– Да, да, да! – оживился мистер Уэст. Кажется, он и не понял, что Глэдис посмеивалась не только над «нынешней молодёжью», но и над стариками, во все времена ворчащими и предрекающими конец света. – Именно! Вы, как всегда, произносите мудрые слова, леди Клэймор… – и он внезапно сник: – Впрочем, что толку говорить об этом теперь. Картина утеряна, и вряд ли когда-нибудь мы о ней услышим.
Я поспешила ободрить его:
– О, оставьте этот мрачный настрой. Ведь за дело взялся лучший детектив Бромли.
На мгновение мне показалось, что в глазах Лоренса появилась тень тревоги… или сомнения:
– Лучший? Неужели?
– Если речь идет о мистере Норманне – несомненно, он лучший. Нет дела, которое он не может раскрыть, – подтвердила я уверенно. – Когда-то он спас мне жизнь, и я доверяю ему всецело. Уверена, мистер Норманн найдёт ответ и на вашу загадку.
– Это было бы прекрасно, – улыбнулся Лоренс. – Может, ещё чаю? Кстати, вон те пирожные из кондитерской на улице Генерала Сойера. Они просто изумительны, попробуйте их обязательно. Леди Клэймор, вы читали утренний выпуск «Зеркала Бромли»? Пишут, что граф де Ларнак собирается привезти в Королевскую галерею коллекцию своих картин, на месяц.
– Вот как? В первый раз слышу. – Рука Глэдис сама собою потянулась к серебряному лорнету. – А у вас сохранилась утренняя газета? Можно взглянуть на статью?
– Да-да, конечно. Петерсон! – крикнул Лоуренс, подзывая слугу. – В коллекции де Ларнака тоже есть картина Нингена. Правда, не одна из «Островитянок», а «Человек судьбы». Это малоизвестное полотно. К сожалению, до сих пор история не разобралась, кто изображён на нём. В подписи стоит только «С.», и некоторые искусствоведы толкуют эту букву как начальную в слове «судьба». Другие считают, что это первая буква имени человека, послужившего натурщиком для картины.
Воспоминание о сегодняшнем сне вспыхнуло ярко, как фейерверк в ночном небе. Я ощутила озноб, как будто в спину пахнуло холодным ветром, и, поддавшись порыву, спросила:
– Может, Нинген нарисовал кого-то из своих родственников? Например, брата жены, или…
В глазах Глэдис появилось такое недоумение, что я осеклась.
– Милая моя, что вы такое говорите, – она подняла лорнет и посмотрела на меня сквозь желтоватые стеклышки, ловящие отблеск светильников. – Все знают, что у Вивьен Марье-Нинген не было братьев.
Некоторое время царила тишина, а потом мистер Уэст внезапно очнулся от скорбного полузабытья и рассеянно произнес:
– Нет, кажется, был. Старший брат. Но он умер при рождении, ему даже имя не успели дать… Леди Виржиния, вам дурно?
– Это все погода, – улыбнулась я через силу. – Просто плохая погода. Не обращайте внимания. Лоренс, так что вы говорили о коллекции де Ларнака?..
Лоренс с готовностью подхватил тему, мистер Уэст, немного оживший к середине чаепития, поддерживал сына, как мог. Я старалась не ударить в грязь лицом и не показать себя полной невеждой в живописи – хотя, без сомнений, знания мои были прискорбно скудны.
И только Глэдис молчала ещё очень долго, разглядывая меня сквозь блестящие стекла лорнета.
Туман над городом густел, кажется, с каждым часом. Если утром Бромли напоминал стеснительную невесту, прячущую лицо за легкой вуалью, то к вечеру он превратился в мёрзнущую старуху, все плотней кутающуюся в толстую белую шаль. Я стояла на пороге особняка на Спэрроу-плейс и не могла разглядеть не то что другой стороны площади – даже собственного автомобиля, хотя знала, что Лайзо подогнал его к воротам. Грохочущие по мостовым кэбы, тоскливый голос мальчишки, продающего за углом вечерние газеты, собачий лай и глухое ворчание автомобилей – всё это было невообразимо далёким, нездешним… и в то же время близким и родным. Как смутные воспоминания о детстве.
