Устинья аж дернулась, ровно ее иголкой ткнули.
– Откуда ты ее знаешь?!
– Притирания она хорошие делает, мази, я их покупаю.
Рассказывала Анфиса быстро и толково. И видя, как бледнеет, леденеет лицо Устиньи, понимала – правильно сделала. Очень все вовремя.
Анфиса замолчала, Устинья обняла ее, с руки кольцо с лалом стянула, Анфисе протянула:
– Прими, не побрезгуй. И Борю уговорю я к вам на свадьбу быть, и… обязана я тебе. Не забуду о том вовек.
Анфиса кольцо примерила, на Устинью покосилась:
– Ты, боярышня… то есть государыня…
– Устиньей зови, Устей можно. И ты мне тоже не нравишься.
Анфиса фыркнула.
А в голове у нее другие мысли крутились. Когда у Устиньи ребеночек появится да у них… Друг государев вроде и не чин, а почище иного звания будет.
Это так, на будущее заявка, но о ней помолчит пока Анфиса. И навязчивой не будет.
– Мне присутствия государя хватит, пусть ненадолго, все одно почетно. А остальное… Ты мне тоже не нравишься, только эти бабы еще противнее.
Устя ухмыльнулась:
– Спасибо тебе, боярышня Анфиса. Не забуду.
Она тоже много чего понимала. И молчала. Так надежнее. А с Борисом она в тот же вечер поговорила, всего не рассказывала, попросила просто за Анфису с Аникитой.
Борис быть обещался.
Ежели супруга желает, побывает он на свадьбе у Аникиты Репьева и подарок молодым сделает – землю, хороший надел, и пусть жена дружит, с кем пожелает. Помнит он боярышню Утятьеву, та вроде как не дура. Пусть ее…
* * *
– Илюшка им наш понадобился… – Агафья Пантелеевна так выглядела, что, попадись ей Любава, от страха бы померла ведьма проклятая!
– Не просто так, к новолунию. Чего они заспешили так?
– Причина, значит, есть. А еще… не забывай, ребенок все из матери сосет, тем паче такой, ритуальный. А ведь Федор тоже к супруге присосался, они первой ее кровью связаны, брачными обетами, а может, и еще чего было, Аксинья-то не скажет, если вообще узнает.
Устя только вздохнула.
Первая кровь – она такая, имея ее, много чего с девкой сделать можно.
Может, и с ней сделали во времена оны.
Привязали ее покрепче к Федору, тому сила доставалась, а ей – все откаты за его пакости, вот и ходила она ровно чумная. А там еще и Марина добавилась… не узнать сейчас, да и узнавать не хочется, а надобно. И Илье все рассказать тоже.
– Слушаю – и дурно мне становится, – Илья едва за голову не схватился. – Ритуалы, жертвоприношения… Хорошо хоть Машенька с Варюшкой им не понадобились!
– Им бы и не угрожало ничего, – отмахнулась Устинья, – не родня они нам, непригодны для ритуалов. Хотя… могли бы их использовать, чтобы тебя выманить.
– Так мы им и позволили, – Божедар удивился даже. – Илью я учить взялся не для того, чтобы его всякая пакость одолеть могла!
– Так, может, и позволить им? – Добряна веточку березовую меж пальцами крутила, вроде и зима на дворе, а на ветке – листочки зеленые, точь-в-точь как у той, что на Устиньиной ладошке расцвела… – Тогда мы и поймать их сможем, и разобраться, как положено, и никто нам слова поперек не скажет.
– Хм-м-м… – Агафья задумалась. – А в чем-то и права ты. Что мы сейчас сделать можем, что у нас есть? Книга Черная? Так ее не уничтожишь, пока хоть один из рода жив, восстановится, напишут ее заново. Сара эта Беккер? Так ведь ее и схватить нельзя, она царю никто, не подданная она его. Мамаша ведь от нее отказалась, а отец ее так подданным Лемберга и остался, только тронь, вонь на весь мир пойдет. И то… в чем ее обвинишь? Что травница она – так не противозаконно, а что ведьма, еще доказать надобно, на государя не умышляет она…
– А ритуал?
– Так он не во вред Борису проводится, а на пользу Федору. Что плохого, что у царевича наследник появится? И… никто ж не погиб, не пострадал, даже и собираются они Илью в жертву приносить, так ведь не докажешь…
– Когда принесут – поздно будет.
