И такое могло быть, да откуда ж больше узнать?
Внутрь бы войти, там попробовать поставец допросить, подставку под книгу ощупать – очень хочется, да нельзя! Никак нельзя!
Хорошо, когда нет там ни ловушек, ни чего другого, а как попадется Агафья кому на крючок, Устинью без помощи оставит? Нет, нельзя ей рисковать. Подождет этот схрон.
Вот Велигнева бы сюда позвать. Но долго это… его помощник как прибудет, так Агафья ему и скажет. Пусть вынимает эту пакость, пусть уничтожает, поможет она, защитит, прикроет, но сама не полезет.
Не те у нее годы – по чужим чернокнижным-то схронам скакать! Ох, не те.
* * *
– Смотри, Сивый. Горница вон та, окошко видишь?
– Вижу.
– Там ребенок будет, с одной только нянькой старой. Ее можешь оглушить, а то и убить можешь, как сам захочешь.
– А мальца?
– Берешь и выносишь. За ребенка его родители такой выкуп дадут, нам с тобой на три жизни вперед хватит.
– А чего сам не взялся?
Но ворчал Сивый больше по вредности натуры. И сам он отлично понимал, иные дела в одиночку не сделаешь. Михайла и так его хорошо принял, обогрел, накормил, денег на жилье и то дал. И дело предложил, на которое Сивый согласился с охотой. Пообтесала ему жизнь бока, понял он, что не бывает в жизни дармовых денег, а вот когда их за работу какую предлагают – подвоха не будет.
Михайла, когда о деле заговорил, таить не стал, рассказал честно, хоть он и принят у царевича, так не у царя же! Сколько там Федька ему отжалеть может? Ну, кошель серебра. И то не каждый же день?
Вот и оно-то, не слишком царевич к своим слугам щедр, у него и самого не так чтобы денег много. А хочется. И побольше хочется… Может, договорятся они с Сивым?
К примеру, на пару ребенка похитят, а потом, пока Сивый с малявкой побудет, Михайла письмо подкинет да выкуп заплатить убедит? В одиночку такое не сделаешь, а вот когда двое их будет – можно попробовать.
Опять же, если по дороге побрякушки какие попадутся, можно и их в карман пригрести.
Помощник надобен. Когда Сивый согласится, Михайла и дом покажет, и подождет, и для младенца что надобно приготовит, и прочее разное.
Сивый и спорить не стал. Михайла, конечно, дрянь скользкая, но ведь попадись Сивый – он и дружка за собой потянет. Невыгодно ему подлость устраивать.
– Идешь? Или поехали отсюда?
– Иду… – согласился Сивый.
Доску в заборе отодвинуть – секунда малая, вот и на подворье он уже, у Заболоцких. Вперед смотрел, о деле думал и не видел, не чуял, каким взглядом его Михайла провожает.
Жестоким, расчетливым… Он-то уже своего компаньона три раза списал.
* * *
У Михайлы все просто было.
Не любит его боярышня? Так надобно, чтоб полюбила, а коли добром не желает, так он ей в том поможет. А для того себе ответим, кого бабы любят?
Правильно.
Спасителей любят. Героев любят.
Вот, спас он подворье, Устинья сказала, что обязана ему будет. А как он племянницу ее спасет, небось вдвойне порадуется?
К примеру, решил тать ребенка похитить, да по дороге на Михайлу натолкнулся. Может, и ранил даже его в драке жестокой, тут как получится. А Михайла татя убил, ребенка спас, назад принес, весь в крови, шатаясь от усталости и ран, почти как в сказках для девиц чувствительных.
Вот и еще повод для боярышни благодарной быть.
И для брата ее.
Да, для брата.
Любит его Устинья, прислушивается. Михайла сам видел, как она жену братца поддерживала, как помогала, как с мелкой пакостью нянчилась… Не любил Михайла детей.
Вообще.
Зато Устинья любит? Вот и ладненько.
Никуда ты от меня, боярышня, не денешься. Сейчас героизм оценишь, душу мою добрую, сердце любящее, а потом и на Фёдора вблизи налюбуешься… и когда предложу я тебе еще раз бежать, небось не откажешься. На шею кинешься.
Не мытьем, так катаньем добьюсь я своего.
Михайла уверенно шел к своей цели.
* * *
Рудольфус Истерман царскому вызову не то чтобы сильно удивлен был, всякое бывало. Другое дело, что не ждал он от царя ничего хорошего и приятного.
