— Не сумневайся! Я пригрозил им, что сами свои трофеи возить будут, без телег, — Чернушкин рассмеялся.
— Григорий Михайлович, что там с пушками? Когда прибудут? — спрашивал я уже с Поздеева.
Номинальный командующий моим отрядом Поздеев занял свою нишу. Он оказывался весьма хозяйственным мужиком и вполне справлялся с вопросами логистики, поиском коней, упряжи и всего того, что нужно для организации современных способов передвижения. Вот мы и решили взять с собой из Триеста ещё семь трофейных пушек. Можно было и больше, но как оказалось, пушкарей-то у нас и не много, а забирать людей из расчётов карронад я не был готов. Эти «фургонные» пушки мне казались более эффективными и подходящими нам. Просить Ушакова выделить канониров я не стал. Меньше просишь — меньше зависишь. Вот встретимся с Суворовым, стребую себе пару сотен артиллеристов, что-то мне подсказывает, что пушки могут понадобиться. Или отдам всё Суворову, если артиллерия будет так вот, как и сейчас, запаздывать и не выдерживать наш темп. Но взамен выклянчу чего иного, например, ещё один казачий полк.
Проблема с пушками крылась в мобильности отряда, до того бывшей более, чем мог бы ожидать враг. Ну не желали пушки быстро двигаться, хоть ты не четвёрку, а шестёрку лошадей запрягай. И для быстрых рейдов они не подходят. Между тем, я стремился участвовать в сражении при Удине или каком ином, если Суворов изменил планы, а для этого семь орудий не помешают. Вот и сейчас в ходе противостояния с этим «инсультом», миль пардон, де Сультом хотелось иметь ещё один довод.
— Михаил Михайлович, воздушный шар поднимать будем? — это уже спросил майор Кантаков.
— Нет, — принял я решение.
Хотелось этот козырь использовать тогда, как понадобится серьёзная разведка. А пока достаточно было взобраться на соседний холм, чтобы увидеть все силы, что нам намерены противостоять и не пускать на соединение с Суворовым. А вот ракеты использовать будем. Их мы уже засветили, да и хватает у нас этого оружия. Тем более, что в моём войске есть один из учеников Кулибина, который после каждого пуска ракет что-то там пишет, высчитывает, анализирует. Такие вот грамотные получаются у нас войсковые испытания ракет. А то как же! Может, по возвращению розмыслы, то есть инженеры, предложат усовершенствования.
— Пора нам, господа, главную нашу тактику использовать, — сказал я и посмотрел на командира персов. — Как, Али-хан, справитесь? Выгоните на фургоны француза?
— Тысячи летов гоняли, ныня мы достойня предаки, — коверкая русский язык, отвечал командир персидского отряда.
Вообще, у нас установилось странное общение. Вот вроде бы есть единоначалие, я командую, но всё равно обращаемся друг к другу по имени-отчеству, словно ватага какая, а не армия. Но мне так привычнее. А ещё было бы привычнее услышать «товарищ генерал-майор», но время для такого обращения ещё не пришло, и я не уверен, что оно нужно. Хотя вот обращение «товарищ» я бы ввёл, хорошее слово.
День копали окопы, а где и ретраншементы. Накопали столько, что не стыдно было бы перед героями Великой Отечественной войны, впрочем, перед всеми славными русскими и советскими воинами всей Новейшей истории. Подготовили мостки, чтобы кавалерия могла уходить за окопы. Так что на утро можно было пробовать бодаться с французами. Начиналось наше сражение, проиграть которое было нельзя, ну никак нельзя. И когда я думал об этом, то даже не рассматривал такую вот элементарную причину, почему проигрыш меня не устраивал, я не думал о смерти, не боялся её. Как-то не страшно умирать, страшно умереть глупо.
В предрассветный час прибыли пушки. И я был этому не рад. Нет, артиллерия — это всегда счастье для того, кто её использует, но вот то, что почти всё мое войско проснулось и не спало в четыре часа утра — вот это проблема. На войне каждый час отдыха — это очень важно, тем более, что днём ранее была изнурительная работа.
