Храбрость (ЛП) - Флетчер Майкл

Солнце начало клониться к закату еще до того, как Чезарет добрался до места, где было найдено изуродованное тело его отца. Иссушенная жаждой земля выпила пролитую кровь, и теперь осталась только запекшаяся трава, уже почерневшая от гнили. Спешившись, он осмотрел вытоптанное место.

Я не знаю, почему я испугался. Почему сразу не решился на погоню и месть?

Это ничем не отличалось от охоты на кроликов. Он подумал об этом и решил, что, возможно, это больше похоже на охоту на медведя или волков. Его добыча была опасна, и ее нельзя было недооценивать.

Они будут мертвы прежде, чем поймут кто их убил.

Вспомнив свою мысль оставить одного из киевлян в качестве урока, он ухмыльнулся. Во-первых, он сделает все то же, что они сделали с его отцом, и в тысячу раз хуже. Киевлянам теперь точно не поздоровиться. Они сто раз пожалеют о своем варварском решении напасть на старика.

Чезаерет отвлекся от мыслей об мести и посмотрел под ноги. Следы вели на восток, к реке Гушлу, и он снова сел на Йилдирима и отправился в путь, не колеблясь между храбростью и своим новым умением обращаться с седельным топором, он чувствовал себя неуязвимым. Сколько киевских войнов пало, от руки храбрых и умелых войнов?

Десятки. Может быть, сотни. Но эти три, однако, были бы самыми важными.

И, возможно, если Бай-Ульген (Бог Милосердия в Тюркской мифологии, сын Кайра хана), сочтет нужным, один из тех, на кого он охотился, сможет выбрать собственные камни, поминая собратьев. Он ухмыльнулся, представив гордость Кардес за достижение ее младшего брата. Если он вернется с редкой и ценной чертой характера, возможно, она воспользуется отцовскими камнями, чтобы рассказать историю о своем брате, которая будет жить дольше его лет. Чезарет был почти уверен, что про него будут слагать легенды.

Он мчался на восток, доводя пони до изнеможения, прежде чем, наконец, позволил ему замедлить ход. Даже у могучего Йилдирима есть пределы, и убить такого ценного скакуна было бы неловко и опрометчиво.

Когда солнце село у него за спиной, окрасив небо в багровый цвет свежей крови, он спешился и повел пони за собой.

Час спустя, идя в темноте, он почувствовал вонь человеческого дерьма, И ему не потребовалось много времени, чтобы отследить по запаху место, где киевлянин справил нужду. Сейчас этот поганый убийца лежал на боку. Чезарет подкрался как можно тише и ткнул в спину киевлянина кончиком костяного кинжала. Тело было свежим, все еще мягким. Его жертва не вскочила, не закричала и не убежала, не помчалась обратно, чтобы пересечь реку Гушлу, разделяющую их племена. Воин не шевелился. Чезарет схватил его за плечо и развернул к себе, и лишь увидев пропитанную кровью рубашку из оленьей кожи, он понял почему киевлянин не сопротивлялся.

Он вспомнил кровь на своем топоре. Выходит отец ранил по крайней мере одного из них. Грудь Чезарета наполнилась гордостью, и на глаза навернулись слезы. Он удивленно моргнул, не в силах вспомнить, когда плакал в последний раз, а затем, рыдая, рухнул на землю.

Моего отца больше нет.

Эта мысль повторялась снова и снова, наполняя его страданием. Он был так зол, так поглощен желанием отомстить и пониманием того, что был слишком труслив, чтобы добиться этого, что не остановился, чтобы признать потерю. Чезарет опустил голову, закрыв лицо руками, и пожалел, что Кардес нет рядом, чтобы разделить его боль. Их отец был не только хорошим рассказчиком, но еще и мог постоять за себя.

Когда слезы, наконец, прошли, он выдавил из себя улыбку и потянулся за голубым камнем под рубашкой. Он думал, храбрость защитит от такой слабости. Он не мог представить свою сестру плачущей, как ребенок. Она была воином до мозга костей. Он не знал никого храбрее. Значит камень сработает и сделает и его сильным.

Закрыв глаза, слушая, как ветер шелестит в бескрайних травах, он держал камень, пока его сердце не успокоилось и уверенность не наполнила его. Снова готовый, он повел Йилдирима на восток, когда над головой начали появляться изгнанные боги, их глаза-булавки белели в покрове ночи.

