Рубите ему хоть бороду, хоть голову, а только Борис ранее свою рунайку любил без памяти. А потом все одно к одному легло, да быстро так, ровно вышивал кто крупными стежками.
Обет этот, когда он до себя жену даже не допускал.
Потом приказ о разводе.
И поведение государя само… не ведут себя так мужчины, когда они любовь потеряли. Скорее… как на мостике государь меж двумя берегами, меж двумя бабами – той и этой. На то сильно похоже.
Любава ногой топнула гневно:
– Вот как?! Не говорил он – кто?!
Макарий головой качнул.
– Пожалуйста! Макарушка! Ведь не чужие мы!
Не чужие. Но столько и Макарий не знал. О чем и сказал честно:
– Кажется мне, кто-то из боярышень ему глянулся. А вот кто?
– Благодарствую, владыка. Поняла я все.
Макарий благословил ее да и вышел вон, а Любава платочек в клочья изодрала да еще и ногами потоптала.
КТО?!
Хотя на Устинью Любава и не подумала даже.
Борис благородный, не станет он брату дорогу переходить, в эту сторону можно не смотреть. А вот из остальных – кто?!
Кто посмел на себя внимание государево обратить, Любаве дорогу перейти?! Кого со свету сживать надобно?!
Хм-м-м… а кого государь предложил на отбор? Кому внимание уделяет? Не сегодня ж это началось, поди? Приглядеться надобно, а там и за дело взяться.
Ужо она их… Гадины!
* * *
Боярышня Марфа Данилова о себе всю жизнь высокого мнения была, и заслуженно.
И умом, и красотой… всем взяла боярышня! Когда ее с царицей Мариной рядом поставить, Марфа, поди, и не хуже будет. Помоложе еще даже.
А так – они с царицей ровно сестры.
Волосы у обеих черные, ровно ночь беззвездная, только у государыни глаза черные, а у Марфы темно-синие. И лицо белое не от краски, и улыбка ровно солнышко выглянуло, и фигура у Марфы получше будет. Государыня все ж тоща, а Марфа в талии тонка, а так и зад у нее побольше будет, и перед. Понимать надобно.
Государь и понял. Сам на отборе сказал, что хороша Марфа.
А теперь вот и с супругой своей, говорят, разводиться желает. И сколько ведь больную бабу-то терпел! Верный он, государь-то! Да вот беда – приступ был у рунайки, и говорят все вокруг, что ро2дить не сможет несчастная баба.
Тут государя никто уж не обвинит, любой бы на его месте развелся с бесполезной да бесплодной. Такое и церковь не просто дозволяет – благословляет!
А ведь потом государю жениться надобно будет. Наследник ему надобен, он и сам то понимает. А коли так…
Марфа это по отцу знала, по братьям: мужчинам обычно бабы нравятся похожие. Скажем, только черноволосые, или только рыженькие, или с веснушками, к примеру.
Всякое бывает, но обычно так оно.
Может ли государь на нее, на Марфу, внимание обратить? А почему нет?
Сам он признал, что красива Марфа, сам ее выбрал, так, может, и… попробовать? С Фёдором у нее нет возможности, ни на кого, окромя Заболоцкой, этот малоумок и не смотрит, хотя Марфа куда как этой рыжей моли краше. Так и пусть не смотрит.
Кому царь, кому псарь.
Вот Марфа бы себе царя и взяла. Государь ведь! А что старше вдвое, так это и не беда. Вот царица Любава, всему государству ведома. Муж умер, а она в палатах осталась, хоть и не правит, а пасынок к словам ее прислушивается. И то пасынок!
А когда б родной сыночек на троне был, неужто он бы мамку не слушал?
То-то же!
Есть и о чем задуматься, и что сделать… да, Марфа своего шанса не упустит. Пусть другие на Фёдора смотрят, а она поохотится покамест. На глаза государю попадется раз или два, попробует узнать, что ему по нраву. А там, глядишь, и сложится все?
И Марфа потянулась к кошелю.
На первых порах ей много серебра понадобится. Знания – самый дорогой товар в мире. По счастью, отец ей денег достаточно с собой отсыпал, да и братики добавить смогут. Уж перевидаться она с ними найдет возможность, чай, боярышня, не девка дворовая.
