Был манекен и самого Пугачева с лицом из папье-маше. А на стене висела роскошная картина в золотой раме – копия знаменитого портрета грозного самозванца, по преданию, написанного с натуры неизвестным художником. Емельян на ней – в красном кафтане, расшитом золотом, и черной шапке, с огромной золотой серьгой в правом ухе, какие любили носить вольные казаки. Рука на эфесе кривой казацкой сабли. Известная всему миру язвительная ухмылка и прищур черных пронзительных глаз.
– Хорош Емелька! – усмехнулся Долгополов. – Неужели правда с натуры написан?
– Легко, – пожал плечами Крымов. – Ему художника заполучить было – раз плюнуть. А честолюбив он был дьявольски. Но даже если его и придумали таким, то попали в точку. Ну что, уходим?
Крымов повернулся и сразу увидел широченную спину того самого преследователя, которого заподозрил еще на улице. Спутать его фактуру, упакованную в джинсовый костюм черного цвета, было невозможно. «Но и что с того?» – подумал Крымов. Может, тому огромному человеку просто было с ними по пути? Он шел в тот же музей. Поглазеть на экспонаты. Просто выкурил поначалу сигарету, а потом зашел за ними. Но они даже не заметили, как он попал сюда. А музей-то большим не был. Как же он тут оказался?
Василий подтолкнул локоть Андрея и показал глазами: вот он! Тот самый! Крымов кивнул, мол: вижу. И пожал плечами: ну он, и что? Мало ли – двери для всех открыты. Долгополова на этот счет тормошить не стали.
Они вышли на улицу, на солнышко. Уходя, Крымов обернулся – здоровенный бородач с улыбкой смотрел на него. Так улыбаются кому-то, только глядя сверху вниз. Аристократ – на холопа, хозяин – на пса, дрессировщик – на ручного медведя. Ученый энтомолог – на несчастную бабочку, прежде чем безжалостно проколоть ее иглой.
– Лимонаду хочу, – сказал Антон Антонович.
– И я, – кивнул Василий. – А вон открытое кафе, на краю площади. Три столика, и все пустые. Хороший городок, не тесный!
Они перешли дорогу, в киоске под тентом заказали лимонад и пиво с чипсами и сели за круглый стол. Теперь три пластмассовых стула были заняты, а четвертый пустовал.
И сами трое гостей Зимнего, едва сделав по глотку, не успели заметить, как крепкая рука вынесла четвертый стул назад, и широкий мужчина в черном джинсовом костюме и алой водолазке сел на него и уставился на них. Смоляная борода, чуть вьющиеся темные волосы по плечам. Как весело блестели его черные глаза, какой язвительно кривой была его улыбка! И каким же знакомым показалось его лицо! Но Крымову сразу бросилось в глаза другое – огромное золотое кольцо в правом ухе бородатого. Тяжелая серьга!
– Ну, здравствуйте, добрые люди, – широко улыбнулся незнакомец.
Крымов и Долгополов переглянулись. Старик только что зацепил взглядом серьгу.
– Здравствуйте, – вежливо кивнул в ответ Василий Прыгунов. – У вас очень знакомее лицо.
– Да неужели?
Лава энергетики изливалась из него, как из только что ожившего вулкана.
– Ага, – смущенно вновь кивнул Василий. – В кино не снимались? – мило пошутил он. – Я бы не удивился…
А как от незнакомца разило дорогим французским одеколоном! Он словно хотел утопить в этом аромате всю улицу. Трое мужчин уже морщились от резкого и приторного аромата.
Незнакомец подвинул стул, подался вперед, отчего стал особенно пахуч, и положил руки с огромными кулаками в перстнях на край стола.
– Будем считать, что у нас тут с вами стрелка забита, – кивнул незнакомец. – Я предлагаю разрезать этот пирог надвое, господа, – хитро улыбнулся он. – Половина – вам, половина – мне. Это будет справедливо. Разве нет?
И вновь Крымов и Долгополов переглянулись. Только на этот раз быстрее и настороженнее. С великим опасением в глазах. Кажется, они поняли то, чего пока еще не знал Василий Прыгунов. Но и он уже увидел огромную золотую серьгу, тяжелое кольцо, в ухе черноволосого незнакомца. И тогда образ этого человека, подсевшего к ним, стал проясняться с каждым мгновением все сильнее. Краевед Василий даже вытянул руку с указательным пальцем в направлении незнакомца и оживленно покачал ею:
– Я знаю, на кого вы похожи! Вы похожи на человека, изображенного на портрете, – он кивнул назад, – том самом, что висит там, в музее… На Емельяна Пугачева… Верно? – спросил он у старших товарищей.
