Майкл Р. Флетчер
Храбрость
Michael R. Fletcher — "The Bravery"
© 2025 by Michael R. Fletcher — "The Bravery"
Перевод выполнен исключительно в ознакомительных целях и без извлечения экономической выгоды. Все права на произведение принадлежат владельцам авторских прав и их представителям.
* * *
Пиная комок земли впереди себя, Чезарет бродил между коническими шатрами племени. Загорелые шкуры сушились на солнце, а запах сухой травы долетал до него из загона, куда он отправился навестить любимого пони своего отца.
Ему следовало бы взять оружие.
Будь он вооружен, он мог бы прямо сейчас оседлать Йилдирима и пуститься в погоню за убийцами своего отца. Чезарет бросил взгляд в сторону семейного шатра, менее чем в пятидесяти шагах от него. Все, что ему было нужно, было там.
И что? — подумал он. — Что тебя останавливает?
Похороны, — ответил он, ненавидя себя за ложь. — И брать пони было бы неправильно. Самый быстрый скакун в племени, Йилдирим, достанется по наследству старшей сестре. Если ему повезет, он может получить одного из потомков животного.
Понуро опустив голову, он наблюдал, как плотно утрамбованный комок земли крошится с каждым ударом. Было что-то завораживающее в том, как все разваливалось на части.
Такова жизнь, подумал он, когда от нее откололся еще один кусок. Мы начинаем целыми, окруженные своей семьей, а затем года один за другим сбивают с нас защитные слои.
Его мать умерла первой, убитая во время войны с киевскими племенами. Следующей весной его брат пал от лап медведя, на которого охотился. Теперь, едва прошло два года, не стало и отца.
Он мертв, — поправил себя Чезарет.
"Ушел" звучало так, будто он еще может вернуться.
Пойманный в одиночку тремя киевскими воинами, которые забрались на территорию Алтын Орды глубже, чем обычно, он подвергался пыткам в течение нескольких часов, прежде чем им надоела их игра. Затем его убили.
Чезарет снова пнул комок грязи, наблюдая, как он покатился по земле, осыпая почву и пыль, обнажая серый камень в своей сердцевине.
Это я.
Жизнь пинала бы его снова и снова, пока не осталось бы ничего, кроме камня.
Растоптав комок грязи, он растер его ногами, чтобы обнажить оставшуюся часть гальки в сердцевине. Он посмотрел на восток. Достигли ли киевские воины уже реки Гушлу? Как только они пересекут границу и вернутся на свою собственную территорию, они окажутся вне досягаемости его мести.
Он зарычал, ему не терпелось броситься в погоню. Если бы Рух Хирсизи, шаман племени, не настоял на том, чтобы похороны его отца состоялись сейчас, он был бы уже в пути.
Это правда? Никто не осудит тебя за охоту на них. Убийца должен быть наказан!
Я не трус, — прошептал он. — Клянусь, я уйду сразу после погребального костра.
Закрыв глаза, он представил, как находит лагерь киевлян поздно ночью. Тихий, как Байанай (дух-хозяин природы в Якутской мифологии), Бог охоты, он убьет двоих, прежде чем они даже узнают о его присутствии. Но он оставит одного из них, чтобы научить, что такое настоящая боль. Может быть, он отпустит его, чтобы этот калека навсегда стал бы предупреждением для других.
Но это все в теории. Страх возможно снова возьмет вверх, или он найдет другой предлог, чтобы отложить свою вендетту.
— Младший брат, — произнесла Кардес, обходя ближайшую палатку. — Я искала тебя. На полфута ниже него, она была одета в юбку из оленьей кожи и церемониальную черную рубашку доставшуюся от матери.
Чезарет вздрогнул, чувствуя, что его трусость каким-то образом раскрыта, и уставился на старшую сестру. Он сердито указал на восток.
— Они все еще там. Нам следовало выехать в погоню прошлой ночью!
Кардес взглянула на восходящее солнце.
