Харвис не любил пользоваться Долгими ветрами для перемещения — после того, как заклинание выплевывало его в нужном месте, он всегда чувствовал тошноту. Но Долгие ветра всегда производили значительное и пугающее впечатление на зрителей, так что Харвис решил появиться в кабинете ректора именно так: в алом дыму, пахнущем так, что глаза режет.
Лейбних оценил. Ректор побледнел и едва не рухнул с кресла — он, конечно, не раз и не два видел Долгие ветра, сам ими пользовался, но в исполнении Харвиса это по-настоящему пугало. Харвис шагнул к столу и прорычал тем самым тоном, который вводил в оцепенение драконов в Приграничье:
— Где амулет?
— Харвис, умоляю! — воскликнул ректор. — Личный приказ его величества! Я не виноват!
Значит, тут замешан еще и Клаус… Дело принимало отвратительный оборот.
— Где. Амулет, — вразбивку повторил Харвис. Ректор сцепил ладони в умоляющем жесте.
— Мне приказали забрать из вашей лаборатории все, что вы сегодня сделаете, — ответил он.
Стулья в кабинете Лейбниха были особые, с артефактами в ножках, и один из них очень удачно нырнул Харвису под зад, не давая рухнуть на ковер. Харвис провел ладонями по лицу и устало сказал:
— Верните его немедленно. Это убьет его величество Клауса, вы этого добиваетесь?
Лейбних побагровел так, что Харвис подумал, что ректора сейчас хватит удар.
— Убьет? — переспросил он.
— Вы плохо слышите, что ли? — скривился Харвис. — Конечно, убьет. Приворотные артефакты действуют именно так, когда попадают в чужие руки.
Лейбних тотчас же ожил и засуетился. Из ящика стола он выгреб целую россыпь серебряных талисманов, печально зазвеневших на цепочках, и забормотал:
— Поймите меня правильно, Харвис… я тут между двух огней. Надеюсь, успею, очень надеюсь. Бога ради, простите.
Он рванулся к одному из зеркал и нырнул в прозрачную поверхность, забурлившую светло-зеленым. Когда портал перехода закрылся, и зеленое свечение унялось, Харвис обмяк на стуле и устало вздохнул. Оставалось надеяться, что Лейбних успеет к королю со своими амулетами. Оставалось надеяться, что его величество Клаус не такой дурак, чтоб хватать артефакт голыми руками.
Значит, несмотря на высокую должность и фавор, Харвису не доверяют. Наверняка король-отец подозревает, что принц Альден спелся с колдуном и вовсе не забыл о том, как бунтовал. Харвису захотелось схватиться за голову. Лучше бы им всем было оставаться в Приграничье. Сейчас сидели бы в шатрах и думали, как вскружить голову очаровательной Эвглин…
— Харвис…
Он обернулся и увидел Эвглин. Все это время она стояла в дверях, и сейчас выражение ее лица было таким, что Харвису хотелось зажмуриться и не видеть этого обжигающего взгляда. Эвглин шагнула вперед и спросила:
— Харвис, зачем тебе приворотный артефакт?
* * *
В студенческие годы у Харвиса был однокурсник, который имел привычку приговаривать при каждом своем провале: «Это фиаско, братан, это фиаско». Провалов у паренька было много, фразочка про фиаско звучала в коридорах общежития чуть ли не каждый день, и сейчас Харвис вспомнил ее и понял, что действительно потерпел сокрушительное поражение.
— Я готовился к занятиям, — медленно произнес Харвис. — Мне дали почасовку на втором и третьем курсе.
Эвглин шмыгнула носом и посмотрела на Харвиса так, что он понял: она не верит ни единому его слову. И это было не просто фиаско — это был сокрушительный провал и крах всех его надежд.
— А на самом деле? — спросила она. — Зачем тебе кого-то привораживать?
— Мне его заказали, — попытался отбояриться Харвис, уже понимая, что это напрасная попытка. — Иногда я беру заказы на артефакты.
Лицо Эвглин дрогнуло, словно он ее ударил. Резко так, со всей силы. Харвис поднялся, подошел к Эвглин и взял ее за руку — она не выдернула из его ладони свои тонкие, слегка влажные пальцы, но снова всхлипнула и отвернулась.
— Я понимаю, когда ты врешь, — едва слышно сказала Эвглин. — У тебя левый глаз слегка косит.
— Да, — кивнул Харвис. — Самую малость. На самом деле тот артефакт был для тебя.
