– И вам!
– Не забывай писать.
Шаркань печально заржал, покидая Рыжую, и несколько раз пытался оглянуться. Северин, напротив, не оглядывался, потому что еще в Саломе понял, что прощаться лучше без этого.
Ватага уехала от Буды.
- Значит, - Савка не дал родиться привычному молчанию незнакомых людей. — Сколько миль в Киев?
— Тридцать одна, — отозвался тавриец, единственный из шайки изучавший атлас, а не спутников. — Если галопом, до ночи доедем. А как ехать спокойно, то завтра до обеда.
— Тогда предлагаю не торопиться и познакомиться! Ведь, насколько мне известно, именно в этом смысл этой милой традиции. Савка Деригора, к вашим услугам!
И он снял шапку, махнув ею в легком поклоне. Перо павлина при этом задело ухо его коня.
— Ярема Яровой, — пробасил рыжий крепыш с ныряльщиком за чересом.
Он был единственным из пятерки, кто нарядился по жаре у жупана. Галичанин имел густые усы и бороду, скрывавшие обильные веснушки и здоровый румянец на щеках. На левом пальце сверкала печать с тусклым рубином.
— Сын этого великана-есаула?
- Внук, - вздохнул Ярема.
В нем было что-то от деда, особенно грива непокорных волос — у есаулы они поседели, а у Яремы изобиловали рыжим огнем. На лбу непослушное пламя сдерживало главу.
- Игнат Бойко, - слобожанин приложил ладонь к груди - там, где под льном рубашки на коже темнел коловрат.
Игнат закрутил селедку вокруг левого уха, и смотрел острым, если не свирепым взглядом. Силой он мог поспорить с Яремой, хотя не был так огромн. За спиной на кожаной портупее крест-накрест покоились две сабли.
- Филипп Олефир.
Загорелый тавриец ехал в серой одежде на таком же сером и низком бахмате, самом невзрачном конике плети. Филипп заплетал соломенные волосы в косу, достигавшую его до поясницы. Глаза голубые, нос орлиный, на шею связан распространенный среди южан платок-маску от пыли. Кроме сумок Филипп имел притороченный к упряжей плетень и колчан со стрелами.
— Северин Чернововк, — представился последним Северин.
— Тоже внук есаулы? — спросил Ярема, с любопытством разглядывая его.
– Нет. Он был учителем моего отца Игоря Чернововка.
— Тот же Игорь Чернововк, чтобы я лопнул! — Гната глаза загорелись. - Мститель-безумец! Он до сих пор охотится за Свободной Стаей?
– Да, – ответил Северин напоказ непринужденно.
— Вот я понимаю, черт возьми! Настоящий рыцарь, преданный делу, – сказал Игнат, махнув кулаком. — У него действительно есть список имен и каждая жертва вычеркивается ее собственной кровью?
– Все так.
Северин сделал вид, что заинтересовался чем-то в поле неподалеку.
— Вот и есть, — не унимался Игнат. — А мне отец говорил, что это ложь и дерьмо собачье. Слушай, брат, а если он подстрелит кого-то за границей, то что с телом делает? Везет сюда или там закапывает? Сжигает ли и рассеивает пепел?
- Не знаю, - Северин принялся искать что-то в саквах, чтобы избежать новых вопросов.
На том первый раунд разговора стих, но Деригор так просто не сдавался.
— Братья, чтобы наша беседа не угасла, предлагаю сбить лед первых минут и рассказать немного о себе. И, как автор предложения, готов быть первым! – Савка торжественно махнул руками. - Итак, я - Савка Деригора, он же брат Павлин, как прозвал меня вчера господин Данилишин.
С именем он действительно угадал, – подумал Северин. Не то, что его прозвище... И почему чудица Забила выбрала именно пропавшего?