Я медленно вдохнула холодный воздух и провела рукой по лицу. На серой замше перчатки остались пятна – влага. Святая Роберта, ну и сыро же нынче! И с каждым днем холоднее. Надо будет напомнить Георгу, чтобы он добавил в меню что-нибудь согревающее. Глинтвейн с зернами кофе наверняка будет пользоваться спросом. Можно представить это, как особый осенний рецепт или новинку…
Мысли о делах кофейни всегда успокаивали меня и приводили в хорошее расположение духа. Вот и теперь я, позабыв о минутной слабости, наконец стала спускаться. Металлический наконечник трости отстукивал на каменных ступенях что-то бодрое и воинственное, прекрасно подходящее для визита к маркизу Рокпорту. Только сердце колотилось так же заполошно, но в этом скорей были повинны три чашки крепчайшего чёрного кофе, чем волнение...
Конечно-конечно, какое волнение? Это ведь всего лишь встреча со старинным другом семьи – и моим женихом по совместительству.
Лайзо терпеливо ждал у автомобиля – в свитере грубой вязки, немного напоминающем те, что так полюбились лётчикам. Я даже остановилась на секунду, позабавленная неожиданной ассоциацией, а потом задумалась: ведь правда похож – только и не хватает, что кожаного шлема и специальных очков. Ла Рон как раз недавно написал прекрасный репортаж о смельчаках, покоряющих небо; один из номеров «Бромлинских сплетен» был едва ли не целиком посвящен аэропланам и пилотам. Помнится, даже Мэдди тогда проявила интерес к прессе и надолго засела за газету, внимательно разглядывая фотографии. Некоторые из них были совсем расплывчатыми, дурными – и не поймешь, то ли это облако, то ли аэроплан. А с других – улыбались лётчики, первопроходцы небесных путей, и в этих улыбках, светлых и лихих, жила Вечность.
– Смеётесь надо мною, леди? – спросил Лайзо вместо приветствий, но тон у него был не обиженный, а весёлый.
– Нет. Радуюсь чудесной погоде, – чопорно ответила я, вперив взор в густой, унылый туман, и Лайзо расхохотался. У меня по спине мурашки пробежали: что, если б нас сейчас увидел Рокпорт? Или его люди? В таком тумане толком никого и не разглядишь. Вон тот силуэт – это «гусь», прохожий, или?..
Святые Небеса, о чем я думаю!
Нет, нервы у меня точно испортились – мерещатся уже шпионы и заговоры. Да и даже если так, неужто пристало графине Эверсан-Валтер бояться – только подумайте! – собственного жениха? В конце концов, ничего предосудительного не происходит…
И если б происходило, маркиза это бы касалось в последнюю очередь! После того, что он сделал… как поступил четыре года назад, когда бросил…
Неважно. Неважно. Не-важ-но.
Рассердившись на себя, я молчала всю оставшуюся дорогу. Ехать, к несчастью, было далеко. Когда-то давно «Оленьи угодья», как ещё называли владения Рокпортов – по гербовому животному, располагались и вовсе за чертою города, но постепенно столица разрослась и поглотила их. О том, как велико было поместье в те времена, напоминал только огромный сад, окружённый древней каменной стеною. Грубые кованые ворота были распахнуты настежь.
– Леди, нам точно надо сюда? – уточнил Лайзо, остановившись у въезда.
Я, прищурившись, вгляделась в туманный полумрак – туда, под арку скрещенных дубовых ветвей, по осени голых, почерневших от дождя… Если мне не изменяла память, аллея вела от ворот к мощёной площади перед домом, но всё равно въезжать под сень вековых деревьев было жутковато – до озноба. Точно в проклятый лес… Казалось, деревья того и гляди оживут и набросятся на клятый механизм, отродье цивилизации.
Впрочем, идти по дорожке одной, оставив машину – мысль вообще никуда не годная. Сомневаюсь, что выдержу сейчас долгую прогулку, ноги и так словно стеклянные, каждый шаг – как по канату.
– Да, сюда. И, пока мы не приехали, мистер Маноле… Маркиз Рокпорт очень не любит дерзких людей. И слуги у него очень наблюдательные, исключительно верные хозяину.
Лайзо – вот умница! – понял намёк абсолютно верно.
– Я, гм, в автомобиле подожду, леди. Подремлю, если вы не возражаете.
– Будьте готовы выехать через два часа, – добавила я. А если подумать – и двух часов в обществе маркиза слишком много. В крайнем случае, сошлюсь на дурноту из-за плохого сна и погоды. Тем более это близко к истине. – И, да, чуть не забыла. Лучше отказывайтесь от напитков или еды, если их вам предложат в этом доме, и следите за тем, чтобы в автомобиль не уронили какую-нибудь ценную вещь. Случайно.
