– Знала?
– Это чутье – оно у меня развито как у кошки. Взаправду поцеловать?
– Да, – кивнул он.
– Как целуются взрослые? Как в кино?
– Хватит, – прервал он ее, – целуй.
Лилит смотрела на него с удивлением, потому что прежде его таким не видела. Молодым мужчиной. И она тем более сожалела, что перешла грань. Она встала из-за стола и села к нему на колени.
– Не переживай – я все сделаю как надо.
Она взяла его лицо в ладони и коснулась губами его губ. Она целовала Савву долго, до его головокружения, и у нее самой закружилась голова, потому что в какой-то момент она просто забыла, что это ее младший брат. Когда она оторвалась и заглянула ему в глаза, там бушевали все страсти мира. Лицо Саввы пылало, он еле дышал. Ей было слышно, как колотится его неопытное юное сердце.
– Неужели наша мать права и все, к чему я прикасаюсь, идет прахом? А, Саввушка? Неужели я такая вот злостная разрушительница? Разбивающая сердца. Мучающая мужчин. И получающая от этого удовольствие. Неужели мне на роду такой быть написано?
– Мне этого мало, – прошептал он. – Мало, Лиля…
Она сама взяла его руку и положила на голое колено – и рука юноши несмело заскользила по гладкому плотному бедру.
– Не стесняйся, – сказала она и с улыбкой добавила: – Бери выше… Сожми ляжку, не бойся, так делают все мужчины… Вот так, умничка, да…
Она встала с его колен, взяла его за руку и повела в комнаты, но не в их брато-сестринскую комнатку, похожую на монастырскую келью, а к матери, где была большая двуспальная кровать. Глядя в глаза брату, она прихватила платье и ловко сняла его через голову.
– Чего стоишь? Раздевайся.
Затем сняла бюстгальтер, открыв ему роскошную молодую грудь, которую он, правда, уже видел, подглядывая за ней из-под одеяла. Двигая бедрами, стянула широкие, в кружевах трусы. А вот этого он еще не видел. Но мечтал увидеть всякий раз. Она осталась перед ним обнаженной, гибкой, белокожей, с сильным от природы телом, с кустом рыжих волос между ног.
– Хороша? – спросила она.
– Очень, – кивнул он.
– Я рада, что тебе нравится. Так ты будешь раздеваться или нет? А то ведь передумаю и снова оденусь, – лукаво рассмеялась она. – Давай, я тебе помогу, Саввушка. – Она сама стянула с него рубашку, даже ремень расстегнула сама, потому что его руки толком не слушались. – Дело за малым – это сам.
Савва снял трусы. Он стоял перед ней нагим и дрожал.
– Идем. – Она потянула его к ложу, благо до него было два шага.
– На ее постели? – спросил Савва.
– Плевать мне, ее это постель или нет. И ты тоже наплюй. Тут будет удобно – это главное. Не в твоей же сиротской кроватке нам этим заниматься.
Она улеглась на спину и весело увлекла его за собой, уложила на себя, сама все сделала, обхватила ногами, впилась в его губы. Она не только умеет разрушать, не только! Она способна залечивать раны. И она должна была это сделать, пока ржавчина воспоминаний о том, что ее брат увидел с той пожарной лестницы, не погубила его. Пока он не замучил себя воспоминаниями до смерти. Закрыв глаза, Лилит знала: то, что сейчас произойдет с ним, между ними, что уже происходит, навсегда вытолкнет гадкие воспоминания из его памяти. Но ей и самой оказалось приятно – у мальчишки неплохо выходило для первого раза, очень неплохо…
…Он влюбился в нее десятилетним мальчиком, он обожал ее подростком, он ревновал ее молодым человеком, когда видел с другими парнями, и понимал, что они получают то бесценное, что никогда не достанется ему. Но оказывается, он ошибся. И теперь они лежали обнаженными вместе, едва заморившими червячка, что касалось любви, желания, страсти. Пир был впереди. Но утоление первого голода с ней ни с чем сравнить было нельзя. Такое остается навсегда. Лилит потянулась, извернувшись кошкой, зажмурилась и отчаянно, тоже по-кошачьи, зевнула. Она разлеглась на постели их матери, разбросав руки, а он целовал и целовал ее – губы и шею, плечи и грудь, бедра и живот… В считаные минуты он стал счастливым невольником этой женщины.