– А вот бы нам с боярином Репьевым и поговорить, чтобы схватить их на месте преступления. Потому как иначе нам их не связать. Сара из Лемберга, дочь ее боярыня Пронская, Боярская дума на дыбы встанет, я уж о царице молчу, о сыночке ее…
– Сын там как раз и не обязателен. Аксинья – может быть, и то ведьмам крови ее за глаза хватит, знаю я о таком. Тут главное, чтобы меж Федором и Аксиньей в ту же ночь все случилось, а где именно они при этом будут – неважно!
Устя лоб потерла.
– Так что делаем-то?
– Нам бы подошло, когда Илью похитят, да желательно в тот же день, чтобы ни опоить не успели, ни еще как напакостить, чтобы не было у них времени. До ритуала он им живой нужен, да не обязательно в своем разуме. А как начался бы ритуал, так мы бы по-тихому и накрыли всех. – Божедар дураком не был, не командовал бы он иначе своей ватагой. – И шум нам не обязателен. Были люди, да и пропали, как и не было их никогда.
Устинья и не подумала хоть кого пожалеть.
– Искать их будут.
– Пусть ищут. Ладога – река глубокая, течение быстрое, а что с телами сделать, чтобы не всплыли, – то моя забота.
– И мне такой план нравится. Только нет ли чего… чтобы не могли они меня одурманить? – Илья тоже прятаться не хотел. Отец – он ведь тоже подходит, а одолеть его куда как легче. Достать сложнее, ну так… и похитить можно, и в Ладогу привезти – он бы с задачей этой справился.
Добряна головой качнула.
– Ежели б о простых людях речь, а то ведьмы. Всего я предусмотреть не смогу, от всех клинков щитов не придумать.
– Могут и просто по голове дать, – Устя кивнула согласно. – Им ты для ритуала нужен живым, а вот здоровым ли?
– Здоровым, – Агафья фыркнула. – И в сознании полном, это я точно знаю. Жертва чувствовать должна, понимать, что происходит.
– А когда б мы с Ильи аркан не сняли? Подошел бы он?
– Что ж не подойти? Ведьма бы откат получила, которая аркан накидывала, но и то не сильный. По ней бы разрыв стегнул, может, проболела б она какое-то время – и только.
– Понятно.
– А когда понятно вам, давайте думать. Чтобы и похитили меня, и вы меня нашли потом, – рубанул воздух рукой Илья. – Я не заяц, под кустом прятаться, я жить спокойно хочу, чтобы эта нечисть ни на меня, ни на родных моих руку не поднимала.
– Давайте думать. – И Агафья была согласна, и Добряна головой кивала.
Мужчины ведь…
Судьба такая у мужчин – рисковать, любимых грудью своей закрывать, врага воевать.
И у женщин судьба – ждать их из боя, любить да молиться. А когда получится – еще и помогать, чем могут, и лечить…
А могли три волхвы не так уж и мало. И ждали ведьм весьма неприятные сюрпризы. А кое-что и заранее надо было сделать, о чем и сказала Устинья:
– Илюша, надобно нам еще остальную семью из города отослать!
– Почему, Устенька?
– А когда б не о тебе они подумали, об отце да матери? А ведь они и правда тебя беззащитнее?
Агафья Пантелеевна, которая при беседе присутствовала, внука за ухо дернула крепко:
– Ты, малоумок, головой думать начинай! Не только о себе, но и о всей семье, ты это должен предложить был, не Устя!
Опомнился Илья, головой потряс:
– Бабушка, прости, и правда, дурак я. А только в такое поверить… это ж произнести страшно, не то что сделать! И не верится даже.
– И сделают, Илюша, и нас не спросят. Потому и хочу услать я родных подалее… Кажется мне, что счет на дни пошел, скоро стрела в полет сорвется. Не будет у них времени батюшку с матушкой из поместья везти, а Машенька нам вообще не родня, и Аксинья про то знает.
– Думаешь, рассказала она?
– Уверена. Царица Любава… она умеет из тебя так все вытянуть, сам не заметишь, а расскажешь!
– Поговорю я с родными, Устя. Только вот что им сказать? Так-то не послушает меня батюшка…
– А ты не с отцом-матушкой, с женой поговори, Илюша. Ее упроси сказать, что плохо ей на Ладоге, душно, тяжко. И то, печи тут топят, чад, гарь стоят, снег поутру весь черный, поди, белого и не увидишь-то. А как таять начнет, тут и вовсе тяжко будет, нужники-то вонять будут, их чистить зачнут… Пусть попросится уехать в деревню, там и срок доходит.
