Регрессор в СССР. Цикл (СИ) - Арх Максим

Включили проектор. Шум плёнки, приглушённый свет. На экране город. Сначала — тишина, затем ослепительная вспышка. Макет рушится, улицы словно взлетают в воздух. Сносит, как бумажный, многотонный тепловоз со станции на окраине города, раскидывает как спички шпалы, узлами завязывает рельсы — на этот маленький макет один из операторов с самого начала навёл камеру и не прогадал. Звучит зловещая музыка. Крики людей. И тут медленно, величественно начинает расти белый гриб. Камера идёт снизу вверх. Гул, стон земли и сгорающие в пламени тела… И огромная могильно-мрачная тень гриба закрывает солнце, пируя на останках мегаполиса.

Когда зажёгся свет, все присутствующие были настолько потрясены увиденным, что никто не проронил ни слова.

Прошло не менее минуты зловещей тишины, прежде чем один генерал, кашлянув в кулак, пробормотал:

— М-да… впечатляет… до дрожи в коленях впечатляет. Я видел несколько кинохроник, отснятых на… кхм… одном из наших полигонов, но в таких подробностях и с таким реализмом мне видеть подобное ещё не приходилось.

— Да, я полностью согласен, — подтвердил коллега генерала.

Начальник Госкино сдвинул брови:

— Товарищ Васин… — он повернулся ко мне. — Вы понимаете, что показываете на экране уничтожение советского города?

— Понимаю. Но есть один нюанс — город не советский, — поднялся я.

— А чей же?

— Да чей угодно, но главное — точно не наш. Вы же видели там небоскрёбы! У нас таких нет, и пока не предвидится. Так что с этой точки зрения тут всё нормально. Да и вообще, не нужно забывать, что мы делаем не документалку, а художественное кино. Это предупреждение. Мы показываем, что будет, если человечество не остановится. Пусть зритель увидит возможный финал цивилизации и ужаснётся. Пусть поймёт, что такое война, и захочет мира.

Вновь повисла пауза.

И вдруг одна женщина из худсовета, седая, в больших очках, сказала негромко:

— А ведь он прав. Это страшно… но убедительно. Лучше пусть зритель увидит этот кошмар на экране, чем в жизни. Глядишь, и милитаристы западных стран поумнеют!

— Это вряд ли. — Поморщился генерал и, повернувшись ко мне, восхищённо цокнул: — Ну, и фантазия у тебя, Александр. До сих пор сердце колотится. Это ж надо так правдоподобно снять! Как будто настоящая катастрофа! В жизни не подумаешь, что это всё понарошку!

С этим выводом были согласны все, и после небольшого обсуждения данная сцена была признана поучительной для человечества и пригодной для фильма.

Как только добро было получено, я тут же направился в павильон, где мы проводили эти сложные съёмки.

По моему распоряжению секретари и ассистенты оповестили всех причастных к изготовлению этой сцены сотрудников и актёров, и там собрались все.

Люди надеялись услышать от меня те самые важные слова, которые они жаждали услышать все долгих четыре дня съёмок. И я их не подвёл.

— Товарищи! — сказал я как можно громче. — Съёмки фильма про роботов-убийц часть два закончены! Всем спасибо! Все молодцы, и теперь могут поехать домой и отдохнуть! Но, товарищи, учтите одно — когда фильм «выстрелит», а это непременно произойдёт очень скоро, нас попросят и даже потребуют снять продолжение! А это значит, что мы вновь соберёмся здесь, и нам вновь придётся изменить всю мировую историю!

Люди захлопали в ладоши и стали обнимать друг друга, ликуя от радости. Мне тоже было приятно осознавать, что всё у меня идёт по плану. И хотя лично у Васина, видеомонтажёров, работников компьютерного цеха и звукорежиссёров работа только начиналась, всё равно приятно было думать, что мы вышли на финишную прямую и фильму теперь уж точно быть!

Глава 25

Долгожданная премьера

Я сидел в монтажной, уставившись на монтажный стол. Щёлканье склеек стало для меня уже почти колыбельной — я столько времени проводил здесь, что, наверное, даже стал пахнуть ацетоном, как сама монтажная.

— Ну что, товарищ режиссёр, — спросил Лёва, наш монтажёр, худощавый парень в вельветовом пиджаке, — очередной дубль режем?

— Очередной, — вздохнул я и взял ножницы. — Но этот уже точно последний.

