Жить не хотелось.
— Эй, Северин!
Кобзарь Василий Матусевич приветливо махал ему из-за стола. К стене рядом с ним прижималась бандура в лакированном чехле.
– Овва! — удивился Чернововк и шлепнулся на скамью напротив. – А тебя сюда как занесло?
— Да я же из-под Славуты! Посетил родителей, больше года их не видел, ведь после отклинщины прямо в Киев двинулся... Денег принес, вы же мне целую кучу золота отвалили! А теперь направляюсь на юг, хочу перезимовать на берегу Черного моря, создать несколько собственных дум, - Василий позвал корчмаря и заказал завтрак. — Позволь тебя угостить, друг.
– Спасибо, – Северин подумал несколько секунд и добавил. – Возьми еще водки.
– Утром? Охотно, — кобзарь крикнул, чтобы к заказу прибавили водку. – Что случилось? Ты будто привидение увидел.
- Ох, Василий...
После пары рюмок Северин решил поведать свою историю. Видимо, провидение послало ему кобзаря, ведь быть искренним легче всего с незнакомцами.
Под историю злополучной любви водка пошла как в сухую землю. Кобзарь и характерщик справились с первым штофом и после недолгих раздумий заказали второй.
Василий существенно отставал, а Северину нравилось напиваться, хотя недавно он клялся, что никогда в жизни так не будет поступать. Просто тогда Северин не знал, что словосочетание «разбитое сердце» звучит совсем не так больно, как чувствуется на самом деле.
– Нарисовал себе счастливых картин будущего! Она ко мне во снах постоянно приходила. Я думал, что оно не просто так, может, она намекает на что-то или даже наворожила... И что? Болдур, — Северин ударил кулаком по столу, рюмки подпрыгнули. – На самом деле я для нее как эта водка. Заказал, напился, забыл. Я просто был прутиком, самым приятным из всех окружающих прутней!
Последнюю фразу он проревел так громко, что на него оглянулись, однако Северину до этого было безразлично. Василий грустно покивал, а Чернововк взял кислую капусту и принялся ее жевать, почти не чувствуя вкуса. Он забыл, что собирался как можно скорее возвращаться к шайке.
- Трагедия, - кивнул Василий. – Ох, женщины! Ни черта у них не понимаю, хотя все почему-то думают, будто кобзари знают толк в девичьей душе.
— Это не просто девушка, друг мой, а ведьма, настоящая ведьма, у нее даже глаза ведьмские: левое зеленое, а правое каре... Видят Потусторонний мир. Очаровала, поиграла и разбила меня, как пустую бутылку...
— Северин, об этом целую думу можно написать, — мечтательно сказал Василий. – Слушай, это будет невероятно! Несчастливая любовь молодого характерника и молодой ведьмы... Таков мощный сюжет! Если ты не против… Я могу написать! Действительно!
— Пиши, черт возьми, хоть трагедию в трех актах, мне все равно, — Северин снова выпил. — На-Сраке-Чиряк дает мне по жопе... Но тоже безразлично.
Он снова пил, тосковал, старался вернуться к Лине и высказать ей все, что о ней думал, достойными Гната словами. Василий успокаивал его и характерник едва не плакал, приговаривая, что кобзарь его единственный настоящий друг, которому ничего не нужно, понимает и не осуждает, только поддерживает в трудную минуту, а чего еще нужно от настоящих друзей, хотя ты их знаешь только второй день...
Земля качалась под ногами, корчма растворилась посреди свежего воздуха, кто-то помог забраться на седло, пристроил тяжелую голову на шею лошади. Шаркань недовольно заржал от водочного дыхания.
А потом Северин провалился в забвение.
* * *
Они стояли перед двумя гигантскими буками посреди чащи леса. Волк исчез, но Шаркань и Рыжая беспокойно переступали с ноги на ногу. Максим, придерживаемый характерником, хрипло дышал. В углу его рта запеклась кровь.
– То, что ты увидишь – большая тайна, – сказал Захар, глядя ему прямо в глаза. — Клянись открыть ее только во время больших затруднений, при необходимости, которая действительно потребует того, и только тому человеку, которому ты действительно доверяешь.
– Клянусь, – сказал Северин.
– Мое имя Захар, – обратился учитель к деревьям.
– Я клялся Аскольду хранить тайну. Есть раненый. Пустите нас.