Итак… где и когда государь бывает? И что ему нравится?
* * *
Магистр Родаль смотрел на раку.
Стеклянную, из дорогого ромского стекла, прозрачного, без пузырьков. Такое лишь на одном острове выделывают, и остров тот заперт со всех сторон, и выхода оттуда нет никому, чтобы секрет мастерства не разгласили.
Выделывают там тонкое стекло, зеркала льют, цветные бусы продают, и бусины там – ровно радугу в них заперли. Рака была хоть и не радужного стекла, но все ж хороша собой. Кажется, только рама золотая и есть, такое стекло прозрачное да чистое.
А еще…
Еще оно надежно удерживает то, что внутри.
– Оно – там?
– Там, магистр.
– И… работает? До сих пор?
Собеседник улыбнулся краешком губ.
– Работает, магистр. Чтобы перенести… предмет в эту раку, мы прибегли к помощи преступника, пообещав ему жизнь. Обещание нам выполнять не пришлось.
– Умер?
– Через несколько дней.
– Что ж, отлично. Россы достаточно верующие, чтобы этот… предмет начал свою работу.
Магистр довольно улыбнулся.
Скоро, уже очень скоро.
Согласитесь, завоеватели – это сложно неприятно, их ненавидят, с ними стараются бороться – к чему? Намного проще выступить в роли спасителей, помощников, друзей и вообще протянутой в трудную годину руки. А отчего наступили эти трудные времена?
Бывает.
На все воля Божия.
Тут главное – не попадаться.
Магистр считал, что его план практически безупречен. И самое лучшее в его планах то, что они многослойные.
Не сработает один план – он второй задействует, со вторым не получится, так третий на подходе. Ну а если уж все три плана не сработают, хоть и готовили их долгое время, и разрабатывали величайшие умы своего века (к этим умам магистр скромно относил и себя, любимого), значит… значит, Бог и правда на стороне Россы.
И придется… оставить ее в покое?
Вот еще чушь вы говорите!
Какое – оставить, с такими-то богатствами? ЕГО богатствами, которые просто по недомыслию властителей Россы не принадлежат Ордену. А должны!
Даже обязаны!
Нет-нет, никаких «в покое» и рядом быть не может, и близко не должно! Если планы не сработают, магистр просто прикажет разработать новые. Четвертый, пятый, шестой – и так будет, пока не падет Росса.
Или Орден.
Но о последнем варианте магистр старался не думать. Это уж вовсе нереально.
Для того надо бы узнать о них, надобно прийти на чужую землю с войной… за все время своего существования россы старались не вторгаться ни к кому. Мирно решить – могут, а воевать не любят они, хоть и умеют.
Нет, не пойдут они на уничтожение Ордена. И не узнают ничего.
Не должны.
И Эваринол Родаль ласково погладил кончиками пальцев прозрачное стекло. Стекло, за которым таились его надежды на богатство, власть, процветание…
Смерть?
А это далеко не самое страшное, что может случиться с человеком. И магистр ее не боялся. Смерть – это миг. А вот увидеть падение своего детища… вот это было его истинным страхом. Так что…
Ах, как же хороша эта рака. И жаль, что нельзя полюбоваться всласть на ее содержимое.
Но – не стоит рисковать понапрасну. Вряд ли кто-то другой так успешно воплотит планы магистра в жизнь, как сам Родаль. Ему нельзя умирать.
Он нужен Ордену и миру!
* * *
– Мишенька, миленький…
Аксинья у него на шее висла, ровно камень какой, тяжелый, неподъемный, да и ненадобный настолько, что Михайла аж зубами скрипнул.
– Ксюшенька… радость моя!
– Мишенька, мы и не видимся, почитай, совсем! Не могу я без тебя, с ума схожу!
Ижорский чуть не ляпнул, что там ума особо-то и не было! Откуда ему взяться? Смешно даже!
Промолчал, зубы так стиснул, что едва не покрошились до десен.
– Мишенька, днем я при Усте неотлучно, сестре я постоянно надобна, а на ночь в своей каморке.
Называть вполне уютную горницу каморкой не стоило, но Аксинье все, что не царские покои, бедным казалось.
