– Чего восставали? Это!
Вишняка, очевидно, инцидент поразил, потому что старый на время замолчал и даже носа не кривил. Северин, спасаясь от назойливых мыслей о Лине, выглядел таинственным преследователем.
– Нет, – сказал Филипп, подъехав к нему. — Утром несколько раз был, а теперь исчез. Понял, что мы его заметили?
— Может, это был не хвост.
– Я все равно сообщу.
У дуба Филипп направил очередные отчеты, а Игнат, пока Вишняк ходил в кусты, позвал ватагу к себе.
— Сукин сын Павлин написал письмо.
– Овва! - обрадовался Ярема. – Что пишет?
— Пишет, что продолжит поиски, потому что, во-первых, пари пари, а во-вторых, его все равно за самовольность накажут. Хочет попробовать хотя бы что-то найти перед выговором и уже якобы отковырял какую-то зацепку.
– Вот дурбецел.
Северин не сомневался, что Савку скоро найдут, и тогда ему придется не поздороваться. Но, тем не менее, восхищался его смелостью. Мог ли он поступить так же?
– Где он сейчас? – спросил Северин.
— Нарочно не говорит. Понимает, если нам прижмут яйца, мы расскажем.
- Брат Павлин делает глупо, - заметил Филипп.
Игнат только сплюнул и пошел к Упиру.
Северин оглянулся: показалось, будто на дороге грохнул всадник на рыжий кобыле. Там не было никого.
Этой ночью дежурить у Вишняка пришлось Яреме. Молодой шляхтич с видом мученика, направляющегося на избиение камнями, скрылся в комнате Марка. Наутро Вишняк, плюя слюной на бороду, кричал, чтобы никогда толстяка в комнату не пускали, потому что его адским храпом надо людей пытать.
— Это он так убийц отпугивает? — орал На-Сраке-Чиряк. – Иерихонскими трубами своей носяки защищает?
Ярема кусал губы. Его десница сжимала ныряльщика, лицо налилось густой красной краской.
Три дня в столице пролетели мгновенно. Три дня сопровождения Марка Вишняка тянулись до бесконечности.
Изобретательность его жалоб поражала, поток нытья не высыхал. Все в этом мире было не так: глуповатые крестьяне, проклятая жара, продажные шляхтичи, пыльные дороги, тупые собаки, отвратительные корчмы, бесовый Орден.
Выпады старика достигли апогея у очередного развилки. Вишняк исследовал указатель, почесал нос и заявил:
– О! Здесь неподалеку Кринички, мне туда очень нужно.
— И какая у вас причина, пан Вишняк? — язвительно спросил Ярема.
— Весьма уважаемая, пан пузань. Кум у меня там живет, а я хочу пообедать у него как следует — а не в придорожной корчме кислый борщ хлебать.
— Нет, мы не поедем в Кринички, — сказал Филипп. — У нас есть согласованный Орденом путь и у нас есть приказ придерживаться его.
— В гузно запихни свой приказ, — огрызнулся Марко. — Что вы за ублюдки бессердечны? Здесь три мили, не больше. Я с кумом больше года не виделся, дайте выпить кружку с родственником!
- Нет, пан.
— Кто вы такие, чтобы за меня решать? Босота малолетняя, сорванцы голозади! Бульки из носа не лопнули, а уж череса повесили! Вы хоть на одной задаче были, воины хреновые? Я вас раскусил с первого взгляда! Если я сказал уехали, значит, уехали, о приказах будут еще...
Вишняк решительно направил коня на Кринички, но не успел и шага отъехать, как подлетел Игнат и махнул саблей так, что у Вишняка с бороды осыпалось несколько седых волос.
— Схлопывай пельку. Поедешь, куда сказали, – прошипел Бойко.
Старик испуганно посмотрел на остальных: никто не собирался вмешиваться. Вишняк облизнул губы, дерганым движением пригладил бороду и повернул коня на нужную дорогу.
Игнат показательно достал «Энеиду» и, несмотря на сумерки, уставился на нее. Вишняк молчал, глаза его смотрели на лошадиную гриву. Филипп пожал плечами и достал варган, Ярема разжег трубку. Вишняк молчал. Только когда дым доносился до него, он очень громко кашлял и похрипывал.
Победа над На-Сраци-Чиряком значительно подняла ватаге настроение.
