Так спустя три дня мы начали объезд всех «святых мест», собирая магов крови по темницам орденов. Именно тогда я своими глазами изнутри увидел, что представляют из себя ордена.
В первой же резиденции ордена святош нас чуть не прикончили на месте за алый цвет нашей одежды.
— Стой! Куда прёшь, дрянь! — загоготал громила в белоснежном одеянии поверх лат на въезде в замок. — Твоё ухо пополнит мою коллекцию! — он уже было занёс руку с ножом, когда я без раздумий вцепился ему зубами в оголившееся запястье. Громила завизжал, как свинья на скотобойне, и врезал мне латной перчаткой по голове, отчего у меня кости затрещали и кровь залила всю левую половину лица.
Перед поездкой Арвин лично нас инструктировал. Нам запрещено было пользоваться любыми техниками магии крови, влияющими на других людей. Но обычный физически урон там не было ни слова. Потому приютское детство дало о себе знать.
У меня перед глазами плясали кровавые круги, но зубы я не расцепил. Зато рука стражника разжалась, и он выронил дорогой нож с костяным лезвием. Подхватив его на лету, я отскочил назад, словно зверёныш, и приготовился продать свою жизнь подороже.
— Стоять!
Голос святоши был мягок и ласков, словно он общается с неразумным ребёнком, но вот взгляд из-под нахмуренных бровей обещал ослушавшемуся долгую и мучительную смерть. О его приходе свидетельствовал лишь тихий шелест дорогой ткани и запах благовоний. Кажется, это был жасмин. Приторно сладкий, въевшийся в память. Мы со стражником замерли, я же разжал пальцы, отпуская чужой кинжал на свободу. Тот вошёл в землю, словно в масло.
Святоша окинул взглядом израненную руку стражника, моё окровавленное лицо и надрезанную мочку уха. Я медленно наблюдал, как приближалась раскрытая ладонь святоши ко мне, а затем меня окутало золотистое сияние лечебной магии. Рана на голове затянулась за считанные секунды, кости с щелчком встали на свои места, а во всём теле поселилась такая лёгкость, словно я выпил крепкого вина натощак.
— Севр, ты отстранён! — всё тем же голосом произнёс святоша стражнику, но тот почему-то смертельно побледнел.
— Но, Ваше Святейшество, он же носитель скверны! Мы долж…
Договорить он не успел. Его возражения превратились в невразумительное мычание. На глазах у громилы выступили слёзы страха.
— Во-первых, не смей мне перечить! — ласково потрепал по подбородку громилу святоша, в то время как язык стражника рассыпался пылью у него во рту. — А, во-вторых, в нём нет скверны, иначе моя магия его убила бы. Ты ошибся.
Севр рухнул на колени перед святошей, сложив руки в молитвенном жесте. По лицу его текли крупные слёзы, а тело содрогалось от дрожи.
— Я помню тебя, — обратился уже ко мне святоша. — Тебя нашли едва живым после прорыва у сиротского приюта несколько лет назад. Не думал, что ты выживешь.
Теперь и я вспомнил это приторный запах и это лицо, несколько лет назад склонившееся надо мной и посчитавшее нерациональным тратить силу исцеления на приютского сироту, харкающего кровью на последних вздохах. Тогда надо мной сжалились маги крови, увидев в моей руке гвоздь и ощутив обилие чужой крови на моём теле.
Я молчал, ответить мне было нечего, а плюнуть в лицо этому уроду я просто не мог.
* * *
— Миша! Миша! — снова наложился поверх голоса святоши совершенно другой женский голос. — Миша! Да очнись же ты!
Я совершенно не понимал, кого это так настойчиво зовёт женский голос, ведь меня звали Трай. Звали…
Память лихорадочно пыталась зацепиться за имя, выуживая всё новые и новые подробности чужой жизни, вдруг ставшей моей.
Лицо святоши теряло чёткость и расплывалось, зной летнего утра сменился прохладой зимнего вечера, и я, наконец, рассмотрел обеспокоенное лицо лекарки. Нет, не лекарки. Вот мы целуемся, я прижимаю её обнажённое тело к стене в душе, вот я расщепляю в пыль проклятием урода посмевшего отравить её и желавшего изнасиловать… воспоминаний было много. Невеста.
