Можно ли сказать, что с тех пор они стали друзьями? Навряд ли. Какая дружба между двенадцатилетним мальчишкой и шестилетней девочкой? Между ними пропасть. Да и виделись они редко. Яковлевы – древний боярский род. А Владимир – бастард. И отец Любаши его недолюбливал.
Дружба, а после и влюбленность – это все после, не сразу…
Любаша. Любомира. Мира.
Владимир словно пробовал на вкус имена, и понимал, что звучат они одинаково. За ними все та же рыжеволосая девчонка с зелеными, словно изумруды, глазами. Для него Мира не изменилась.
Уехать, что ли? Вот взять – и…
И это будет побег. Все одно, Мира больше не придет. Обиделась.
А чего она ожидала? Того, что Владимир обрадуется? Раскроет объятия? Скажет, что ждал ее пятнадцать лет?
Зазвонил будильник. Владимир швырнул его в открытое окно, благо оно выходило во двор. Но это не принесло облегчения.
[1] Анчутка – бес. Обычай трижды плевать в сторону левого плеча и стучать по дереву, по некоторым источникам, сложился задолго до крещения Руси, и использовался для того, чтобы заглушить произнесенные слова, «чтобы Анчутка, сидящий на левом плече, не услышал».
Глава 3
Глава третья, в которой Владимир ведет себя нелогично
Уборкой квартиры Владимир занялся тем же днем. Отчего-то было немного стыдно, что Мира увидела, как он живет. То есть, подумала, что так, хотя обычно все иначе.
В последние дни Владимиру не до чистоты в доме. Военный заказ на производство артефактов. И вроде бы простых, бытовых, но ведь для армии. Новая защита в разработке. И еще один крупный заказ, иностранный. С ним связаны поставки самоцветов с Урала. А еще янтарь с Балтики позарез, как необходим, потому как вырос спрос на погремушки с защитой от нечисти. Камни с солнечной энергией впитывают негатив лучше других.
Не всем Владимир занимался лично, помощников хватало. Но вот артефакт для Яра он разрабатывал сам. Вернее, для коляски его, чтобы ездила сама, но без громоздкого мотора ведомобиля. А при необходимости и по лестнице, и через порог…
И с целителями Владимир переговоры вел. Для медицинских нужд он артефакты не делал, но ведь можно и начать. Например, с разработки артефакта для восстановления связи между нервами и мышцами, что нарушается при травмах позвоночника. И вообще, это перспективное направление. Нужное.
Из-за уборки Владимир остался дома. Думал посидеть над книгами, в физиологии разобраться. Сложно это, но Яру помочь хотелось. Тот не просил. И вид делал, что все в порядке. Только чувствовал Владимир обман. И тоску – серую, а порой и черную – тоже. У младшего брата, слава богам, жизнь наладилась. Теперь вот Яр…
Трактат о медиаторах, выбранный для изучения, в иное время мог бы и усыпить, особенно после бессонной ночи. Однако наука Владимиру в голову не лезла. А вот воспоминания – очень даже, с превеликим удовольствием. И кто бы мог подумать, что он так ясно помнит все, что пятнадцать лет старался забыть!
Волька и Любаша виделись нечасто. Но все же…
Генерал Яковлев уезжал по делам в город, а матушка Любаши не препятствовала прогулкам дочки с соседским мальчишкой. Скорее, даже о том не знала. Матушка Любаши страдала мигренями и проводила дни в темной комнате, в тишине, поручив девочку няньке. Старую после скандала выгнали, а новая не видела в дружбе с Волькой ничего худого. Дома тихо, барыню ничто не тревожит – и замечательно.
Волька водил Любашу в лес, собирать землянику. И вокруг озера, но по твердой тропе. О травах рассказывал, о птицах, что они встречали в лесу. Знал он о том из книг. Травы для гербария они вместе собирали. А еще помогали матушке присматривать за Владом. Ели горбушку свежеиспеченного хлеба, макая ее в пенку от крыжовникового варенья. Однажды даже ходили на сенокос в соседнюю деревню и там катались, как с горки, со стогов, пока обоим не надрали уши.
Волька относился к Любаше, как к младшей сестре. Книжки ей носил, детские, с картинками. Конфеты для нее у матушки таскал, шоколадные. А когда Любаша писать научилась, они придумали обмениваться письмами, пряча их в шкатулке, а шкатулку – в ямке под старым забором, что стоял между дачами.
