– Ты что – трупешников никогда не видела?! – Фреди выскочил из тьмы, как чертик из табакерки. – Ты их не бойся. Бойся тех, кто еще шевелится. – Он схватил ее за руку, но она вырвалась. Почему-то его прикосновение вызвало еще большее отвращение, чем самое жуткое зрелище.
– Я же сказала – не смей меня трогать!
– Да! Больше не буду. Иди же! Хочешь, я впереди пойду? – Не дожидаясь ответа, он двинулся дальше, старательно переступая с кочки на кочку, с булыжника на булыжник. Она последовала за ним, стараясь не смотреть по сторонам, сосредоточив взгляд на рубище, болтавшемся на его тощих плечах.
Все-таки в этом пасторе, в этом лжепророке что-то есть… Во всяком случае, он не стоял как вкопанный, ожидая неминуемой смерти, а изо всех сил двигался вперед. Анна с трудом вытянула ногу из грязи, сделала шаг и вновь утонув в ней по колено. Идти можно. Трудно, но можно. Только не смотреть по сторонам. Вперед! И с песней…
Однако псалом затянул самозваный пастор, и голос у него оказался неожиданно сильным, приятным и хорошо поставленным:
Седьмое пришествие при́дет, незваное и неизбывное,
То, что подстерегает каждого сущего на земли.
И явит оно суд во спасение надо всеми,
Кто ранее судим не был, а не судим был…
И ударятся хляби небесные о тверди земные,
Кто сверху был, того низом пошлют.
Но дух, что желаньями крепок, да неодолим будет.
И каждый чего алчет, того и полу-у-у-учи-и-и-и-ит…
Точно полу-у-у-у-учит…
Он раскинул руки, как будто хотел обнять весь мир, но длинные ладони с пальцами врастопырку почему-то напоминали пальмовые листья. Пальма – ходячая и поющая псалмы. Разве не забавно? Но сейчас вовсе не до смеха. Почва под ногами постепенно твердеет, и теперь ноги проваливаются уже не по колено, а лишь по щиколотку. Почему-то начинает холодеть спина, но оглядываться страшно…
Анна даже пыталась не признаваться себе, что явственно слышит, как позади в болотной жиже хлюпает множество ног – за пастором следуют десятки, если не сотни последователей. Но этот Фреди, похоже, знает, куда надо идти. Те, что за спиной, не ускоряют шага, а значит, у них нет цели кого-либо догнать. Но вскоре стало казаться, что спина покрылась инеем, а сзади ее подгоняет леденящий ветер. Теперь уже неважно, что на нее кто-то пялится! У пастора на затылке глаз нет, а прочая нежить не стоит того, чтобы на ее обращать внимание. Однако хлюпанье постепенно становилось громче, и принцесса оглянулась. То, что она увидела, снова заставило ужаснуться.
Мертвецы, что еще недавно спокойненько тлели в болоте, шли вслед за ней размеренным шагом, а в их пустых черных глазницах теплились алые огоньки. Не надо было оглядываться. И бежать нельзя. Похоже, пока эти упыри считают ее одной из своих, одной из тех, кто идет в общем строю к общей цели. Но стоит побежать, она сразу же станет добычей, чужаком, жертвой. И едва ли Фреди, как бы ни был он заинтересован в ее компании, сможет им помешать.