Картина складывалась по кусочкам, словно огромный паззл. На студию свалили километры плёнки — все дубли, все планы, всё подряд. Теперь наша задача была из этого хаоса собрать стройный фильм. Я наизусть знал, где наш «советский Терминатор» — «Железный Юрий» — моргнул не в такт, а где Катя так натурально выругалась в порыве отчаяния, что цензура бы даже с нашим зелёным светом на всё не простила бы.

— Так, — я хлопал по столу и говорил, — вот это оставляем, это выкидываем, это под вопросом, оставляем на всякий случай, а здесь склейка.

Лёва кивал и ловко резал плёнку, соединяя её концы клеем, который так вонял, что у меня иногда кружилась голова. Мы шутили, что если так пойдёт дальше, то мы оба надышимся и снимем «Терминатора-3» уже в стиле сюрреализма Сальвадора Дали.

Когда картина, наконец, приобрела более-менее связный вид, пришло время озвучки.

— Ну вот, теперь будет веселее, — сказал я, входя в звукозаписывающую студию. — Где наш киборг?

Юрий Петрович был уже в студии.

— Не переживайте, — сказал я ему. — Говорить вам много, как вы понимаете, не придётся. Вы уже при съёмке сделали для фильма практически всё, что нужно. Сейчас же нам предстоит записать только несколько ключевых фраз. И в первую очередь — «Я вернусь».

— Это я помню, — кивнул силач, держа в огромных руках сценарий, и предложил: — А может быть, немного изменить и мне произнести что-то вроде: «Я приду вновь»?

— Нет! — я аж подпрыгнул. — Должно звучать кратко, но так, чтобы мурашки по коже бегали! «Я вернусь» — и точка! Так было, так есть и так будет.

Тот спорить не стал и с первого же дубля выдал именно то, что нужно и как нужно: ровно, хладнокровно и с металлическим оттенком.

— Вот! — показал я рукой на магнитофон звукозаписи. — Вот это и оставляем!

Следом пришла Катя, и тут звукорежиссёр схватился за голову. Она орала в микрофон так, что стрелка на пульте зашкаливала.

— Котёнок, ну не кричи ты! — засмеялся я, показывая, что нужно вновь переписать дубль. — Это не рынок и не соседка по подъезду, которая ремонт третий год делает и перфоратор с утра и до ночи не выключает. Твоя героиня хоть и мужественная, но далеко не горлопанка. Говори спокойно и уверенно.

— Саша, но я не кричу! Я играю! — обиделась она.

— Вот и играй, только на два тона тише, а то у нас магнитофон расплавится. Я, конечно, понимаю, что у тебя это уже профессиональное, ибо ты на сцене уже привыкла петь, раскрыв на всю катушку диафрагму, но всё же постарайся уменьшить громкость. Готова? Мотор! Э-э, в смысле — пишем!

Так как музыку из фильма я прекрасно помнил, с её записью почти не возникло никаких трудностей. Занимались ей до глубокой ночи. Сначала барабаны — мощные, ритмичные, как грохот танков. Потом гитары на перегрузке — зловещие аккорды, от которых пробегал мороз по коже. Потом синтезаторы. Саундтрек был точной копией фильма оригинала. Прослушав его, посчитал, что он более чем достаточен и никаких новых композиций решил не вставлять.

Звукорежиссура была отдельной песней. Мы с инженерами сводили шумы, подкладывали звуки шагов, выстрелов, визг тормозов. Происходила полная переозвучка всего фильма.

— Слушай, — сказал я звукачу, — а давай, когда киборг выходит из огня, поставим звук паровозного гудка?

— Но это же не поезд, а огонь, — возразил инженер.

— Зато страшно будет! Страшно и громко! — отрезал я и скомандовал. — Короче, ищи этот звук, и наложим! А там видно будет.

Мы сидели над фильмом днями и ночами, пока, наконец, не сложили его воедино.

И вот однажды утром, в который уж раз отсмотрев картину целиком, я понял: всё — фильм готов.

— Ну что, товарищи, — сказал я себе, глядя на погасший монитор, — задание партии выполнено.

Немедля дал распоряжение, и мы в копировальном цехе сделали десять копий. Подошедшие Лебедев и Кравцов тут же настояли, чтобы каждая бобина получила надпись «СОВ. СЕКРЕТНО» и отныне имела соответствующее грифу отношение к себе.