— После погребального костра. — В ее устах это звучало так, будто Кайра Хан (Бог-творец в Тюркской мифологии), белоснежный гусь, вечно летающая над бесконечным пространством времени, милосердный создатель всего сущего, спустился с неба и приказал им отложить свою месть.
Ему хотелось наброситься на нее в гневе, назвать трусихой. Но он знал она не была трусихой. В отличие от него, она сражалась и убивала.
— А теперь, — добавила она, — Приходи проститься.
Она повернулась и зашагала прочь, направляясь к палатке шамана на северной окраине деревни.
Спорить не было смысла и Чезарет последовал за ней.
Остальные члены племени уже собрались на похороны. Они стояли сбившись в кучки, как комья прилипшей земли, которые еще не раздробили ногами. Рух Хирсизи опустился на колени рядом с телом отца Чезарета. Старик был похож на яблоко, слишком долго оставленное на солнце. Урча и бормоча древние заклинания, передававшиеся от шамана к шаману на протяжении ста поколений, он проводил ритуальный обряд.
Погребальный костер стоял позади палатки Руха, ожидая отца Чезарета. Они не зажигали его до тех пор, пока не сядет солнце и изгнанные боги не вернутся, чтобы пролить свой бледный свет на этот мир.
Чезарет заставил себя внимательно изучить холмик из высушенной на солнце травы, корней и сучьев. Он старался все запомнить и сохранить в памяти.
Кожа отца выглядела бледной, как будто с нее сошла вся краска, бесчисленные раны были тщательно зашиты, кровь смыта. Черная грязь заполнила его глазницы, которые были выбиты киевскими воинами. Его волосы были вымыты и заплетены в длинные косы, свисающие до пояса. Можно было бы подумать что он спит, если бы не ужасающая неподвижность. Дух покинул это тело.
Ты научил меня охотиться, и я буду гордиться тобой, — пообещал Чезарет.
В то время как идет погребальный костер, киевляне уходят все дальше и дальше.
Если бы я не был трусом, я бы ушел прошлой ночью. Они были бы уже мертвы!
* * *
У Чезарета перехватило дыхание. На его отце лежали два отполированных камня, в центре каждого из которых было просверлено отверстие. Красный кварц покоился над его сердцем, а белый лунный камень балансировал между залепленными грязью глазами. По легенде, раз в десять поколений появлялась черта характера или навык, настолько редкий и ценный, что шаман племени считал, что его стоит сохранить и передать по наследству. То, что у его отца их было два, было невообразимо. Чезарет знал что Кардес забрала себе лучшее от их отца — силу, храбрость, умение сражаться. Может и ему достанется что-то в наследство?
Еще два кристаллических камня, каждый с отверстием посередине, лежали в раскрытой ладони его отца, положенные туда Рухом. Чезарет распознал в них навыки и черты характера, которые были переданы от древних предков. Голубой кианит олицетворял храбрость какой-то давно забытой бабушки, а блестящий обсидиан — умение далеких дедов обращаться с седельным топором. По праву, как первенец, Кардес могла претендовать на все четыре камня как на свои собственные.
Чезарет молился, чтобы она не была жадной.
Рух выпрямился, потирая спину. Запавшие глаза, обведенные черным углем, изучали племя.
— Буйюк сделал нас лучше.
По толпе пронесся ропот согласия. Отца Чезарета любили и уважали.
Чезарет едва слушал, пытаясь угадать, какие черты характера его отца, по мнению шамана, были настолько редкими, что их стоило запечатать в камне.
Шаман вспомнил рассказы отца.
Поздно ночью все племя собиралось у костра и слушало, как Буйюк потчевал их историями, которые узнал от отца своего отца. Они почти всегда были забавными. Кардес утверждала, что все они содержали скрытое послание, урок, спрятанный за юмором. Чезарет сомневался, что это правда. Зачем портить хорошую историю скучным нравоучением?
Рух поднял красные и белые камни и положила их на ладонь Буйюка рядом с остальными.