— Наконец-то! Узнал! — с облегчением выдохнула Светлана, сканируя моё тело. — Боги, не пугай так меня! Я уже думала, передо мной сомнамбула! А то и вовсе другой человек! У тебя взгляд был чужой, озверевший!
— Прости, что напугал! — говорил я и ничего не чувствовал, будто тело действовало отдельно от души. Неужели именно это имел в виду алтарь, когда говорил, что я буду постепенно терять связь души и чужого тела?
Я попытался подняться с больничной койки, но тело подчинилось не сразу. Рядом оказалась Тиль. Взгляд её был не менее напуган, чем у Светы.
— Что случилось? — этот вопрос я задал по связи. Раз уж организм не желал слушаться, то хотя бы возможность общения у меня никто не отнимет.
От подруги пришло короткое воспоминание, не порадовавшее меня. В какой-то момент я просто замер в пространстве, глубоко погрузившись в собственные воспоминания. А после и вовсе потерял сознание.
«Ну, Эквадо! Убил бы ещё раз, если бы это было возможно. Такую свинью подложил!»
— Это всё? — я чувствовал, что эргу гнетёт ещё что-то, и она не решается озвучить суть проблемы.
— Пришло письмо от императора, дожидается тебя в кабинете. Да и Тень прибыла от Орлова, но её тут же телохранительница Светы обратно отправила.
— Так в чём проблема? Сейчас прочитаю и будем разбираться, — успокоил я подругу, но та лишь возмущённо сверкнула фиолетовыми глазищами.
— Проблема в том, что ты провалялся в отключке более полусуток.
Я выругался. Полдня бездействия в моём случае могли стать критическим сроком. А ведь ещё же нужно было посетить алтарь. Кстати, о птичках, вернее, об алтаре…
— Будь другом, перенеси в кабинет, пожалуйста? — попросил я алтарь эргов, ибо сам неизвестно сколько добирался бы туда со своим нынче непослушным телом.
Письмо сиротливо лежало посреди стола, заваленного бумагами. Помнится, именно в таком состоянии я и оставлял кабинет. Хотя и не ручаюсь, уже тогда сознание плыло и приходилось прилагать усилия, чтобы не потерять ясность мысли.
Я взял послание, заклеенное сургучовой печатью с оттиском кречета, и вскрыл его. Но то ли руки меня подвели, то ли бумага оказалась хлипковата, но послышался треск разрываемого конверта. А дальше всё перед глазами потемнело.
— Рад, что вы всё же соизволили принять приглашение о встрече, Михаил Юрьевич! Нам есть что обсудить! — спустя мгновение послышался голос Его Императорского Величества Петра Алексеевича Кречета.
«Ну вот только тебя мне сейчас для полного счастья не хватало, — подумал я, отчаянно пытаясь не потерять сознание. — Интересно, а что мне будет, если я чуть отопью из императора?»
Глава 14
— Как-то не так я себе представлял нашу встречу, Ваше Императорское Величество, — я бегло оглянулся и понял, что нихрена не понимаю. Мы были явно не в кабинете императора, но где? Комната с низким потолком, без окон и дверей, обставленная грубой добротной мебелью и освещённая парочкой макровых светильников, вообще никак не походила на дворцовое помещение. Скорее на тюрьму. Приехали.
— Мы в одном из моих личных тайников, о котором не знает никто из рода, — ответил на мой немой вопрос Пётр Алексеевич, — здесь нас не подслушают ни моя дочь, ни кто-либо ещё. Разве что боги…
«А мысль хорошая… Комаро, меня тут император украл на разборки тет-а-тет. Подстрахуй, пожалуйста», — обратился я к покровителю.
«Не бойся, мы с Кречетом поговорили, должны всё миром решить, но и ты тоже звезду с неба не проси», — коротко проинструктировал меня Комаро.
Ну и то радость. Но вообще-то я другое имел в виду. Параллельно я усиленно по капле тянул кровь из императора. Во-первых, нужно было понимать его намерения и долю искренности, а, во-вторых, банально не хотелось хлопнуться в обморок. А потому на безрыбье и пара капель — хлеб!
Как ни странно, но Пётр Алексеевич был предельно честен со мной. Он тут сидел уже больше двенадцати часов в ожидании моего прибытия. И это при том, что его время стоит дороже моего.
