Адмирал был немного знаком с супругой кавторанга, несколько раз видел дружное и шумно-весёлое семейство Кернов на праздниках в Кронштадте. И теперь ему сообщать Варваре Алексеевне о смерти мужа…
— Полно, Николай Иванович, — Небогатов не заметил подошедшего Свенторжецкого, — не казните себя. Георгий Фёдорович был образцовым офицером, горячо любимым командой. «Громкий» погиб, защищая флагманский броненосец. Славная смерть, о которой можно только мечтать. Понимаю, глупости говорю, но прошу вас, Николай Иванович, присядьте, на вас лица нет.
— Не суетитесь так, Евгений Владимирович, и за доктором не посылайте, чай я не институтка, а моряк. Просто долгое время нам везло, везло сказочно. После «размена» «Нахимова» на «Читосе» и «Кассаги» только японцы и тонули. «Хасидате», «Якумо», все эти «Мару»-вспомогатели, миноносцев более десятка уничтожили наши крейсера. И вот она, потеря, эскадренный миноносец «Громкий» надлежит исключить из списков флота…
— Ваше превосходительство, «Громкий» отмщён. Один вражеский миноносец точно утоплен «Донским», один «Ослябей». А «Александр» расколотил того японца, чью мину принял на себя «Громкий»…
— Эх, разлюбезнейший Евгений Владимирович, гроза шпионов и террористов. Простите старику минутную слабость. Подумалось вот: «Богатырь», «Изумруд», «Жемчуг» топили-топили японские миноноски, топили-топили. А их всё больше и больше, как голов у лернейской гидры. И всё наглее и наглее. Уже под Владивостоком прихватывают, белым днём на крейсера бросаются. Значит — пришла пора решающей драки, дан миноносникам приказ закупорить нас во Владивостоке. Скоро сам Того с главными силами появится. В мае здорово его провели, а теперь вот сойдёмся или-или.
— Ну, это всё лирика, — Небогатов резко поднялся с дивана, вслед за командующим вскочил и Свенторжецкий. — Евгений Владимирович, попробуем обмануть японцев. Отбейте Бухвостову шифровку, пусть «Суворов» и «Орёл» примут водицы забортной, на правый борт или на левый, неважно и так и швартуются, «скособоченные». А сообщение с берегом только через вас, никаких увольнительных, разве что «особо проинструктированным» офицерам и матросам.
— Понял. Разрешите выполнять?!
— С Богом!
Глава 19
Возвращение броненосцев Бухвостова в порт хоть и прошло нервно и суетливо (встречали отряд все исправные миноносцы и даже катера) но обошлось без происшествий. По счастью в суматохе ни один из «больших дядек» не выкатился на минные банки, да и на японские плавающие мины, очевидно разбросанные коварными самураями прошлой ночью, никто не налетел. Таковых «гостинцев» было обнаружено по пути следования броненосной колонны почти два десятка. А сколько смертельно опасных приветов ещё болтается в заливе Петра Великого? Миклуха сразу же отсемафорил «своим», отряду обороны Главной базы Тихоокеанского флота, — заняться поиском и уничтожением японских мин.
К «Ушакову», буксирующему «Донской» присоединились «Апраксин» и «Сенявин», несколько раз с предельной дистанции отметившиеся залпами главного калибра по преследующим эскадру японским истребителям. Бухвостов категорически запретил «Изумруду», отрываться от основных сил, дабы разогнать наглецов. Слишком уж много трёхдюймовых орудий было «понапихано» в новую серию эскадренных миноносцев Страны восходящего солнца. Капитан первого ранга Ферзен подчинился, но нарушив субординацию, дал радио в штаб флота, прося разрешения у командующего на оттеснение наблюдателей врага. Однако Небогатов поддержал контр-адмирала и праведное возмущение командира «Изумруда» притушил. В итоге быстроходный «камешек» и «Апраксин» расположились аккурат посередине между островами Стенина и Аскольд в помощь тральным партиям катерников. Периодически посылаемые ББО в сторону японцев десятидюймовые снаряды, ложились удивительно хорошо, хотя и не было в корзине воздушного шара, зависшего над островом Аскольд, лейтенанта Нозикова, мечтающего стать корректировщиком-воздухоплавателем. Но и без советов и поправок легендарного артиллериста, все три десятидюймовки броненосца береговой обороны «по площадям» лупили довольно таки точно. Конечно, попаданий в маленькие кораблики не было, но и приближаться к катерам, занятым уничтожением плавающих мин, японцы не рисковали. С аэростата три наблюдателя, вооружившихся лучшими биноклями и подзорными трубами (в том числе и подарками Небогатова, посетившего недавно воздухоплавательный отряд) усердно пытались отыскать мины, и гипотетические вражеские подводные лодки.
