– Эстер Бонне не знает никаких языков, кроме марсо, – с сожалением покачала головою мисс Дюмон. – И крайне, крайне подозрительно относится к незнакомым людям. В отличие от своих многочисленных племянниц, воистину светских львиц, на живет затворницей и во всём ищет подвох. Собственно, поэтому мы с ней сейчас и прекратили всякую переписку. Я устала слушать упреки в том, как плох мой марсо, и в том, что я использую её, бедняжку Эстер, в своих целях… Леди Виржиния, мне тяжело говорить об Эстер. Можем мы оставить эту тему? – попросила вдруг Дюмон дрогнувшим голосом.
– Конечно. Простите меня, – искренне принесла я извинения и заверила мисс Дюмон в том, что больше не вернусь к неудобной теме.
Вместо этого мы всё же обсудили реставрацию моей «Островитянки» и условились о встрече в самом ближайшем будущем – для определения условий договора, если я пожелаю заключить его с мисс Дюмон.
После её отъезда день пошёл своим чередом. Нужно было сперва повидаться с мистером Спенсером и обговорить некоторые текущие вопросы, затем отправиться в кофейню, а вечером непременно заняться деловой перепиской. В «Старое гнездо» меня отвёз Лайзо – какие пешие прогулки в такую-то сырую погоду! Бродить по улицам в дождь – не лучшее занятие. А вот размышлять о насущных проблемах, сидя в тепле и рассматривая сбегающие по стеклу ручейки – самое то.
Видимо, взгляд у меня был совсем не от мира сего, потому что Лайзо вскоре осторожно поинтересовался, о чём «таком тяжком» я задумалась.
– О мисс Дюмон, – ответила я совершенно честно. Рыжая леди из головы у меня не выходила, хотя минуло уже часа три с момента нашего расставания. Три очень, очень насыщенных делами часа. – Она так увлечена искусством… Но что-то в ней не то.
– Лгунья она, эта мисс Дюмон, – спокойно ответил Лайзо. – Вы уж простите, леди, но я подсмотрел за вами немного, чтоб не вышло чего нехорошего. Одним глазом буквально глянул.
– Неужели? – с весьма прозрачным намёком переспросила я. Но Лайзо продолжил без малейших признаков раскаяния – как человек, уверенный в том, что поступил правильно:
– Даже верней сказать присмотрел – чтобы перед Эллисом не краснеть, если вдруг ваша мисс Дюмон что-нибудь этакое выкинет. Ну, и послушал, о чём вы говорили. Так вот, зуб даю – лгала она, и много. А в конце самом, как о мисс Бонне речь зашла, сказала правду – и сама испугалась. И стала городить такую ерунду, в которую и сама ни на рейн не верила.
– Да? – сдержанно удивилась я. – И почему вы так решили, мистер Маноле?
Нахальный тон Лайзо, судившего с такой уверенностью, с такой небрежностью о смелой и решительной леди, ведущей дела не хуже мужчин, меня порядком рассердил – уж его-то нельзя было оправдать необходимостью для расследования.
– Чутьё, леди Виржиния, – сказал он просто.
– Видимо, лжец лжеца видит издалека, – не удержалась я от укола. Но Лайзо ответил без улыбки – и без малейших признаков обиды:
– Именно так, леди. Именно так.
Эллис заявился в кофейню назавтра, уже ближе к ночи, без предупреждения, и скорей напоминал восставшего мертвеца, чем живого человека. Памятуя о неурочном визите маркиза Рокпорта в прошлый раз, я наскоро проверила, заперта ли дверь, и задёрнула занавески на всех окнах, кроме тех, что уже были закрыты снаружи ставнями. Если пришёл бы кто-то «свой», например, миссис Хат вернулась за чем-нибудь или Лайзо приехал раньше условленного срока, то Мэдди с Георгом и так пустили бы их с чёрного хода без лишних вопросов. А вот посторонним пришлось бы подождать моего решения. Зачем нам лишние свидетели? Тем более речь наверняка пойдёт о расследовании, а «следственную информацию», как поговаривал сам детектив, нужно держать подальше от любопытных ушей.
Впрочем, Эллису сейчас явно было не сохранения секретности.
– Скажите мне что-нибудь хорошее, Виржиния, – жалобным голосом попросил он, пряча лицо в сложенных на столе руках. Поношенный серый пиджак встопорщился на спине горбом. – Вот просто похвалите меня. Я себя никогда не чувствовал дураком так долго и так полно, как в последние дни.
