– Что обещано прежде – исполнили, – сухо завершил Никита. – Дальше не нашей волей вершится.
– Не властны ныне казной и людьми, – подытожил Яков. – Без государева слова – помочь не сможем.
Черкас сжал кулаки.
– Если нас Кучум сомнёт, – сказал он жёстко, – он и к вам придёт. Пожар пойдёт по вашим землям.
Строгановы молчали. Приказчики опустили глаза.
– Если придет, тогда другое дело, – пожал плечами Яков.
Черкас шагнул ближе:
– Дайте хотя бы малую порцию. Пять‑десять пудов пороху. Хоть немного, чтобы держаться.
Братья переглянулись.
– Сочувствуем делу, – сказал Яков наконец. – Но возможности ныне нет. Ни людьми, ни порохом помочь не можем. О вас в Москву известим, грамоту приложим. От себя – молитвой и добрым словом.
Черкас стиснул зубы.
– Хоть Сколько‑нибудь пороха из запасов? Люди погибнут без него!
– И того не возьмёмся, – ответил Яков. – Пользы от этого не будет. Не спасёт. Пусть Ермак сам решает, что делать.
Черкас понял, что больше говорить нечего. Поклонился и вышел. У дверей задержался, оглянувшись.
– Значит, пойдём к царю. Тут помощи не будет, – сказал он тихо.
И вышел за дверь.
* * *
В кузне было тихо. Остальные уже разошлись, и только я остался допоздна. Хотел доделать ворот для арбалета. Удобно, когда никто не мешает: ни разговоров, ни вопросов, только звон молота да шипение углей.
И тут дверь скрипнула. Я поднял голову – в проёме стоял высокий старик. Седые волосы до плеч, лицо в морщинах, кожа смуглая, словно от долгих лет на ветру. Опирался на длинный посох, украшенный резьбой.
Я узнал его – шаман остяков, живший в Кашлыке. Юрпас Нымвул. Ему, говорили лет семьдесят, может, больше. Я не показал удивления, кивнул и снова занялся заготовкой. В принципе, в кузню мог зайти кто угодно, хотя детвору и зевак мы гоняли. Но шаман остяков – уважаемый человек, наша связь с местными.
Он ответил таким же кивком и молча стоял у двери. Долго смотрел, как я работаю, будто ждал. Я продолжал ковать, пока не закончил, – только тогда он заговорил.
– Плохие времена настали, – сказал шаман. – Тьма поднимается из земли. Ее не видно днём, но по ночам она ходит рядом. Вначале тревожит зверей: слышишь, как воют собаки без причины? Как лоси рвутся с мест стоянки, ломая себе ноги? Потом она касается и людей. Сон тяжелеет, дыхание становится чужим, а во снах приходят лица мёртвых.
Он поднял руку с костяными подвесками и слегка качнул посохом.
– Тьма древнее нас. Она ждет, когда люди сами откроют дорогу. Когда проливается много крови, земля делается мягкой, и то, что спало глубоко, начинает просыпаться. Ты видел, как весной лёд на реке трескается? Так же и здесь – трещина в земле расширяется, и сквозь неё выходит то, что никому не друг.
Я не перебивал. Он говорил, словно для себя, глядя в огонь горна.
– Тьма ищет дорогу. И люди ей помогают – сами не зная. Скоро всем станет тяжко. И воинам, и мирным.
Потом он повернулся ко мне.
– Со тобой хотят говорить. Сегодня. Сейчас. За пристанью тебя ждут. Пройди правее к лесу и жди.
– Кто меня ждет? – удивился я.
– Иди, и узнаешь.
Внутри неприятно кольнуло. Засада? Кто может ждать меня у пристани? Но шаман вроде никогда казаков не подводил.
– Хорошо, – сказал я. – Пойду.
Юрпас слегка кивнул, услышав то, что и ожидал.
– И никому об этой встрече, – добавил он. – Ни Ермаку, ни остякам. Особенно остякам.
– Понял, – ответил я.
Хотя на самом деле я не понял ничего. Почему «особенно остякам»? Он сам‑то кто? От своих что‑то скрывает? Очень загадочно.
Юрпас постоял ещё мгновение, затем развернулся и вышел, опираясь на посох. Дверь скрипнула и закрылась. Я остался один, рядом с догорающим горном и тихо остывающим железом.
