Никита Петрович растерялся. У него были заготовлены новые витиеватые фразы и выражения, способные раскрыть все вопиющее возмущение чиновника на службе у русского императора, но произносить эти слова было бы неуместным. Английский язык несколько скромен на эпитеты, относительно французского, и все труды Панина подобрать нужные слова пошли насмарку.
— Не смущайтесь, друг мой и… истинный друг Англии, просто вы должны не летать в облаках и не воевать с ветряными мельницами, а здраво расценивать ситуацию. Да, Россия нынче в таком положении, что может многое диктовать. Чего там, захоти русские взять Стамбул, так Англия мало чем могла бы воспротивиться. Но сколь долго это может продолжаться? Запас прочности у моего государства велик, несоизмеримо велик. Нужно, так мы еще больше выкачаем ресурсов из колоний и восполним потерянное, — говорил Уитворт.
— Раз уж в таком тоне развивается наша беседа, то не могу не заметить, что мы, Россия, резко повысили цены на пеньку и лес для ваших кораблей. Восстановление и увеличение флота Великобритании — залог ее могущества. И это становится для Англии серьезной проблемой, — посмел возразить Панин.
Уитворт в очередной раз с брезгливостью посмотрел на обугленный кусок жареной свинины, что лежал у него на глиняной тарелке, поковырял мясо и только после этих манипуляцией ответил:
— С пенькой сложнее, но у нас и без того много канатов и найдем где купить еще. Ну а лес… Мы заключили уже соглашение со Швецией и там сушится лес для наших кораблей. А еще… У нас есть Канада. Надо и оттуда мы привезем ресурсы.
Панин не играл, он на самом деле восхищался Англией, всей своей поганенькой душой хотел тесного сотрудничества, прочного союза с этой страной. Поэтому Никита Петрович манкировал своими обязанностями и так и не отправился во Францию, чтобы, по поручению Павла Петровича, начать налаживание дипломатических отношений. Жаль, но французы сами проявили инициативу и сейчас Панин в Ревеле еще и потому, что скоро должен прибыть в Ригу сам министр иностранных дел Франции — Талейран. Тут уже никуда не деться, придется встречать и любезничать с лягушатником, провожать его с почетом и комфортом в Петербург.
— Вы так мне и не расскажете о самом волнующем? Опасаетесь? Кого? Этого пьющего мусора? — спросил Уитворт.
Сидящий неподалеку, за соседним столиком, мужчина встрепенулся и чуть ли не выдал себя.
«Курва английская, я покажу тебе еще мусор! Это я мусор?» — подумал Северин Цалко, зажевывая свою обиду куском свинины, еще более, чем у английского посла, подгорелым.
Казак слышал разговор Панина и Уитворта обрывочно, все же находился на значительном расстоянии от столика заговорщиков. А вокруг было столько шума, что расслышать даже не пытающихся говорить тише англичанина и русского чиновника, было сложно. Но кое-что Северин улавливал, насколько еще позволяло скудное знание английского языка.
Рядом с казаком сидел молодой парень, как раз тот, кто некогда отдавал письма, что перевернули всю историю с ног на голову, и Английский флот от тех событий сильно пострадал. Вот этот парень знал английский в совершенстве, но обладал чуть худшим слухом, чем у Северина.
— Если вы про заговор… — Панин наклонился к Уитворту и стал говорить так тихо, что никто больше не смог бы понять суть разговора. — Со мной Дерибас. Он к нам присоединился недавно.
— О превосходно! Он может привести даже и команду какого корабля. А что так? Почему Дерибас зол на императора? Так много наворовал, что решился и на измену? — усмехнулся бывший английский посол. — Кто еще?
— Беннигсен. Он уже должен был прибыть, по моему прошению, в Петербург, чтобы заниматься работой и в армейской среде. Он силовое исполнение, в случае, если не удастся объявить Павла сумасшедшим, — продолжал Панин. — Николай Зубов подбирает гвардейцев, которые лично ему обязаны, ну или Платону.
