Илью это не слишком утешило, все ж сестра родная, а только и выбора нет. Собираться принялся. И начал с того, что оружие проверил – все ли наточено, все ли легко из ножен выходит… Так-то оно куда как легче дышится!
Добряна подошла, Илье зарукавье протянула, необычное, ровно веточка гнутая, с листьями березовыми. Только веточка живая быть должна, а эта сделана так искусно, застыла, веточка из одного камня, листочки из другого…
– Хозяюшка?
– Надень, Илюшенька, да не снимай. Под одежду надень, чтобы не видно было никому.
– А…
– Даже когда плохое что случится, я эту веточку почую за десять верст.
Илья поблагодарил, веточку поглубже на плечо надвинул, авось и не заметят, под рубахой-то да под кафтаном. И чуточку легче ему стало.
Ох, Аська, дура ты этакая, по своей глупости да зависти возмечтала царевной стать, а вышло что? Не выходит из дурного семени хорошего урожая. Нет, не выходит…
* * *
– Сегодня черное дело свершиться должно.
Устя как услышала, так у нее и в глазах потемнело, едва ноги резвые не подкосились, кое-как присесть на сундук успела.
– Бабушка, уверена ты?
– Илюшке грамотка пришла. Как ты думаешь, где выкрадут его? В палатах государевых али где по дороге сообразят?
– Я бы о палатах подумала, потайных ходов тут – ровно в муравейнике, не один, так другой. Не Илью – роту стрельцов можно за стены вынести да вывести. Опять же, Илья не пешком пойдет, в возке поедет, там его не так-то легко достать.
– А когда кучера поменяют?
– Так не один ведь кучер-то! И незаметно это проделать удастся ли?
– Тоже верно. Куда как проще – вошел человек в палаты царские, а вышел ли? Может, и вышел, еще и свидетели тому найдутся…
– Новолуние сегодня, бабушка.
– Решили они сразу все сделать, одним днем. Оно и понятно, когда б похитили они Илюшку, мы его искать начали, а по крови родственной найти можно.
– Можно ли?
– Я могу, Добряна может, а вы родные. Не за час, а за день, но нашли бы. Ведьмам, говорят, такое ловчее, ну так и мы не лыком шиты.
Устя кивнула мыслям своим, к сундуку подошла, открыла его.
– Бабушка, поможешь мне?
– А муж твой голову нам не оторвет? Мне сначала, а и тебе потом?
– Братца мне бросить надобно? Не могу я так!
Агафья головой покачала:
– Нет, внученька, в палатах ты мне еще помочь можешь, а далее – не возьму я тебя с собой, и не проси даже.
– Я полезной буду, и ты о том знаешь!
– Будешь. Когда дитя ро́дишь.
– Бабушка?!
– А ты не поняла? Эх ты, волхва! Непраздна ты, уж дня три, может, а то и четыре.
Устя и рот открыла:
– К-как?! Бабушка, правда это?!
– А чего ты удивляешься? Ты молода и здорова, муж твой десяток детей еще сделать может… и смотрите вы друг на друга ласково. Чего странного?
– Быстро так…
– Как Господь дал. И то – считай, зима закончилась, март на дворе, вы уж почти месяц женаты. Вот и случилось.
Устя пальцы сцепила, не знала, то ли за голову хвататься, то ли за сердце.
– И… теперь что?
– Да и ничего страшного, живи себе и радуйся, ребеночка жди. Мужа сегодня порадуй.
– А… можно нам? Радоваться?
Агафья поневоле фыркнула. Ох уж эта молодежь бестолковая!
– О ребеночке скажи, глупая! А в остальном – все вам покамест можно, ты сильная, еще и в радость будет. Я тебе точно говорю, не станет ребеночку хуже от радости вашей… Любой радости!
– Так, может…
– А вот это – никак не может. Ты, Устя, не путай, когда в кровати ты с мужем порадуешься, тело хоть и напряжется, а все ж ты в кровати останешься, если и будет какой вред, сила твоя легко его залечит. А вот наши дела тебе сейчас ни к чему. Там ты силу тратить щедро будешь, а молодость твоя тут помехой станет, неопытна ты, сама не поймешь, как волховскую силу потратишь, жизненную тратить начнешь. Тут и сама надорвешься, и ребеночку плохо будет. Когда б не была непраздна ты – отоспалась да отлежалась. А когда малыш внутри сидит, он от тебя все получает, первым делом по нему все ударит.