Зимой, в городе, они не встречались. Да и невозможно то было. Любашу отец отправил в закрытый пансион, на учебу. И только летом, на каникулах, на даче…
Матушке, к слову, понравилось в Малаховке. И батюшка купил тот дом, что они снимали, подарил. На Кавказ все одно ездили, но месяц, а то и больше, проводили на даче. И всякий раз Любаша и Волька улучали время, чтобы встретиться, вместе сходить на прогулку, и письмами обменивались исправно.
Владимир те письма до сих пор хранит – дома у матушки, на чердаке, в старой коробке из-под обуви. Давно не перечитывал, не прикасался, но и выкинуть рука не поднялась. Поначалу Любаша писала печатными буквами, карандашом. И картинки забавные рисовала. После бумага стала девчачьей – розовой, с золотым тиснением, а почерк – крупным и размашистым, и писала она уже чернилами. И от бумаги часто пахло духами.
Волька кратко писал о школьных делах, об учебе, редко когда упоминал какое-нибудь происшествие в семье. Разве что «Яр опять разбил кому-то нос» или «Влад выучился читать». И к каждому письму он добавлял шоколадную конфету. Любаша же описывала все подробно: подруг из пансиона, учителей, занятия музыкой, танцами, экскурсии. Короче, всякие девичьи глупости. А еще рисовала шаржи – о собственной жизни или о том, что описывал в письмах Волька.
Любаше исполнилось четырнадцать, когда они встретились на детском балу, на Масленицу. Владимира туда Яр затащил. Брат учился в военном училище и хвастался выправкой и новеньким мундиром везде, где позволял случай. Владимир же интересовался наукой, а барышень игнорировал. Вот Яр и вмешался. Мол, тебе уже двадцать, а жизнь проходит мимо.
Владимир идти не хотел, а после не жалел, что подчинился Яру. Потому что там он увидел Любашу. Другую. Не ту, что бегала по луговым травам, запрокинув голову, ловя губами ветер и солнечный свет. Не ту, что ела шоколад, пачкая лицо. Не ту, которую он учил ездить на велосипеде.
Эта Любаша была девушкой. Очень красивой девушкой. Длинное платье – простое, но элегантное. Рыжие волосы собраны в высокую прическу. И… ткань платья облегает тонкий девичий стан. Грудь…
Тогда он влюбился? После танца? А она?
И снова письма. И обещания. И поцелуи – летом, на даче. И снова обещания.
Их роман был тайным. Генерал Яковлев не одобрил бы выбор дочери. Владимир ждал, когда Любаше исполнится восемнадцать. Науку он оставил, так как понимал, что жену возьмет без приданного. Как бы красть не пришлось, по старому обычаю. И уже тогда знал, что будет работать, что компания у него будет своя. Доучивался, на практику уехал, преддипломную.
А когда вернулся, ему сказали, что Любомира сбежала из дома. С женихом.
Владимир не искал. Зачем? Она свой выбор сделала. Генерал Яковлев дочь из родовой книги вычеркнул. И Любаша исчезла. Насовсем.
Теперь получается, что на пятнадцать лет. И вернулась… Мира. Актриса. Без мужа. Что с ее женихом стало? Бросил? Умер?
Владимир в раздражении отбросил трактат и взглянул на часы. Пора идти к матушке. Он, если в городе был, всегда обедал у матушки. Брата заодно навещал, вроде как не специально. Яр сделался не особенно разговорчивым, но все же за обедом не молчал. И после, если удавалось остаться на чашечку чая, Яр читал газету и делился новостями.
И сегодня Владимир остался. Благо квартиру убрали, а трактат не лез в голову. А работа… От работы иногда нужно отдыхать. И еще, найти бы повод, чтобы слазить на чердак, за письмами.
- Пожар на лесопильном заводе, - читал Яр, уставившись в газету. – Ущерб – около ста тысяч рублей.
- Жертвы есть? – спросила матушка.
- Не пишут. Нет, пожалуй. А вот в Приангарье медведи по полям ходят, скот дерут. Крестьяне урожай не убирают.
- Страсти какие, - вздохнула матушка.
- На днях неизвестными злоумышленниками убит известный миллионер, домовладелец и землевладелец Домбровский.