— Слушай, брат, — подъехал к Северину Игнат с видом героя. – Я собираюсь написать Орисе. Не знаю, курва, как начать. Застрял на первом слове. Дорогая? Уважаемая? Подруга? Никогда не писал такие письма. Как вообще обращаться к девушке, которую видел десять минут, но она стала для тебя вкуснейшей конфеткой?
– Начни с «прекрасной», это не фамильярно, но и не холодно, – посоветовал Северин, пытаясь вспомнить, как он начинал собственное письмо. — Когда закончишь черновик, дай мне почитать.
– Зачем? — подозрительно прищурился Игнат.
- Вычитаю на предмет, курва, лишних слов.
Бойко расхохотался и вернулся на позицию запирающего отряда.
Остаток дороги проходил тихо и согласно плану, чему Филипп радовался. Они остановились на ночлег в хорошем настроении, поболтали немного за ужином (Вишняк ни слова не проронил) и улеглись спать под открытым небом. Все радовались, что завтра, наконец, преодолеют последние двадцать миль и сдыхаются старика.
Первым дежурил Северин. Думал о том, что Лина уже должна получить письмо, и надеялся, что прочла его с улыбкой, залилась румянцем, после чего прошептала «как хорошо, что ты написал».
Тихо потрескивало ветки в костре. Никаких признаков слежки. Северин досидел до часу ночи, разбудил Филиппа и с легким сердцем заснул.
Лина пришла к нему в сновидении и они остановились на любопытном моменте, когда раздался отчаянный крик:
— Рассерженная холера! Всех ввел, подлец!
Северин подскочил. Филипп и Игнат бегали вокруг деревьев, где оставили лошадей — сейчас там стояли деревья. Ярема, последний очередной этой ночью, громко храпел у погасшего костра.
— Просыпайся, голубчик, — налетел на шляхтича Игнат. - Все проспал, ясносрок!
Ярового в три руки защелкали, а Филипп в придачу полил из фляги. Ярема проснулся и испугался.
– Пресвятая Мария! — крестился Яровой. — Меа culpa... Каюсь, ребята, виноват!
— Конечно, черт, виноват!
- Одно из двух, - размышлял Филипп. — Это тот преследователь на рыжей кобыле...
— Или На-Сраке-Чиряк обиделся, как ему Игнат хвост прищемил, — добавил Северин.
— Украл коней так, что ни один не проснулся, — Филипп от гнева побледнел.
Игнат выхватил близнец и в сердцах порубил небольшое деревце.
- Шляк бы его трафил, цыгана! — ругался Ярема. – О, моя Офелия! О, беда! Похитили красавицу, нет мне прощения... Господь меня, грешного, наказывает! Надо было исповедоваться...
– Попробуй не дрыхнуть на чатах, бесова твоя душа, – свирепствовал Игнат, размахивая саблями. — Как тебе такое искупление?
Они быстро потушили уголь, собрали вещи и бросились по следам копыт, которые вывели к окольному пути, который привел к дороге, а вскоре уперлась в перекресток.
- Предлагаю троим опрокинуться, - сказал Филипп, изучая развилки. — Каждый берёт по направлению и ищет след. Запах свежий, лошадей много, мы быстро найдем их... Вещи оставим здесь с охранником.
Все взглянули на Ярему: Игнат яростно, Филипп сосредоточенно, Северин сочувственно. Шляхтич вздохнул и закивал гривой, соглашаясь на роль охранника.
Характерники отошли в залесок, подальше от случайных глаз.
— Сделай милость и попробуй не заснуть, — прошипел Яреме слобожанин, сбрасывая вещи. Шляхтич только грустно вздохнул.
Северин разделся, порезал пальцы, размазал кровь по губам и прошептал заветные слова. Боковым зрением увидел, как рядом Филипп успокоил дыхание, закрыл глаза и повторил чару.
На мгновение тело затерпело, кожей пробежал щекотку, мир молнией изменился и Северин хищником встал на землю, с наслаждением вдыхая богатый запахами воздух.
Наконец-то.
Он почувствовал присутствие двух новых волков, открыл глаза и впервые увидел братьев в других подобиях. Все трое с интересом рассматривали друг друга: Филипп оказался небольшим светло-серым волком, а Гнат был больше и темнее, однако цвет его меха был далеко до угольно-черного Северина.
Чернововк дружески рыкнул, Бойко зарычал и выскарабкался. Олефир махнул хвостом, повел носом и, не теряя времени, исчез. Северин побежал по дороге налево. Интересно, какой в зверском подобии Ярема?