Но те напряженно промолчали. А великан-бородач с золотой серьгой в ухе раскатисто, но негромко рассмеялся хорошим баском:
– Я и есть – он.
– Как это? – поморщился Прыгунов.
– А так это, молокосос.
– Не понял, – даже отстранился от стола Василий. – Почему вы мне хамите?
– Потому что он – Емелька. Да? Ты же Емелька? – кивнул с вызовом Долгополов. – Пугачев?
– Можно сказать и так, – тоже кивнул гигант.
– И какая же часть Емельяна в тебе, а? – спросил Антон Антонович. – В процентном отношении?
– Немалая, но там много кто еще хоронится. Кто поделился со мной своим нутром, перед тем как отправиться домой.
– В ад? – спросил Крымов.
– Это ваша терминология, умник.
Только тут Василий Прыгунов все понял и подскочил со своего места – даже стул отлетел в сторону:
– Ты – Леший?! Демон! Ты и есть – он!
Гигант рассмеялся. Он смотрел в глаза Прыгунова и смеялся все тем же размеренным баском. Продавщица в ларьке выглянула на шум: кто там буянит?
– Вы поаккуратнее, граждане! – повелительно окликнула она посетителей открытого кафе. – Стулья не ломать! Драки не устраивать! – Взбешенный сивый молодой человек, кажется, готов был на самый непредсказуемый поступок. – А то я быстро полицию вызову! Участок рядом!
Крымов оптимистично поднял руку, мол: все путем, хозяйка! Беспокоиться не о чем! Прицелившись острым взглядом на компанию незнакомых мужчин, продавщица скрылась за витриной.
Василию Прыгунову хватило смелости бросить вызов:
– Ты убил мою подругу – Ксению Петухову. Ксюшу…
– Хочешь знать правду, человечек? Она хотела пойти со мной – хотела всегда. – Он говорил негромко и ясно. – И тебе, глупцу, говорила об этом. Или нет? Она искала меня. Годами. И нашла, – кивнул он. – И получила то, что хотела. Сполна. Она забеременела от меня, как и другие бабы. Но прочие рожали мертвых детей. А я ждал живого. Ждал от каждой. И Ксюша, наша с тобой Ксюша, моя жена, родила мне ребенка. И убила наше дитя. Не стоило ей этого делать. А ведь говорила, что любит. Эти земные женщины – подлые твари. Другое дело – ведьмы! Им сказал: люби вечно! И будет любить всегда.
– Как Инджира? – спросил Долгополов.
– Да, как моя Инджира!
– И впрямь – любовь! – заметил Крымов. – Два с половиной века караулить твой дом. Какая преданность!
– Как же ты много знаешь, старик? – усмехнулся гигант. – Кто ты? В этом обличье, стесняющем меня, мои чувства притупляются – я сам не свой. Но кто ты?
Антон Антонович кивнул:
– Едва появившись на дороге, где тебя увидел Протопопов, под аркой из двух дубов, ты украл и убил графиню Ольгу Саблину. Верно? Чем она тебе не угодила? Что ты с ней сделал?
– Я полюбил Ольгу Саблину всей моей необъятной душой…
– Адской душой, – перебил его Долгополов.
– Как уж есть, – рассмеялся гигант. – Но она, Ольга, отвергла меня. И я съел ее – так было надо.
– Как убил и съел десятки других женщин?
– Десятки? – вдруг расхохотался гигант. – Сотни! Их были сотни, старик! Да кто баб считать-то будет? Вы же, людишки, как муравьи. Вас не счесть! Мужиков на войну, а баб куда? А у них фантазии! И я тут как тут. Мне всегда мой жирный кусок доставался!
– Пристрелить бы тебя, – заметил Василий Прыгунов.
– Не отлили ту пулю, которая бы взяла меня, – вновь негромко баском рассмеялся гигант. – Ну так что, поделим этот мир? Половина вам, половина мне. По-честному. По-братски! – почти что беззвучно расхохотался он. – Зачем воевать? Мне мой угол нравится, и бабы фантазерки всегда для меня найдутся. В ночи позовут меня, как твоя Ксюшка, – кивнул он Прыгунову, – и вот я тут как тут! Попробуй меня, женщина, но и я откушу от тебя кусочек. И может быть, и взаправду откушу! С бедрышка начну, а потом и за бочок, и за грудь, а?!