Не любил его Борис никогда.
Вот ведь как складывается жизнь, кто нужен, тот от тебя и шарахаться будет. Фёдор – тот за Руди хвостиком таскался, в глаза заглядывал, из рук ел, а вот Борис – и мальчишкой-то был, а Руди терпеть не мог, глазами сверкал зло – и молчал.
Отец его, государь Иоанн Иоаннович, с Рудольфусом дружил, а вот Борис… Какая там дружба? Смог бы – под лед спустил бы Рудольфуса, не пожалел и не задумался.
Памятны Руди были и уж за шиворотом, и гусеницы в сапогах, а уж про остальное… изводил его Борис, как только мальчишке вольно было. И пожаловаться нельзя было, хитер паршивец, следов не оставлял. За уши выдрать?
Так это надобно, чтобы он еще на месте преступления попался, чтобы свидетели были, государь чтобы видел и тоже ругался, а Борис же не попадается! Как есть – паршивец!
А чего он сейчас Руди позвал? Да кто ж его знает?
Когда Борис на трон сел, Руди уж вовсе боялся опалы да высылки, но Борис его удивил. Махнул рукой да и не тронул. А может, забыл или не до того было.
Неужто сейчас время настало с Россой распрощаться? Ох и жалко же будет сейчас уезжать. Труды его даром не пропадут, но кое-что из-за границы сложнее сделать будет. Времени да сил куда как больше уйдет.
Спокойно вошел Руди в зал Сердоликовый, поклонился честь по чести, заодно на палаты государевы еще раз полюбовался.
Не просто богата Росса, они еще и красоту ведают. Вроде ни позолоты, ни занавесей, один камень природный, как он есть, но в какую красоту уложен? Заглядишься, залюбуешься! Мозаика затейливая по стенам вьется, инкрустация такая, что король франконский Лудовикус свою корону скушал бы от зависти. А полы-то какие! Плиточка к плиточке уложена, жилочка в жилочку каменную перетекает, словно так из горы и вырезано куском одним! Какие деньги ни заплати, а так не сделают, тут мастерство надобно иметь немалое, и мастера такие не каждый век рождаются!
Борис его принял не на троне сидя, к окну отошел, оттуда и кивнул приветливо:
– Проходи, мейр Истерман. Проходи.
– Ваше величество…
– Мейр, ты мне нужен будешь. Пока зима стоит, поедешь в свой Лемберг, а оттуда в Джерман и Франконию.
– Ваше величество? – откровенно растерялся Руди. – Чем я могу тебе послужить, государь?
Борис на Руди посмотрел, не поморщился, нет. Далеко он уж от того мальчишки ушел, который Рудольфусу пакости разные подстраивал. Хотя и сейчас мечталось: вот кинуть бы Истермана в болото с пиявками! Стоит тут, весь чистенький, весь раззолоченный, аж светится – вот с детства не нравился он Борису! Причины?
Не нравился, да и все тем сказано! Какие тут еще причины надобны?!
– Поедешь для меня закупать, что скажу. Денег выдам, людей дам для сопровождения, лошадей, кормовые, прогонные – все, что положено. Я тут патриарху храмы обещал построить. Святыни нужны. Мощи.
Рудольфус кивнул.
Мощи… оно и понятно. Для храмов завсегда святыни надобны, иначе кто в них пойдет? А со святынями сложно, какие-то уж очень мелкие те святые были, да и смерти у них неудобные. Вот скормили какую-то святую львам, утопили или на костре сожгли – и как потом ее мощи отыскать? Невозможно! А людям чему-то поклоняться надобно, им вера нужна! И вообще… мощи – дело выгодное, когда договорится он с кем надобно… Кто там проверит, от святой этот палец или от грешной? Главное, золота побольше и ковчежец пороскошнее!
– И книги. Поболее. По медицине, по языкам разным, покупай, сколько получится, – все казна оплатит.
Вот этого Рудольфус не ожидал и не обрадовался, книги – это не мощи, тут в свою пользу не сильно поиграешь.
– Государь?
– Хочу в Россе свой университет открыть. Сколько можно на другие страны смотреть? Можно подумать, у них люди ученые, а мы тут до сих пор по лесам в медвежьей шкуре бегаем! Посмотрим, чему в других странах людей учат, да и сами учить начнем, благословясь. Университет построим, для начала будем медикусов учить, строителей да корабелов, этих мне остро не хватает. По этим наукам книги и старайся покупать, остальное уж потом добавлять будем.