Северин хлопнул глазами, забыв о недавнем решении ничему не удивляться. Учитель разговаривает с деревьями... Или с теми, кто между ними скрыт? Или... Что за чертовщина?
Хаща между буками исчезла, словно волшебная кисть нарисовала вместо темных деревьев широкую светлую тропу. Обман зрения? Чародийский мираж?
– Поехали, – приказал Захар.
Воздух между буками-хранителями дрожал, и Северин почувствовал на щеке прикосновение, похожее на горячую паутину, когда они миновали незримую границу. Всадники из чащи выехали на огромный луг, раскинувшийся в самом сердце леса: земля без деревьев достигала нескольких миль вокруг. Юноша удивленно смотрел, как тропа превращается в дорогу к поселку, что развевалось впереди, а мимо него блестит озеро.
Джура обернулся – за ними снова стоял лес.
- Это обитель Ковен? – спросил Северин.
— Ведьмы к этому не имеют отношения.
Они миновали голые поля и пустые пастбища, в воздухе запахло дымом и скотом, вечными ароматами человеческого дома. Характерники приблизились к поселку, куда дорога нырнула между хижин и превратилась в улицу. В землю по обе стороны вросли низкие срубленные хаты с поцветшим мхом на гонтах, их крошечные окна покрывали мутные пленки, похожие на пузыри. Причудливые трубы извивались так причудливо, что дым поднимался не столбом, а разлетался тонкими струйками. Северин с удивлением рассматривал местных людей в странных одеждах, которые при их появлении останавливались, бросали свои повседневные дела и выбаловывали глаза на всадников. Все было очень знакомым и в то же время таким... древним? На ногах крестьян Северин узнал лапти, которые замечал только на гравюрах в книгах Соломии по истории. Почему они до сих пор их производят? Кто эти чудаки?
Крестьяне тревожно перекликались на непонятном языке, который напоминал смесь устаревших польских, литовских и украинских слов. Дети прятались под юбки женщин, враждебно нахмуривших брови, бородатые (ни выбритого!) мужчины взялись за топоры. Все крестьяне обладали столь похожими внешними чертами — низкими лбами, тонкими губами, голубыми глазами, русыми волосами — словно приходились друг другу родственниками.
- Держаться наготове?
- Успокойся, казаче.
Поселок оказался небольшим: коротенькая улица вывела к кругу майдана, в сердце которого виднелись резные из дерева скульптуры - шесть больших темных идолов. Вероятно, главная площадь, подумал Северин. Срубов здесь не было, только длинный приземистый дом, откуда на шум, опираясь на костыль, вышел старец с длинной седой бородой.
– Поздравляю, Аскольд, – произнес громко Захар.
Старец несколько секунд изучал его из-под седых бровей, а затем улыбнулся:
- Вои-волки! Просим! Много зим ты не был, Захар.
Он говорил со странным акцентом и усилием — примерно как Северин говорил на татарском. Толпа сторожко прислушивалась к их разговору, но от доброжелательного тона старика мужчины топоры опустили.
— Северин, помоги.
Джура спрыгнул с жеребца и помог спустить Максима. По приказу старика трое парней осторожно приняли раненого на руки и перенесли его в хижину Аскольда.
Захар спешился и крепко обнял старца.
– Боги, сами боги, – старец рукой указал на шестерых, – услышали нас и послали воинов.
Люди селения, увидев его движение, поклонились идолам к земле.
– Нам нужна твоя помощь, Аскольд, – сказал Захар. – Раненый не выживет без лечения. Спасешь ли его, как спас меня когда-то?
– Аскольд понимает. Ждите здесь, вои-волки.
Старец, опираясь на костыль, вернулся в хижину. Здешние начали расходиться, но подавляющее большинство крестьян таращилось на пришельцев, изучая обоих с похотливым любопытством. Приблизиться никто не смел.
– Пусть смотрят. Не обращай внимания, – сказал тихо Захар. — Скоро уйдут.
– Где мы, учитель?
— В тайном поселке. Оно скрывается здесь сотни лет и узнал я о нем от своего учителя, Устима Козориза, земля ему пухом. Когда я был джурой, меня сильно ранило неподалеку отсюда, а очнулся я уже в хижине Аскольда. Он тогда был без палки и не так сед. Спас мне жизнь и, как видишь, до сих пор помнит мое имя. Они здесь редко принимают гостей.