Ох, и сколько же матов услышала эта венецианская земля, когда велись инженерные работы. Это им не скромные итальянские «фонкуло» или «кацо», это Русский Мат — могущественный и беспощадный, философский и включающий в себя, порой, колоссальные объёмы информации. Как теперь мне с этим жить? А сделать вид, что не слышал. Иначе пороть не перепороть этих матерщинников, которые приучили к такому пагубному делу даже калмыков с персами. Вот языка ещё не знают, а послать на русском наречии — уже запросто.
Одно радовало, что не только мы проснулись, но и враг. Заслышав шумы на нашем укрепрайоне или же получив сведения о шевелении в русском лагере от своих наблюдателей, де Дье Сульт поднял свой корпус в ружьё. Поднял, но более никаких действий не совершал, что было для нас плохо.
План на случай французской атаки, как по мне, был куда проще и вместе с тем эффективнее, чем тот, когда мы начинаем дёргать неприятеля за усы. Отбиваться в окопах с фланговыми таранными ударами нашей кавалерии — куда как выгоднее, чем самим накатывать на противника. Де Дье Сульт имел двадцать шесть пушек, именно они меня пугали более всего. Одно дело, пересиживать артобстрел в окопах, выбивая из нарезного и уже более быстрозарядного оружия врага, иное — самим подставляться. Но предпринимать действия первому — это, пусть и в меньшей степени, но имеет свои плюсы. Мы сразу задаём, навязываем противнику свой рисунок боя.
— Али-хан, начинайте! — отдал я приказ персидскому командиру, когда прибывшие поутру пушки были установлены в капониры.
Вооружённые парой пистолей, частью пиками, а главный перс в моём войске так и вовсе получил пару револьверов, воины Ирана, дружественного нынче России, выдвинулись вперёд, в сторону неприятеля. Рядом были готовы вступить в бой ещё и калмыки, чтобы у противника не возникло желание использовать только часть своей тысячной кавалерии. Следом за персами, стараясь спрятаться, шли фургоны. Это было красиво, завораживающе. Персидская конница выстроилась полумесяцем, причём идеальной формы, не было видно ни одного воина, кто бы выбивался из строя. И вот в таких порядках персы, постепенно разгоняясь, приближались к французам. Что может быть эффективнее в полевом сражении против конницы, чем каре? Правильно, каре, поддержанное артиллерией и собственной кавалерией. Или пара пулемётов. Но их пока нет, даже не знаю: к счастью, или к сожалению.
Вот и французы выстроились в три каре, а их артиллерия стала разворачиваться чуть в стороны, чтобы прикрывать построения с флангов, но при этом не задеть своих же. Вполне грамотно, но что более всего мне не понравилось, строились вражеские солдаты быстро, чуть ли не моментально, как механизм. Не думал, что в республиканской армии успевают вот так качественно обучить солдат. Впрочем, громил же Наполеон всех и каждого и создавал свои победы вот с этими же солдатами.
Персы шли, выставляя вперёд воинов с пиками, но перед ожидаемым столкновением, когда французы уже дали первый ружейный залп, не самый эффективный, так как персидская кавалерия заходила на каре с углов, затрудняя неприятелю стрельбу, воины Али-хана из первой линии отпрянули и дали выйти вперёд своим соплеменникам, вооружённым пистолетами. Персы нынче, словно забытые рейтары, на смену которым пришли несколько с иными задачами драгуны, также были в доспехах, пусть и спрятанных за одеждой, и с огнестрельным оружием, но ещё вдобавок и с пиками.
Да, были видны уже первые потери среди персов, но без этого нельзя. Будем надеяться, что среди тех, кого сейчас свалил залп из французских ружей, будет немало выживших. Персы не считали зазорным надеть кольчуги, которые могли уберечь от касательного попадания. Так что легкораненых, в основном от удара и падения, должно было быть больше, чем тяжёлых или убитых.
Французы стали перезаряжаться, а персы теперь направили на то самое сражающееся каре своих воинов с пиками. Начиналась чуть ли не свалка. Но я ждал, не отдавал приказа подавать сигнал к отступлению. Выжидали и калмыки, чьи кони отстукивали ритм мелодии героизма и смерти.
— Да есть же! — радостно выкрикнул я.