Прибыв в порт вице-адмирал сразу же отметил, что его распоряжение исполнено — «Суворов» и «Орёл» заметно завалились на правый борт. Зеваки, которых целый батальон морской пехоты (с примкнутыми штыками) оттеснял от территории порта, наверняка уже обсуждали «повреждения» броненосцев. Свенторжецкий едва успел присоединиться к командующему, последние дни непрестанно выезжая к жандармам, для согласования слежки за несколькими подозреваемыми в шпионаже лицами. «Голубые мундиры» польщённые готовностью к сотрудничеству ранее высокомерных морских офицеров, содействовали флотской контрразведке от всей души.
Честно говоря, приход Второй эскадры во Владивосток и «тирания Небогатова» здорово убавили работы у жандармов. Вот уже как три-четыре месяца все местные революционеры или даже просто числящие себя таковыми (дабы произвести впечатление на дам) либо помалкивали о планах построения идеального общества и низвержении тиранов, либо трудились по 12–14 часов в сутки на «адмиральской каторге», — кто лес корчевал, кто уголь добывал. Двоих, особо буйных, не желавших трудом искупить проступки и бросившихся с кулаками на прапорщика по Адмиралтейству, злые унтера из роты охраны штаба Тихоокеанского флота публично и показательно расстреляли. По городу, а затем и по России ползли слухи, что небогатовские цепные псы вообще штыками закололи несчастных. Но жандармы то правду знали и недоумевали, как у адмирала получается так здорово разбираться в сухопутных делах. Никаких волнений ни в экипажах, ни в казармах Владивостокской крепости. И это при том, что прочие города и веси России «искрили» ого как! Подполковник Отдельного корпуса жандармов Павлов, отряженный начальством на взаимодействие с Тихоокеанским флотом, вспомнил вдруг, как в августе начинающаяся Всероссийская стачка железнодорожников, мгновенно угасла после телеграммы Небогатова, поддержавшего справедливые требования рабочих по улучшению условий труда и повышению заработка, но категорически возражавшего против забастовки, которая парализует Транссиб и доставку подкреплений воюющей армии. Популярный адмирал обратился напрямую к путейцам, отметил их весомый вклад в такую близкую победу над врагом, ведь увеличение пропускной способности Транссиба с 3–4 пар воинских поездов в сутки до 12–14 и явилось залогом перелома в войне. Небогатов даже дал слово офицера после окончания боевых действий войти в состав комиссии по реформированию Министерства путей сообщения, чтобы интересы тружеников — русских людей, «сшивающих огромную Россию с Дальним Востоком посредством стальных нитей магистралей» ставились во главу угла.
А организаторов стачки командующий Тихоокеанским флотом прямо назвал японскими пособниками, живущими на обильные золотые подачки «союзников Японии»…
Шуму телеграмма адмирала наделала много. Ориентация революционеров на Лондон ни для кого секретом не была, но вот чтоб прямо так, в лоб, да ещё из далёкого Владивостока. К тому же Небогатов пригрозил выслать воинские команды на все узловые станции и «решительно пресечь саботаж поставок армии и флоту в военное время».
Сцепщики и машинисты, слесаря и кочегары, обсудив адмиральскую депешу, решили до победы над Японией не бастовать, но потребовать от администрации железных дорог повышение оплаты за сверхурочную работу и постановку на довольствие от действующей армии путейских бригад, работающих на воинских перевозках.
А революционерам, поспешившим публично вынести Небогатову смертный приговор, считали рёбра и зубы сами «вдруг» перековавшиеся в патриотов железнодорожники, на пинках вынося незадачливых агитаторов из депо и мастерских…