– Бабушка…
– Да. И только так, хочешь ребеночка здорового – поосторожнее с силой своей, а лучше вообще ее не используй без надобности крайней.
– Поняла я, бабушка.
– Вот и ладно, когда поняла. Сделай, что скажу, а далее – не твоя забота, обещаю, все устроится.
– Бабушка…
– Мужу скажи обязательно.
– А когда случится что?
– Не случится, и не думай даже. Ты волхва не из слабых, благословение Живы на тебе, да и мы с Добряной рядом, ежели сами не справимся, еще кого попросим. Хотя чего тут справляться – и выносишь легко, и родишь, как выдохнешь. Столько-то вижу я, осталось тебя от глупостей да опрометчивостей уберечь.
– Бабушка!
– Цыц.
И спорить было сложно, будь ты хоть трижды царица.
* * *
Вечером Илья к палатам государевым подъехал, как ни в чем не бывало с другом поздоровался, коий в карауле стоял, поискал глазами сенную девку, да та сама к нему кинулась, ровно к родному, запричитала, едва Илья отшатнуться успел – не ткнула б иголкой отравленной.
– Ох, счастье-то какое, боярич! Глаза выплакала государыня, идем, провожу я тебя…
Илья и пошел вслед за ней, на два шага отставая. Шапку на затылок сдвинул, кафтан расстегнул, вроде как и не опасался ничего особо.
– Направо, потом налево…
Девка приговаривала потихоньку себе под нос, Илья прислушивался. И невдомек было им, что наблюдали за ними. Не постоянно, нет, а все ж ходами потайными палаты царские богаты. Устя их все не ведала, но и того хватило… Действительно, вели Илью в палату Смарагдовую, вели, да не довели.
На одном из переходов по голове его приложили из-за угла темного.
Не сильно, мешком с песком, надолго таким не оглушишь, челюсть не своротишь, не убьешь, а вот дух хорошо вышибает. Вот и вышибло.
А уж подхватить да в покои, рядом находящиеся, утащить и вовсе несложно.
Только вот Устя, которая брата в следующей точке не дождалась, тут же тревогу и подняла. Агафья ее услышала, сама к выходу из палат государевых поспешила, а Усте строго наказала в покои свои идти.
Устинья и рада бы ее не послушаться, да голова закружилась, затошнило… С такими радостями еще и ей помогать придется. Нет, проще ей послушаться да к себе пойти.
Понимать надобно, когда помощь твоя необходима, а когда она – камень на шее. С тем Устя к себе и отправилась, по стеночке, дыша глубоко, чтобы не так мутило. Ох, неужто и дальше так будет?
Не хотелось бы, верно, переволновалась она за брата. Ничего, сейчас полежит чуток, да и все хорошо будет.
* * *
Илья хоть и оглушен был, а все же осознавал смутно, что несут его куда-то. Не сопротивлялся, обмяк, позволил ворогам сделать все, что хотят они.
Пусть стараются, а он тут повисит тряпочкой, недаром он шапку на затылок сдвинул: Основной удар по ней и пришелся, чуточку смягчили его и войлок толстый, и мех оторочки. Так что…
Илья скоро и вовсе опамятуется, сопротивляться сможет. Несколько хорошо спрятанных ножей душу мужчине грели, сердце радовали. На двух-трех татей его точно хватит, а когда удастся чем посильнее разжиться, клинком или бердышом, Илья и вовсе душу отведет!
Черное колдовство творить в сердце Россы! На государя злоумышлять, сестер Илюшкиных в черные дела втягивать, на него покушаться, на родных его… И одной бы причины для приговора хватило, а тут вон сколько! Жаль только, не казнишь несколько раз-то. Вот так и понимаешь, что права иноземщина немытая, для некоторых-то тварей одной виселицы али там плахи мало будет, их бы разнообразно казнить, с выдумкой.
Пронесли его по коридору темному, потом положили, руки за спиной стянули. Хорошо еще, Илья в полудурноте был, не то б точно себя выдал – по руке ножом резанули, кровь закапала, судя по звукам, собрали ее в плошку какую.
– Готово, боярыня.
– Вот и ладненько, мальчики, несите теперь его.