Ночь выдалась безлунная, и идти около пристани было тревожно. С собой я взял только нож – засапожный. Мелочь, конечно. В случае засады мало толку, но хоть какое‑то оружие при мне. Всё остальное оставил в кузне: арбалет брать не стал, слишком громоздкий, а пищаль тем более. Если вдруг окажется ловушка, стрельнуть толком всё равно не успею.
В голове крутились слова шамана. Юрпас Нымвул выглядел человеком серьёзным. Да и остяки к нему прислушивались, уважали. Другим человеком он был, не вогульским колдуном, который хотел моей смерти, когда я только появился здесь. Тот – злобный, глаза пустые, а этот – спокойный, сухой, седой. Но и доверять бездумно нельзя.
Я шагал медленно, стараясь смотреть по сторонам. По ночи любое дерево, любая тень могли скрывать человека с луком. Доски настила на пристани скрипели под ногами. Где‑то у берега плеснула рыба и бревно качнулось о воду. Пахло сыростью, гнилью и речным илом.
Дальше от пристани путь вёл к низине, где уже не горели костры, не светились огоньки жилья. Там, куда меня направили, стены острога не достают взглядом. Караульные с башни сюда уже не видят. Если нападут – никто не поможет, никто даже не заметит, пока не станет поздно.
Я остановился, прислушался. Тишина. Только река дышит, перекатывает воду. Ветер прошёл по кустам, тонкий свист раздался между голыми ветками.
Я ждал. Минуты тянулись одна за другой. Ничего. Никого.
– Ну и где те, с кем я должен встретиться? – пробормотал я сам себе.
Шаман сказал – ждут. А выходит, что никто не пришёл. Или ждут вдалеке чтобы проверить, явлюсь ли я. А может, вообще все это обман.
Стоять так бессмысленно. В кузне я весь пропитался дымом, потом, гарью. Руки черные, одежда тяжёлая. Вода рядом. Искупаться было бы очень кстати. Все равно никого нет, и, похоже, никто не придет. Да я и на одну минуту в воду.
Я снял кафтан, сапоги, положил нож рядом на землю. На секунду задержался – мысль мелькнула: глупо сейчас в воду лезть, если действительно засада. Но потом отмахнулся. Всё равно стоять и ждать можно до рассвета, а толку не будет.
Вошёл в воду. Она холодная, но не ледяная – зима ещё не пришла, и река дышала осенью. По коже пробежала дрожь, но приятно. Я нырнул, задержал дыхание, провёл руками по лицу, по волосам. В голове сразу прояснилось. Вынырнул, шумно выдохнув.
И в этот момент рядом с собой заметил движение.
Сначала решил – рыба под водой. Но нет. Вода расходилась иначе. Я повернул голову – и замер.
Рядом плыла девушка. Ее лицо я узнал сразу. Та самая остячка, что спасла меня от бандитов на лодке. Тогда лицо было вымазано чёрной краской, скрывающей в темноте. Сейчас оно чистое. Молодое, с чёткими скулами и длинными мокрыми волосами.
Она смотрела прямо на меня. Спокойно. Будто и не удивлялась тому, что мы встретились здесь, в реке, посреди ночи.
Я растерялся. А девушка лишь улыбнулась и сказала негромко:
– Ты пришёл.
Голос был тихий, почти шёпот, но я услышал ясно.
Я не сразу нашёл, что ответить.
– Пришёл, – сказал наконец. – Хотя думал, зря иду. Никого нет.
Она едва заметно улыбнулась.
Я не знал, что и думать. Шаман говорил: кто‑то хочет со мной встретиться. Выходит, это она?
Я посмотрел на её лицо ещё раз. Без краски оно было совсем другим. Человеческим, живым. Не лицом черного духа реки.
Все показалось ирреальным, будто во сне. Но нет.
Девушка приблизилась ко мне.
– Нам надо говорить, – произнесла девушка. – Поплыли на берег.
Глава 21
Мы выбрались на песок. Я пошел к своей одежде, но девушка протянула мне большой кусок льняной ткани. Полотно грубое, но чистое, пахнет дымом и травой.
– Можешь вытереться, – сказала она. – И одежда останется сухой.
Она стояла при свете луны без тени смущения.
– Спасибо, – сказал я, ожидая, что будет дальше. – За эту ткань и за то, что спасла меня от бандитов.
Она улыбнулась. По‑русски она говорила очень хорошо, почти без акцента. Удивительно.