– Судя по вашему виду, вы ещё мало спали, ничего не ели и ни разу не мылись, – вздохнула я, присаживаясь напротив. – Не знаю, сумею ли я польстить вашему эго, но желудку, надеюсь, угожу… А вот и ужин.
– Мой? – недоверчиво спросил Эллис, отлипая от стола, в который, кажется, уже врос.
– Ваш, ваш. Чей же ещё, – с трудом сдержала я улыбку. – Памятуя о том, что у меня взял привычку гостить вечно голодный детектив, я теперь отсылаю в кофейню из своего дома одну порцию ужина каждый вечер.
Глаза у Эллиса были такие несчастные, что даже суровая обычно Мэдди прониклась к нему сочувствием. Переставив с подноса на стол тарелки полноценным обедом – копчёная баранина в чесночном соусе, печёный картофель, салат из маринованных овощей и горячий паштет – она наклонилась к детективу и робко погладила его ладошкой по голове, как ребенка.
– Мадлен, это вы? – вяло откликнулся Эллис, скосив глаза на смущённо замершую девушку. – Вот ведь докатился, меня уже дети и женщины жалеют. Причём одновременно и в едином лице.
Мэдди залилась румянцем до самых ушей и быстро отступила на шаг. Потом насупилась, перехватила поднос в одну руку, шлёпнула Эллиса полотенцем по затылку и, гордо развернувшись, зацокала каблуками на кухню.
– Нет, – грустно констатировал детектив. – Женщины и дети меня не жалеют. Это, наверное, мне сначала показалось.
– Вы упорно напрашиваетесь на комплименты, – тут я уже не сумела удержаться и всё-таки улыбнулась.
– Просто шучу. Видимо, без особого успеха, – вздохнул Эллис и, скептически оглядев тарелку с бараниной и картофелем, подвинул её к себе поближе. – Вы лучше расскажите, как идёт опрос свидетелей. Лайзо, паршивец, всячески намекает, что вы узнали нечто потрясающее… Намёки-намёки, а о деталях – ни слова. Чем вы его так подкупили, что он теперь даже со мной многозначительно отмалчивается? – судя по интонации, это был вопрос риторический. – Так что вы докладывайте о ходе следствия, пожалуй, а я пока исследую содержимое своей тарелки. Тоже, знаете ли, замечательное дело.
То ли пустой желудок был тому виной, то ли мрачно-сосредоточенное настроение, но Эллис не задал мне ни одного вопроса по ходу рассказа. Даже не перебил ни разу, вопреки обыкновению. Но слушал внимательно. На середине он и вовсе потерял интерес к баранине и, подперев рукою подбородок, уставился на меня в упор.
Я сбилась и не сразу сумела собраться с мыслями.
– …А потом мы распрощались, условившись о встрече. Остаток дня я была занята, а сегодня пришли вы. Вот, собственно, и всё, – подвела я итог через добрых два часа и потянулась к чашке с остывшим чаем – немного промочить горло. К концу рассказа у меня даже голос немного охрип.
Эллис, впрочем, выглядел весьма довольным результатом.
– Прекрасно, – произнёс детектив после небольшой паузы. – Что ж, это вполне ложится на мою информацию. Жаль, что я сейчас занят двумя делами сразу, причем одно из них личное и не терпит отлагательств… Ваш рассказ, Виржиния, во многом подтверждает мои догадки, но кое-что для меня оказалось неожиданностью. И весьма заинтересовало, не скрою… Речь идёт о родстве между Эстер Бонне и Джулией Дюмон. Я знал, что одна из дочерей Нингена держит в Лютье небольшую школу живописи, где и преподает сама, только и всего. О том, что у нее есть сестра в Аксонии, да ещё не кто иная, как мисс Дюмон, я не подозревал.
В голове у меня словно встал на место кусочек головоломки.
– Погодите. Но ведь Джулия Дюмон говорила, что эта Эстер Бонне – женщина необщительная, склонная к пустым подозрениям, затворница. Как можно с таким характером заниматься преподаванием?
– Да никак, – цинично улыбнулся Эллис, становясь сразу похожим на злого лиса из сказок. – Лайзо прав, она лжёт. Вопрос – только ли насчёт своей родственницы?
– И зачем лжёт, – глубокомысленно добавила я, но Эллис только отмахнулся:
– Тут-то как раз версия сразу появилась. Мисс Дюмон не хочет, чтобы кто-то прочитал письма Нингена, особенно последние. Возможно, там есть упоминание об «Островитянке у каноэ». Или наоборот, нет, – загадочно заключил он.