— Почти все детство я пробегал без штанов и резал кошельки у прохожих на улицах и площадях славного города Киева, — рассказывал Савка с энтузиазмом. — Безотцов и бездомный, чьей самой заветной мечтой было перейти к ограблениям. Такие у меня были сомнительные идеалы, братия, не судите строго уличного голодранца! Все шло к тому, что меня заметят сердюки, от которых я много раз успешно накивал пятками, но фортуна — неверное сучисько, и в один из летних дней я очень ошибся с мишенью. Не знаю, какой черт меня спутал, наверное, я соблазнился на грубого кошелька и не разглядел череса с тремя клямрами, одного из самых главных «зась-зась» в нелегком деле карманника. Я был умелым вором, братья мои, настоящая искра божьего таланта, ни одна душа меня не замечала, но тот мрачный сероманец мигом схватил меня прямо за руку! После долгой душевной беседы господин Деригора (откровенно говоря, до сих пор не знаю, что он во мне разглядел) предложил стать джурой и носить такие мешки на себе постоянно. В противном случае он угрожал отдать меня сердюкам, поэтому на самом деле выбора у меня не было. Знал, хитрость, куда бить! Вот так я встал на волчью тропу и ни о чем не жалею. И сейчас возвращаюсь в родной город, которого не видел шесть лет, потому что уважаемый учитель путешествовал исключительно по левобережным полкам, а особенно любил Сумский и Черниговский паланки через тамошнее пиво, которым из-за невероятной скупости меня никогда не угощал.
Все заинтересованно слушали рассказ Савки — за исключением таврийца, на лице которого невозможно было что-то прочесть.
- Что дальше, спросите вы? - продолжал Деригора. — Есть такой ответ! Мои скромные планы: во вражеских колодцах коня поить, разбрасываться золотом, иметь множество любовниц и войти в легенды громче старика Мамая! Так что, братья, можете гордиться: в вашей шайке едет будущий герой многочисленных кобзарских дум, приключенческих книг и всемирно известных трагедий. Незаурядная честь, между прочим! А в Киеве я устрою нам отличный досуг, потому что знаю этот город как свои пять пальцев — вы даже глазом не сморгнете, как все транжирите.
По словам Деригора в карман не лез и вызвал саму только улыбку, потому что за пестрым хвастанием читался смех над самим собой. Он умел нравиться людям, был из тех, кто повсюду легко становился душой компании.
Завершение речи Ярема, добродушно посмеивавшегося над каждым шутливым предложением, встретил аплодисментами.
— Ох и хорошо стелишь, братец, тебе надо книги писать или в Раду идти!
Савка в ответ церемонно поклонился в седле, перо павлина надменно подпрыгнуло.
— Остроязычный ты лёгок, недаром Данилишин тебя присмотрелся, он таких ценит, — брюхо приложил руку к сердцу и легко поклонился компании. - Назовусь и я. Итак, у меня есть честь: Ярема Яровой, шляхтич герба Равич, характерник в шестом поколении, сын Степана Ярового, погибшего в Волчьей войне. Моя семья держит угодья возле Чорткова. Моя мамуньо, урожденная Вишневецкая, поставила условие перед замужеством, по которому первенец-сын характерником не станет. Татуньо был в нее безумно влюблен, поэтому согласился, и теперь первенец, то есть мой старший брат, занимается делами рода. Потом родились две сестры, но татуньо, известный настойчивой натурой, не останавливался, пока на свет не появился я, потому что очень хотел сына в джуры. Но так случилось, что Свободная Стая унесла его жизнь.
Ярема перекрестился на католический манер и пробормотал что-то на латинской скороговорке.
— Воспитал меня родитель друг, потому что дедо уже тогда стал есаулой и в джуры меня взять не мог. Вот такова моя история. Люблю хорошее пиво, хорошую трубку, хороший сон и хорошую кумпанию!
— Настоящий шляхтич, порази меня гром! А ведешь себя, как домашний хлоп, — заметил Игнат, на что Ярема только рассмеялся.
— Ты забыл сказать, что за тайное прозвище тебе дали, — сказал Северин.
Яровой нахмурился и буркнул:
– Малыш.
Все, кроме Филиппа, захохотали, настолько это прозвище не вязалось с коренастым бородачом, который был в полтора раза больше каждого из присутствующих. Ярема посопел и тоже присоединился к всеобщему смеху.
— Это тебе дедо такое выдал? – спросил Савка.
— Ну, а кто же еще мог такое сделать? Старый шутник.
— Старик-старик, а живой! Хорошо саблей рубил, я с близнецами едва отбился.
То есть Игнат не пропустил ни одного удара, – с уважением подумал Северин.
– А почему у тебя герб такой? Девочка еще на медведи с задранными руками.
