юрьевна фыркнула.

— Упрямый ты, братец, — сказала она. — Такой же, как и наш отец.

Я улыбнулся, посмотрел на бабушкино лицо.

Спросил:

— Что мы сегодня ищем?

— А вот его и поищи, — ответила Варвара Юрьевна.

Она показала мне билет в театр. Положила его на журнальный стол, отошла к дивану. Я последовал за ней, поправил на правой руке спрятанный под бинтовой повязкой носовой платок.

— Мы ищем маленький клочок бумаги, — сообщила Варвара Юрьевна. — Это билет в Московский театр сатиры.

Я положил руку с прибинтованным к запястью платком на бабушкину голову.

Варвара Юрьевна зажмурила глаза и продолжила:

— На билете стоят две печати. Первая утверждает, что спектакль состоялся пятнадцатого августа. Вторая говорит о том, что спектакль начался в девятнадцать часов. На билете указан первый ряд и десятое место. На обратной его стороне билета ты, братец, синими чернилами написал: «Зверев Иван Леонидович. Режиссёр». Почерк у тебя корявый, буквы пляшут в разные стороны. Правый верхний уголок билета чуть надорван. Да и сам билет слегка помят…

Я тоже закрыл глаза, слушал бабушкин рассказ.

Тикали часы, шумел вентилятор. Со стороны кухни то и дело доносилось покашливание моего прадеда.

Я сам не заметил, в какой момент у меня в голове голос Варвары Юрьевны сменился на голос Елены Лебедевой.

— … Надписи на билете отпечатаны синей краской…

При звуках Алёниного голоса по моей руке (от прибинтованного к запястью платка к голове) побежали мурашки. Я почувствовал, как в моём воображении качнулась стрелка компаса. Она указала вправо.

Я открыл глаза и сказал:

— Почувствовал направление. Всё. Первый «поиск» закончен.

— Молодец, — похвалила Варвара Юрьевна.

Она поправила на голове причёску.

Я привычно помассировал кончиками пальцев виски…

Замер.

Посмотрел на Варвару Юрьевну и сообщил:

— Голова не болит.

Глава 5

На окне гостиной покачивались от сквозняка шторы. Трепыхался под полкой окровавленный платок. Гудел на тумбочке вентилятор. Из кухни доносился голос Сан Саныча и покашливание моего прадеда. Я прислушался к своим ощущениям. Воображаемая стрелка компаса уже не показывала в направлении журнального столика. Она исчезла, как только я разорвал контакт между своей рукой и бабушкиной головой. Обычно после этого сразу же впивались в виски болевые иглы. Но сейчас они запаздывали. Сердце у меня в груди отсчитывало секунды. Я выждал почти минуту. Но боль пока не появилась: ни в висках, ни в затылке.

— Что случилось, братец? — спросила Варвара Юрьевна. — Тебе плохо?

Я покачал головой и вновь прислушался к ощущениям. Почувствовал, как стучала в висках кровь, как билось в груди сердце. Даже услышал урчание в животе.

Ответил:

— Сам пока не понял. Голова не болит. Совсем.

Я накрыл левой ладонью повязку на запястье правой руки. Не ощутил на коже под платком ни тепло, ни холод, ни покалывание. Снова осторожно тряхнул головой.

— Не болит, — повторил я.

Посмотрел на Варвару Юрьевну и скомандовал:

— Давай ещё раз попробуем.

— Сразу?

Варвара Юрьевна удивлённо приподняла брови.

— Сразу, — сказал я.

Бабушка Варя усмехнулась — я не позволил ей возразить.

— Не спорь со мной, сестрёнка, — сказал я. — Не сейчас. Просто сделай, что я говорю.

— Но…

— Никаких «но». Забудь о них. Снова представь билет. Нет. Лучше подумай о рисунке своей дочери. Как в прошлый раз. Он где-то здесь лежит. Не знаю, куда ты его тогда убрала. Подумай о нём. Опиши мне его. Только не спеши.

Я положил руки на бабушкины плечи, посмотрел ей в глаза. Вспомнил, что вот так же мы завершали споры и раньше, в моём детстве. Вот только тогда она меня так же успокаивала взглядом.

Варвара Юрьевна кивнула.

— Ладно, — сказала она. — Только потом не плачь и не жалуйся, братец.

Она усмехнулась, зажмурилась.

— Лист плотной бумаги из альбома для рисования… — произнесла она.