Ежели подумать…
Было на отборе семь боярышень, осталось куда как меньше.
Мышкина, Орлова, Васильева…
Теперь еще и она, Анфиса.
Заболоцкой думать не о чем, Фёдор в нее крепко вцепился, не оторвешь, Данилова на царя смотрит, более ни на кого. Дура!
О ком бы государь ни думал, да точно не о Марфушке, он сквозь нее глядит, ровно как сквозь стену. Разве из вежливости отвечает. Анфиса такое видела.
Рано или поздно закончится отбор, да и не отбор это – балаган. Фёдор свой выбор давно сделал. А когда зелье приворотное не сработало… что Анфисе остается?
Правильно.
Мужа себе найти, да побыстрее. И искать его не надо, вот он – Репьев, Аникита Васильевич. Надобно только к нему подойти правильно.
Ох, какая ж Анфиса умница, что отношений с ним рвать не стала. Даже записочки ему передавала через служанку доверенную!
Теперь и трудиться сильно не придется. Написать записочку да о встрече попросить. Вот и будет им счастье обоим.
* * *
Получаса не прошло, скрипнула дверь потаенная, Борис в светелку к Устинье вошел, улыбнулся ласково:
– Устёна, что скажешь мне? Я ведь правильно понял, тебе эта болезнь ведома?
– Да не болезнь это, Боря! Порча это.
– Порча?
– Это не лекаря просить надобно, а в монастырь ехать, там, на земле святой, сорок дней отмаливать. Святой водой умываться, пост держать, службы стоять, тогда, может, и пройдет.
– А ты ту порчу не снимешь?
– Не умею я, Боря. У меня либо по наитию получается, либо учиться мне надобно, сама-то по себе я мало знаю. И не рискну я, как бы хуже боярышне не было.
– А Добряна?
– А боярин Данилов, Боря? Кто Марфу в рощу повезет, кто просить будет? Кто ей потом язык болтливый узлом завяжет?
Борис о том не задумывался, а вопрос-то насущный.
– Права ты, Устёна. Поговорю я с патриархом, а то и с боярином, а дальше уж пусть сами решают.
– Как бы умом не тронулась боярышня.
– Сейчас спит она, а я потороплюсь с разговором. Сегодня же с патриархом перемолвлюсь словечком, и за боярином я послал. Прости, идти мне надобно.
– Иди, Боря. С Богом…
А с которым?
Бог един. А как его называть, то личное дело каждого. Господом ли, Родом… главное, чтобы уберег. А остальное мелочи…
* * *
– Понимаешь ты, что сестра тебя обманывала?
– Да. – Аксинья всхлипывала жалобно, слезы по лицу размазывала.
– И он, и она…
– Да… – Сопли тоже текли ручьем.
Боярыня Варвара с таким бы удовольствием ей оплеуху влепила, что аж пальцы ныли. Вот размахнулась бы – и по морде, пока ум не вколотит!
Тьфу, дурища!
Только говорить о таком Аксинье нельзя было. Придется дурищу жалеть, по головке гладить, успокаивать.
Ей еще к сестре вернуться надобно, и в глаза ей смотреть, и улыбаться. А потому боярыня верные слова нашла, да там и стараться не надобно особо, такими, как Аксинья, управлять легко.
– Хочешь им всем отомстить?
Очень правильные слова оказались. Аксинья голову подняла, кулаки сжала.
– Хочу! А что делать-то надобно?
Вот дурища! Кто ж о таком спрашивает? И кому ты нужна, для тебя делать что-то? Видно, весь ум, который на двоих выдали, сестре достался!
Но о том Варвара тоже не сказала.
– Скоро уж царевич должен невесту свою назвать. Ты о том знаешь?
– На Красную горку.
– Верно все. Только вот какое дело: на Красную горку венчаться можно. А невесту и раньше назвать не грех, и она покамест может в палатах царских пожить, под присмотром матушки его. Понимаешь?
Аксинья умное лицо сделала, головой тряхнула, глазами сверкнула.
– Понимаю.
– А ты бы куда как лучшей царевной стала, нежели сестра твоя.
– Знаю. Только царевич лишь на нее смотрит.
– Пусть смотрит. Смотреть-то не вредно, деточка.
– А… что делать мне надобно?
– Я сейчас к царице схожу, пусть поговорит она с сыном. Когда назовет Федя свою невесту завтра же, кто ему возразить сможет?