Лицо Эвглин исказила болезненная гримаса.
— Что не так? — спросила она, и теперь в ее голосе звучал гнев. — Харвис, что не так? Я… — она на мгновение осеклась, а затем продолжала: — Я искренне тебя уважаю. Я с тобой откровенна. Я ни в чем тебе не отказываю и пытаюсь быть…
По щеке Эвглин пробежала слеза, потом вторая. Она освободила руку из руки Харвиса и провела по лицу.
— Я пытаюсь быть хорошей женой, — сказала Эвглин. — Пусть навязанной, но хорошей… — она снова осеклась, и Харвис увидел, как над ее волосами клубится золотистый туман. Кабинет ректора был начинен датчиками, которые показывали состояние посетителей, и сейчас Эвглин было больно. Очень больно.
— Я хочу, чтоб ты меня полюбила, — хрипло признался Харвис, и это прозвучало настолько беспомощно, что он закрыл глаза от накатившей волны пронзительного стыда.
— Это делается не так! — вскрикнула Эвглин. Харвису захотелось, чтоб она ударила его. Чтоб выплеснула всю свою горечь и боль — он заслужил это. — Харвис, нельзя привязывать к себе человека! Это не любовь, это рабство какое-то..!
— Я хочу, чтоб ты осталась, — хмуро пробормотал Харвис. В кабинете Лейбниха наверняка есть прослушка: первый семейный скандал ванн Рейнов обязательно станет достоянием общественности — но сейчас Харвису было наплевать на это.
Эвглин посмотрела на него так, словно обнаружила, что все это время он ее не понимал. Или ему было безразлично ее стремление вернуться домой. Или он был настолько жесток, что думал только о своих желаниях.
— Я не верила, что ты такой, — едва слышно промолвила она. — Никогда не верила. Я думала, что ты все-таки хороший человек. Порядочный…
— Эвглин, я просто хочу, чтоб ты меня любила, — глухо повторил Харвис. — Чтоб ты осталась со мной.
Эвглин посмотрела на него с такой болью, что Харвис испугался, как бы с ней не случилось беды. Бывает же, что люди умирают от горя… Впрочем, главная беда Эвглин уже произошла с ней: она потеряла дом и нашла только страдания и зло.
— И для этого ты решил посадить меня на цепь? Только не говори, что не знаешь, как действует приворот! — рука Эвглин дрогнула, словно она хотела толкнуть Харвиса или ударить, но удержалась. — Он парализует волю! Он превратил бы меня в куклу! Тебе это нужно?
Теперь от нее во все стороны разлетались огненные брызги — девушка была в ярости.
— Эвглин, прости меня, — произнес Харвис. Он попробовал было обнять ее, но Эвглин дернула плечом, и Харвис опустил руки. — Пожалуйста, прости. Да, я дурак, я не имел права так поступать. Но я боюсь, что открою дверь между мирами, а ты уйдешь.
В кабинете воцарилась тишина. Эвглин смотрела на Харвиса, не отводя прямого, испытующего взгляда.
— Это ведь не мой мир, — наконец, сказала она. — Да даже если… — Эвглин махнула рукой. — Ну ладно, а если я умру? Это ведь почти то же самое. Что бы ты сделал?
Харвис никогда прежде не чувствовал себя настолько беспомощным. Ему казалось, что сердце не выдержит и остановится.
Он мог быть счастлив — и все разрушил своими руками.
— Я пошел бы за тобой за край смерти, — сказал Харвис. — И либо вернул бы тебя, либо остался там с тобой. Видишь ли, смерть это поправимо.
Эвглин махнула рукой: неважно.
— Знаешь, когда любишь кого-то, — промолвила она, — то желаешь ему счастья. А ты думаешь только о себе.
Эвглин развернулась и вышла. Харвис настолько опешил, что позволил ей уйти — опомнившись, он догнал ее уже возле выхода из академии и схватил за локоть. Эвглин вздрогнула, но не отняла руки. Похоже, она понимала, что прилюдный скандал не пойдет на пользу ни ей, ни ее мужу.
Они вышли из академии и медленно направились в сторону экипажа, терпеливо поджидавшего у ворот. Харвис понимал, что ему следовало бы дождаться возвращения Лейбниха и узнать, что с артефактом — но ему было все равно. Король умрет — ну и дьявол с ним. Сейчас Харвиса волновало совсем другое.