И похоже, ей нравились его ласки.
– А ведь мне было хорошо с тобой, – честно призналась она. – Я даже не ожидала.
– Почему? – не понял он.
– Почему? – рассмеялась она. – Да по кочану, Саввушка. Ты мой единокровный младший брат. Представляешь? Узнай кто об этом, тебя бы в интернат отдали, а меня бы в тюрьму посадили за развращение малолетних. Ну, может, не в тюрьму, тебе уже шестнадцать. Но что-нибудь плохое со мной бы точно сделали. Ладно, не бери в голову. – Она потянулась к нему, чмокнула его в губы. – Хочешь еще?
– А ты?
– Я хочу. И кстати. Я тебя другим позам научу. Ну так, ради разнообразия. Много чему научу…
– Давай…
Еще через полчаса на той же постели, тесно и нежно переплетясь с сестрой ногами и руками, Савва спросил:
– Почему тебя назвали Лилит? Почему не Лиля? Я никогда не спрашивал об этом…
– А-а, – усмехнулась она. – У меня тоже есть своя история. Была древняя богиня Лилит. Восточная богиня чувственной любви, разрушительница и поработительница мужских сердец. Что-то вроде того. Это отец поляк настоял, которого я ни разу в жизни не видела. Бегунок. Так его родную бабку-полячку звали. В честь этой бабки Лилит Вотецки меня и назвали. Матушка наша была юной и пошла у него на поводу. Пошутили так. Шутнички. Ну, в деревне-то меня все Лилькой звали, это ясно.
– Тебе подходит, кстати. Я насчет богини-поработительницы.
– Правда, что ли?
– Ага.
Сестра прыснула:
– Ну вот, тогда получите и распишитесь. И нечего меня травить: ты такая, ты сякая, да с дурным характером, да чересчур любвеобильная. Любите такой, какая есть, и баста.
– Я буду.
– Что?
– Любить такой, какая ты есть.
– А-а, ладно, принимается. – Она провела ладонью по его щеке. – Я где-то читала, Савка, что у этой богини Лилит был свой танец.
– Какой танец?
Зеленые глаза рыжеволосой сестры лукаво сверкнули.
– Соблазнения. Там было что-то восточное, под барабаны. И я сама выдумала его. Давно уже. Каждое движение. Однажды я станцевала этот танец перед парнями, правда, в купальнике, на пляже… Они потом на коленках за мной ползали. Честное слово. Руку и сердце предлагали. И много чего еще, о чем не говорят, чему не учат в школе…
– Ты сказала «правда, в купальнике». А как надо?
– Голышом, конечно.
– Станцуй для меня.
– Сейчас?
– Да! Пожалуйста. Я тоже на колени встану.
– Не надо на колени. Я станцую для тебя и так. Вот только «Болеро» Равеля поставлю. – Она быстро повернулась, сбросила ноги с постели и понеслась искать грампластинку. Как соблазнительно светилось ее быстрое тело в сумерках, окутавших комнату! Лилит открыла патефон, включила его, положила пластинку на плотный резиновый диск. Обернулась:
– Ты готов, Саввушка?
Он тоже сел на постели.
– Да.
Игла коснулась винила, пошло шипение, а потом вступили один за другим флейта, кларнет и фагот. А за ним – гобой и труба с флейтой. И обнаженное сильное тело Лилит стало входить в эту удивительную, тягучую, волшебную музыку, и перед завороженным Саввой стало рождаться волшебство…
Танец был долгим, но он и дышать забыл, пока смотрел на свою Лилит, которую уже не просто любил и обожал – теперь он боготворил ее. Глядя на него, разрумянившись, в какой-то момент она прервала долгий танец и в такт музыке, огненно-рыжая, пылающая, двинулась к их постели. И такой вот тигрицей, опасной и влекущей, забралась на постель, а потом и властно опрокинула его, Савву, на спину; сев на юношу сверху, она под музыку, что набирала темп, поплыла на нем, продолжая танец языческой богини…
…Было утро, когда Савва открыл глаза. Он не сразу понял, что произошло. Что он видит. Кого видит. А когда осознал происходящее, тотчас похолодел.
– Лилит, Лилит. – Он подергал ее за плечо.
– Что, милый? – спросила она, сонно открывая глаза.
Но ее брат только молчком кивнул в сторону двери. Говорить Савва просто не мог.