Решение пришло внезапно. Оно казалось слишком простым, чтобы быть верным. Оно казалось абсолютно нелепым, но ничего другого в голову не приходило. Да и в этом мире, полном страха и абсурда, самое нелепое, самое сомнительное решение очень даже могло оказаться единственно верным. Анна лишь замедлила шаг, начав потихоньку отставать от пастора, который продолжал самозабвенно петь свой дурацкий псалом. Вскоре шаги мертвецов были слышны уже совсем рядом. А потом они один за другим начали обгонять ее. Главное – не смотреть по сторонам! И вперед не смотреть… Только под ноги. Она вдруг обнаружила, что ее преследуют не только мертвецы. Из вязкой почвы торопливо вылезали ростки, бутоны стремительно распахивались, и в каждом из них появляется глаз, жадно разглядывающий ее. Лепестки обвивали ноги, и чем медленнее она шла, тем выше им удавалось дотянуться. Когда воинство мертвых адептов Седьмого пришествия ушло вперед за своим пастором, они уже доставали до колен. Сразу захотелось выжечь этот жуткий цветник, но она решила, что для надоедливой флоры в этом слишком много чести. Продолжая медленно двигаться вперед, Анна очень старалась, чтобы ни шага не сделать, не наступив на цветок. И когда под ступней раздавался очередной хлопок от очередного раздавленного глаза, ее на мгновение посещало ощущение какого-то безумного торжества. Анна поймала себя на чувстве, которого еще недавно в здравом уме и твердой памяти она не могла бы испытывать: ей нравилось, что они на нее смотрят, что они тянутся к ней, что они готовы посвятить последнее мгновение своего существования пристальному взгляду на нее. Да и мысль о Фреди, чье пение, пусть едва слышно, еще доносилось до нее, не вызывала прежнего отвращения. Да – прыщав. Да – подл и мерзок. Да – лжив. Вероятно, не слишком умен. Зато как поет! И упорству его можно позавидовать. Уже за то, что он прошел и сквозь Порядок, и сквозь Хаос, не боясь ни пуль шерифа, ни местных монстров, он заслуживает если не симпатии, то хотя бы уважения. Но главное – выбора, скорее всего, действительно нет…
Она не споткнулась лишь потому, что смотрела под ноги. Скелет, обтянутый синей кожей, лежал поперек тропы неподвижно, но алое свечение тлело в пустых глазницах его черепа. И это тело стремительно разлагалось, превращалось в прах. Чуть дальше лежал еще один мертвец, а за ним сразу несколько. Похоже, дальше этой жуткой компании путь закрыт. Интересно, как там Фреди? Пения больше не было слышно, и она даже ощутила некоторое беспокойство.
Перешагивая через стремительно разлагающихся мертвецов, Анна осторожно двинулась вперед. Она шла, ступая так, чтобы жижа не хлюпала под ногами, пристально вглядываясь вдаль, прислушиваясь к каждому шороху. И все же после очередного шага правая нога провалилась в липкую грязь глубже, чем по колено. Ботинок стал добычей трясины, но оставшийся она скинуть не решилась. Так и шла дальше, слабо надеясь, что никто не видит ее со стороны. Принцесса Дарии. Наследница престола, Скаковая лошадь величайшего в мире дерби. Все это в прошлом. Сейчас беззащитная девочка в одном ботинке ковыляет неведомо куда и выглядит при этом так, что глупее не бывает. Если когда-то придется писать мемуары – об этом ни слова! Никогда. Никому. Ни за что! А сейчас самое время посмеяться над собой, потому что для смеха нет иных причин. Ха-ха-ха! Хотелось засмеяться так, чтобы дрогнуло это болото, чтобы на него обрушился невидимый черный свод, местное подобие неба. Она готова была потратить все свои последние силы на этот всесокрушающий акустический удар. Ее уже почти не волновало, уцелеет ли это тело, жалкая оболочка души, от которой одни лишь неприятности.
Она даже остановилась, чтобы не тратить сил на ходьбу, задрала подбородок вверх, но вдруг решила, что не стоит начинать слишком громко. Звук должен нарастать постепенно: сначала едва слышный смешок, который донесется лишь до местных лягушек и приведет их в секундное замешательство. Правда, здесь нет лягушек, но это неважно. Потом звук ее голоса будет распространяться дальше и дальше, постепенно обретая мощь, и вскоре проникнет в самые отдаленные уголки Хаоса, и никому из местных не будет спасения. Им, конечно, и так не до спасения. Полная свобода разложения! Здесь каждый волен создать свой личный ад, откуда нет возврата!
Боль, смятение, страх, стыд и отчаянье – других чувств не было. И все это готово было вырваться наружу протяжным воплем.
Но в последний момент рот ей зажала широкая сильная ладонь, к уху прильнули чьи-то теплые губы, и едва слышный мужской голос прошептал:
– Не надо. Не надо кричать…
И в этот момент вопль, сотрясающий пространство, все-таки раздался. Где-то впереди орал Фреди. В этом крике было все – и боль, и смятение, и страх, и отчаянье. Но, прежде чем Анна успела зажать уши, впереди сверкнула алая вспышка и грохот взрыва.