— Что Безбородко? Этот старый лис может все испортить, — спросил Уитворт и добавил. — Я сам говорил с канцлером. Он разделяет мнение, что России по пути только с Великобританией, а Франция — это политическая катастрофа. Не играет ли канцлер в свою игру? Но меня крайне смущает то, что Безбородко двигает этого франкофила Сперанского.
— О! Это фигура еще не понятная, но я не стал бы говорить и о том, что Сперанский влюблен во Францию. Нет, он, напротив, хочет откреститься от этого клише, не устает говорить, что он «За Россию», как будто кто-то вовсе желает Руси зла. А еще есть мнение, что это французы подстроили покушение на обер-гофмаршала. Вы же слышали, что в его карету стреляли? — говорил Панин.
— Так… Я особо не интересовался, — ответил Уитворт.
— Вот же сука! — прошептал Северин, сжимая кулаки.
В этот раз казак разобрал почти все слова и главное, что понял смысл сказанного. Уитворт отдавал лично приказ на устранение Сперанского, а теперь, словно и не при делах. Участие англичанина в покушении на обер-гофмаршала доподлинно известно, это и стало главной причиной того, что здесь, в Ревеле, находится лучшая опергруппа Сперанского. Так что лжет англичанка, цинично лжет!
— Поработайте с императором, чтобы обидел Суворова. Если фельдмаршал будет с вами, то это кратно увеличит шансы на успех, — сказал изгнанный посол.
— Я не знаю большего монархиста, чем Суворов. Но я попробую. Зять его с нами, это уже немало, — сказал Панин и вновь стал внимательным к словам англичанина.
— Госпожа Жеребцова будет нашей связной. Со мной ли, или еще с кем, кто прибудет из Англии, она будет знать к кому обратиться. Готовьтесь… А что Александр? Готов ли он? — быстро сменил тему разговора английский посол, вновь спрашивая о готовящемся государственном перевороте.
— Я был в бане с наследником. Он… признаться, мне стоило большого труда, и не только мне, но и временному нашему союзнику Палену, чтобы убедить наследника не идти на близкое общение со Сперанским, — сказал Панин, вновь потупив взор. — Александру импонирует этот поэт-выскочка.
Никите Петровичу было стыдно, что он так и не придумал, как смахнуть с игровой доски выскочку Сперанского. Панин уже понял, что недооценка этого поповича привела к тому, что нынешний обер-гофмаршал Михаил Михайлович Сперанский слишком высоко взлетел.
— Итак, он с нами? Александр? — спросил Уитворт.
Панин замялся. На самом деле, Никита Петрович оказался опутанным дипломатическим талантом Александра. Наследник много говорил, со многим соглашался, но после, когда наступало время анализировать разговор, Панин понимал, что наследник, на самом деле, ничего и не сказал. Все пустое, набор вроде бы связанных между собой слов, но в итоге… ни-че-го.
— С нами! — солгал Панин.
А может он и не врал… Сам чиновник, затеявший заговор достоверно не знал, с кем Александр. Но важно иное — наследник знает о возможном заговоре, но не знает об этом император. Между тем, Панин понимал, что случись так, что Павел отрекся, или с ним, с императором, что-то случилось, так никуда не денется Александр, примет корону.
— Вы больше не получите инструкций. За мной будут следить. Я подозреваю, что даже не император будет это делать. Будьте осмотрительны и держитесь подальше от Сперанского, но как только придете к власти, уничтожьте этого сына пастыря, убейте, или свергните его с Олимпа, втоптав в грязь, — сказал Уитворт и нервозно отодвинул от себя мясо.
— Что еще нужно сделать первостепенно, когда все случится? Вы же не сможете быстро вернуться в Россию, — заискивающе спросил Панин.
— Убраться России из Средиземного моря и продолжить войну с Францией — это все… Англия поможет, она купит у России все, она даст денег, она будет восхвалять в своих газетах русских героев… Вас восхвалять, сэр Панин. И я вижу именно вас канцлером. К черту старика Безбородко! Он предал свои же убеждения, — чуть ли не кричал Уитворт.
А после он, английский посол ушел. Какая же ошибка была совершена Уитвортом, что взял с собой только одного слугу-охранника. Не мог один человек защитить даже в теории, англичанина, если за дело взялся сам Северин, а куратором операции является Карп Мелентьевич.