Чезарет шел и думал, о том что сейчас происходит в их лагере. Шаман Рух разжигает отцовский погребальный костер. Племя наверняка уже собиралось, чтобы рассказать свои любимые истории о Буйюке и выпить кумыса — кисломолочного напитка, приправленного козьей кровью. Будут смех и слезы, но не те жалкие рыдания, от которых он упал на колени. Это было почти так, как если бы совместное горе уменьшало бремя. Каждый член племени нес свою часть ноши. Здесь, в одиночестве, Чезарет был вынужден вынести всю тяжесть потери.

Когда он увидел впереди рощицу шиповника, он остановил Йилдирима, и пони остановился без жалоб, довольный, что не надо идти дальше. Подняв нос и глубоко вдохнув, он уловил слабый запах крови. Это мог быть труп, брошенный равнинными кошками после того, как они наелись досыта, или это могла быть его добыча.

Чезарет удивленно улыбнулся. Он был в ужасе, что наткнется в темноте на кошачий прайд, но после ухода из племени не задумывался об этом.

— Успокойся и ложись, — прошептал Чезарет, и Йилдирим сделал, как было велено, опустившись на траву. — Оставайся здесь, пока я не вернусь.

Глаза бусинки, поблескивающие в темноте, подчинились. Он слышал истории о пони Алтин Орды, найденных мертвыми, ожидающими там, где им было приказано, всадников, которые так и не вернулись.

Йилдирим заслуживал лучшего.

— Если я не вернусь к рассвету, возвращайся домой.

Пони тихо заржал.

Мысль о неудаче казалась странно нереальной. Боги позаботились о том, чтобы снабдить его всем необходимым для осуществления своей мести — храбростью, топором и умением им пользоваться. Он не потерпит неудачу.

Выхватив из седла отцовский топор, Чезарет подкрался к деревьям. Запах крови становился все сильнее, и вскоре он услышал низкий стон человека, страдающего от боли. Это был не брошенный труп; он нашел киевских воинов, которые убили его отца.

Как бы ни было приятно издать боевой клич и ворваться в их лагерь подобно Кызагану (В Тюркских языках "Злой"), Богу Войны, он сдержался. Это была охота, а не битва. В любом случае, если он напугает их, они могут разделиться и убежать на луга, что затруднит убийство их всех.

Терпение, напомнил себе Чезаре, — суть скрытности.

Еще ребенком он усвоил, что если не торопиться, то можно подкрасться незаметно даже к самой бдительной добыче. Оставалось надеяться, что этим воинам не так уж сильно повезло, они устали нести своего раненого товарища и крепко спали.

Добравшись до деревьев, Чезарет замедлил шаг. Пока изгнанные боги кружили над головой, он потратил час, преодолев менее двадцати шагов. За следующий час он преодолел половину этого расстояния, двигаясь, как один из больших южных ленивцев, и часто останавливаясь, чтобы прислушаться. К счастью, стоны боли раненого заглушали любой шум, который он мог бы издать

В шести шагах от своей жертвы Чезарет все же остановился. Присев на корточки в траве, он осмотрел трех воинов. Раненый мужчина, одетый только в набедренную повязку, лежал на спине с чем-то похожим на разорванную рубашку, обернутую вокруг живота. От него воняло гноящимся кишечником.

Его товарищи должны были бросить слабого.

Но по какой-то причине, они оставили одного раненного возле навозной кучи, а другого тащили через поля. Возможно раненый сын их вождя.

Рядом с раненым мужчиной сидела женщина. Заплетя волосы в длинные косы, она теребила оперение стрелы, приглаживая журавлиные перья. На ее коленях лежал короткий лук.

Она — Лучник!

Она была очень опасна. Киевские лучники стреляли с невероятной скоростью и одинаково комфортно делали это и верхом и спешившись. Он слышал истории о конных лучниках, низко раскачивающихся, чтобы выстрелить из-под брюха своих пони, и наносящих урон со смертельной точностью. Возможно, ей даже не нужно будет подниматься на ноги, чтобы всадить стрелу в сердце Чезарету.

Еще один киевский воин, молодой человек, лежал на спине, глядя на изгнанных богов наверху. На нем не было рубашки, он отдал ее раненому воину, чтобы остановить кровь, топор лежал в траве рядом с ним. Юноша, на лице которого не было и намека на бороду, выглядел не старше Чезарета.