Главной проблемой в первые дни возвращения и официального утверждения в должности командующего Тихоокеанским флотом стала полицейская. Если бой броненосцев в заливе Петра Великого завершился, в общем-то «вничью», да и не было долго известий от Небогатова, — где командующий, что с крейсерами, то приход в Золотой Рог четвёрки рейдеров, да ещё утопивших современный броненосный крейсер врага, вызвал невероятный взрыв патриотических чувств в экипажах. А душевный подъём и осознание причастности к победоносному флоту у русского человека непременно выливается в загул. На несколько дней город затих и затаился. Полиция не справлялась с разгулявшимися моряками, пришлось штабу Тихоокеанского флота срочно формировать две временных комендантских роты дополнительно к уже существующей, а офицерскую гауптвахту забили так, что блестящие морские офицеры теснились там как каторжники в тюрьме пересылке.
Потому, вице-адмирал, осатаневший от разбирательства похождений подчинённых, плюнул на все дела и вышел на «Буйном» встречать столь нужный флоту госпиталь. После памятного разговора с Иессеном, когда Карла Петровича хватил удар, Небогатов принципиально перемещался по заливу Петра Великого на миноносцах или разъездных катерах.
Разумеется, с командующим «увязался» Семёнов, который, как подозревал Небогатов, занят написанием труда о войне Японии и России и собирает материал для книги.
Лахматов встретил гостей неожиданно приветливо, ничем не напоминая себя прежнего — желчного, бравирующего отличной от высокого начальства точкой зрения правдоруба.
— Николай Иванович, прошу к нашему шалашу, мы уж, не обессудьте, в виду родных берегов празднуем чудесное вызволение из плена египетского, — кавторанг был слегка «под шофе», но держался уверенно, галантно шутил с сёстрами милосердия, отдавал чёткие распоряжения старшему помощнику, по отечески журил в какой-то мелочи оплошавших матросов.
— А мы не с пустыми руками, — адмирал кивнул вестовому, который проявил чудеса эквилибристики, перетащив в шлюпку, а потом и на борт «Орла» две огромные корзины с шампанским, коньяком и закусками. Для госпитальных дам был закуплен самый свежий торт, — командующий флотом умел расположить людей…
— Ого, виват адмиралу Небогатову, — прокричал Лахматов, призыв капитана был дружно поддержан командой и персоналом госпиталя.
— Рассказывайте, Яков Константинович, — отведя кавторанга в сторону попросил комфлота, — как так вышло, что Того отпустил «Орёл», что тому послужило причиной. Ведь запросто мог придраться, по сути то вы помогали военным судам осуществлять прорыв, Ферзен «Орлом» прикрывался беззастенчиво.
— Именно такие претензии и высказывались поначалу, — Лахматов отставил бокал, — но ваша грозная бумага поспособствовала препровождению «Орла» в Гензан, пред очи грозные адмирала Того.
— Что там видели, каковы повреждения японских броненосцев, как охраняется рейд, — невежливо перебил собеседника Небогатов.
— Николай Иванович, не держите самураев за детей, нас и близко туда не заводили — болтались в море всё это время. Затем, прибыл капитан-лейтенант и заявил, что в соответствии с международными конвенциями, положении о Красном Кресте и прочее и прочее, в общем, отпустили они нас на все четыре стороны — отконвоировали миль на сто миноносцем и адью! Я так понимаю, это после утопления вами «Якумо» японцы уважения преисполнились.
— От кого узнали про «Якумо», Яков Константинович, вспоминайте, это важно.
— Да уж не от япошек, те как рыба молчали, — Левицкий все флотские новости отсемафорил.
— А «индульгенция» моя, — нейтрально поинтересовался адмирал, — где она сейчас?
— Не знаю, наверное Того у себя на стену повесил, как трофей, — расхохотался Лахматов, — неужели порвать хотели?
— Нет, Брусилову обещал за любой коньяк у вас выкупить, на «Громобое» музей корабля решили сделать, собирают экспонаты. Какую-то доску от «Якумо» выловили, спасательный круг с «Кагеро»…
— Придётся Брусилову брать на абордаж «Микасу», дабы заполучить такую ценную реликвию. А документ и впрямь исторический, не мы, так потомки обязательно оценят…
Глава 25
Наступление русской армии в Маньчжурии, на которое так уповал великий князь Николай Николаевич, шло ни шатко, ни валко. Японцы дрались отчаянно, переходили в контратаки, и применили новую тактику — «выбивания» офицеров.