– Никто…
– Вот. А ты пока ляг, поспи. Давай я тебя уложу, вот так… авось и устроится все.
– Правда?
Варвара кивнула:
– Конечно, правда.
И улыбка ее лицо ни на секунду не покинула.
Уж потом, из комнаты выйдя, она выдохнула тяжко, пот со лба вытерла. Платон супругу приобнял, поцеловал.
– Такая дурочка?
– Ох и не говори, муженек. Сил моих на нее нет. Но управляема, того не отнять.
– Тогда я сейчас к царице. Она с Феденькой поговорит, а ты сходи, с Устиньей разберись, не подняла б боярышня шума раньше времени.
– Хорошо.
– Нам и надо-то самую малость. День-другой, а там и сложится все.
Варвара с этим была согласна полностью.
Один прыжок.
Одно движение!
И вот уже в когтях у кошки бьется пойманная мышь.
Пары часов им будет достаточно для задуманного, но до того кое-что подготовить надобно. И Любаве тяжелее всех придется. Ей с Фёдором говорить, ей патриарха убеждать, ей потом перед государем ответ держать.
Да и не страшно.
Потом-то уж всяко лучше будет.
Платон жену в щеку поцеловал и к Любаве направился, а Варвара в другую сторону пошла. К Устинье Заболоцкой.
Одну сестру она знает. Пришло время с другой разобраться.
* * *
Устя у себя сидела, кружево плела почти не глядя, о своем думала. Не занимала ее мысли Марфа бедолажная, что смогла она – все сделала, про рощу сказала, про монастырь упредила, более она ничем помочь не сможет. Марфе и легче сейчас, для нее все кончилось. А вот Устинье еще вариться с этим и вариться, и понять хотелось бы, что с Фёдором происходит. Приступ этот… родовое проклятье? Порча?
А ведь и такое быть может.
Инстинктивно Фёдора тянет к тем, кто помощь ему оказать может. К ней.
К той…
Как же ту девку звали? На которой он женится? Которую Истерман найдет?
Марта? Мария? Какое-то очень простое имя, в Россе ее Машкой кликали. Могла она той же силой обладать? Могла…
Не каждый, в ком сила да кровь есть, волхвом становится. Вот и Машка эта не стала даже травницей, но сила-то была в ней, несомненно.
А вот Устинью заменить смогла она. Фёдор на подмену согласился, потому что Устя… конечно же! Ее просто досуха высосали! Она уж потом восстановилась, в монастыре!
А Машка, надо полагать, даже если слаба была, а все ж кусочек пищи лучше, чем вовсе ничего.
А потом как Фёдор думал обходиться?
Хотя мог и еще кто-то быть, тоже о своей силе не знающий. Просто – быть. Не всем же замуж предлагают, кого-то и любовницей сделать можно, к примеру.
Могло такое быть?
Ой как могло…
Как бы так приглядеться? Или кровь Фёдора добыть? Ей же и в голову не пришло его чем царапнуть! А могла, могла бы попробовать! Тогда и ответ получила бы!
Надо бы с прабабушкой поговорить.
Ой как надобно – и не только поговорить, но и показать ей Фёдора с Любавой. Устя-то не видит многое, а что видит, может понять неправильно! Но Агафье в палаты царские хода нет. Она на глаза патриарху попадаться не захочет, и царице, и… надобно с Борисом поговорить. Может, и удастся сюда бабушку провести?
В дверь постучали.
– Войдите!
Варвара Раенская кораблем вплыла, платком трепетала, ровно парусом. И глазами по сторонам стреляет, смотрит внимательно. А чего смотреть?
Нет у Устиньи ничего подозрительного.
– Ох, кружево-то какое шикарное! Царице такое носить впору!
– Благодарствую, боярыня, а только слишком ты ко мне щедра. Царице шелк да бархат носить надобно, а тут нитки самые обычные, простенькие. Так, только руки занять.
– А все одно красота получается невероятная!
Устя смотрела молча. Варвара Раенская поняла, что боярышня молчать будет, и глаза отвела. Платок потеребила.
– Ко мне Аксинья пришла, боярышня. Сестра твоя.
Молчание.
– Я ей покамест разрешила у меня в покоях остаться. Очень она, боярышня, расстроена, что ее жениху другая полюбилась.