Бравые подпоручики, поручики, штаб-капитаны и капитаны, ведущие за собой взвода и роты, гибли десятками, пара сотен младших офицеров выбыли из строя и отправились по госпиталям, пострадав от сосредоточенного прицельного огня самураев только за первую неделю возобновившихся боевых действий. Линевич и Куропаткин запаниковали — их предположение, что одним молодецким ударом получится «сломать» японскую армию и гнать косоглазых до самого Порт-Артура, где они, обложенные со всех сторон, капитулируют, ну или устроят коллективное харакири, не оправдалось…
Напротив, в русских полках начали проходить тайные собрания нижних чинов, на которых неуловимые агитаторы доходчиво объясняли всю ненужность и глупость наступления. Дескать — флот стоит во Владивостоке, вот и пускай моряки нападают на Токио и вяжут микадо, отправившего всю армию в Китай и оставшегося без охраны. Тогда войне конец и без убийства сотни тысяч русских солдат. А идти в атаку за царя, расстрелявшего в январе рабочую манифестацию, — глупо. Офицерам, тем сам Бог велел бегать с сабелькой на врага за чинами да орденами, а солдатам незачем жизнь класть за «корейские дрова» да за Порт-Артур, сданный Стесселем япошкам, за пять миллионов рублей золотом…
Агитация имела успех, — если офицеров выбивали в первые минуты, то роты, даже батальоны «ложились» и отползали обратно в окопы, тут уж никакими пинками и угрозами поднять подразделения было невозможно. Накопленные запасы снарядов быстро таяли, видимых успехов, не было, продвижение вперёд на 10–20 вёрст кардинально ничего не меняло — японские войска отходили организованно, случаи сдачи в плен стали единичными. Пробные рейды кавалерии паники во вражеском тылу не вызывали, — похоже, что своих озверевших офицеров японские солдаты боялись куда больше чем страшных казаков. Разведчики рассказывали, что видели неоднократно трупы раздетых японцев, заколотых штыками, очевидно так лютые азиаты карали за проявленную трусость и нежелание воевать. Такие «разведданные» не прибавляли желания большинству солдат сходиться с бешеными япошками лицом к лицу.
Попытки начальства воззвать к героическим свершениям предков успеха также не имели. Ну, Наполеона расколошматили деды-прадеды, так он гад, на Россию напал, Москву сжёг. Болгар освобождали — так те братья-славяне, а японцы то на русскую землю не лезли, воевали себе китайцев да корейцев, так и чёрт с ними. Высокая геополитика, озвученная грамотеями офицерами Генштаба перед выстроенными полками, спасовала перед народной мудростью — «а на хрена мне клопы в чужом доме». Открытых случаев неповиновения пока не фиксировалось, но саботаж и нежелание идти на передовую — тревожный звонок для армии планирующей победоносное завершение войны. Генералы даже начали подумывать о создании «ударных» частей, в которые планировалось собрать всех «образцовых» солдат. Но проводить масштабную реорганизацию да в такое время — кто б им позволил.
Потому то, к командующему Тихоокеанским флотом полетели телеграммы с требованием уничтожить все неприятельские суда в Японском море — как военные, так и гражданские, чтоб ни патрона, ни горсточки риса не получил клятый Ояма.
Небогатов, вернувшись во Владивосток, много времени уделял формированию «Особой десантной морской дивизии», так поименованной самим императором. Николай не только «окрестил» новое соединение русской армии, но и озаботился изготовлением образцов формы для будущих морпехов, коим предстоит топтать землю Японских островов. Собственно говоря, пока дивизия существовала исключительно «на бумаге», а её командир, недавний начальник Офицерской кавалерийской школы и брат командира «Громобоя», генерал-майор Алексей Алексеевич Брусилов спешно формировал в Петербурге «офицерский костяк», преимущественно из знакомых по службе лихих кавалеристов и слушателей Офицерской стрелковой школы, умеющих обращаться с пулемётами. В середине июля несколькими литерными эшелонами офицерский и унтерский «материал» дивизии должен был отправиться на Дальний восток.
