Чарльза Уитворта брали не на выходе из таверны. Его путь был известен и предсказуем. Уже завтра, на рассвете, один из английских торговых кораблей пойдет на Туманный Альбион и высланный с позором английский посол не мог уже не не отправиться на судно, еще до рассвета, чтобы не опоздать.
— Что ви делать? Я есть английский посол, я… — возмущался Уитворт, когда в его карету на скаку ворвались люди.
В это время охранник англичанина уже был мертв, но его не скидывали с места кучера, чтобы лишний раз не привлекать внимание. Лишь боец перехватил вожжи и направил карету в сторону.
— Ты арестован, скотина! — прошипел Северин, ударяя Уитворта в челюсть, так, чтобы англичанин за минуту-другую, но потерял сознание.
В этом, в рукопашном бое, Цалко так поднаторел, что уже хотел бросить вызов и самому Сперанскому. Казак настолько чувствовал свою силу, что мог практически предугадать то время, в течении которого англичанин будет в отключке.
Карета мерно ехала не в порт, а, развернувшись, в сторону Пскова. Там, в лесу, Уитворта и планировалось прикопать. Пытать… да, англичанина планируется жестоко пытать, чтобы узнать все, а еще и заставить его написать все. Хотя последнее не столь обязательно, подделать можно. Но злоупотреблять махинациями не стоит, пусть англичанин своей рукой напишет нужное.
Северин тяжело вздыхал, понимая, что ему предстоит еще большая работа. Нужно же не убить, не допустить сумасшествия англичанина. Уитворт должен сам, своей рукой написать все, что нужно и даже что не обязательно.
А уже после убить и закопать в лесу. Да что это за погода, когда земля промерзла и могилу сложно выкопать?
*……………*…………*
Петербург
6 ноября 1798 года
— 'Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..', — декламировал я в карете [Смерть поэта Ю. М. Лермонтов смотреть в приложении].
— Михаил Михайлович, вы… слишком необычный человек, — сказал Миша Контаков, реагируя на прочитанные мной стихи.
Это я уже по второму кругу начал читать «Смерть поэта» Лермонтова. Я распорядился, чтобы это стихотворение в обязательном порядке напечатали, случись непредвиденное. Такая вот шалость от меня. Впрочем, я думаю над тем, чтобы опубликовать это стихотворение в любом случае, пусть и убрать некоторые строки в стихотворении, наиболее провокационные. А ведь должно быть вызывающе и оригинально. Поэт пишет произведения о своей же смерти. Это может будет интересным. Главное, чтобы не было опасным для меня. Нужно переработать стихотворение Лермонтова, сделать его чуть менее вызывающим.
— Михаил Михайлович, почему вы все же не согласились пойти на примирение? Ваш обидчик готов принести извинения. Даже прилюдно, — недоумевал Контаков.
Действительно, за последние два дня очень много раскрылось достоверных подробностей деятельности Марии фон Хехель. Я думаю, что часть из этих «достоверных» сведений, скорее всего, почти все — выдумка, поклеп. Это работа мадам Шевалье. Качественно француженка обложила австриячку. Теперь все знают, что баронесса прибыла в расположение русских войск и устроила оргию с казаками. Ну а Платов нынче, появись он в Петербурге, стерся бы в кроватях распутных столичных дам, настолько они возжелали варвара-казака, который, как животное, сладко и страстно…
— Я почти уверен, что ваши пистолеты будут выбраны для дуэли, — после продолжительной паузы, вдруг, сказал Контаков. — Они красивы, я не видел еще такой тонкой работы
— Михаил, ты больше волнуешься, чем я. Это мне должно переживать, — я усмехнулся.
— А вы излишне хладнокровны. Безразличие или излишняя самоуверенность — это тоже нехорошо, — заметил Контаков.
Я, действительно еще вчера смог просто отринуть все переживания, эмоции. Это умение из прошлой жизни. Даже нет, это — сверхспособность. Возможность унять эмоции в нужный момент дана далеко не каждому.
Между тем, мы уже подъезжали к Охтынскому лесу. Именно здесь, на окраине Петербурга, скорее, даже за пределами города и была назначена встреча. Места для меня знакомые, но вряд ли это сильно поможет.
А вот, что точно не повредит, а поможет, так это моя одежда. Рубаха и штаны были не то, чтобы пуленепробиваемыми, но «пулезадерживаемыми», точно. Пять слоев шелка, а между ними еще три слоя войлока. Летом такую не оденешь, можно и в обморок от перегрева упасть. А вот в начале ноября при морозце — самое то.
Я вышел из кареты, полной грудью вдохнув морозного свежайшего воздуха, посмотрел на небо. Начинался рассвет, и все вокруг было прекрасным настолько, что я словил себя на мысли, что можно даже приехать сюда с Катей и просто полюбоваться природой. Или не просто, но только, чтобы не застудить придатки любимой, сделать все в карете, ну а после вновь любоваться природой.
— Прекрасный день для смерти, — сказал я улыбаясь и закатывая глаза, совершая новый жадный глоток воздуха.
— Не играйте со словами и с Богом, Михаил Михайлович. Накличете беду на себя, — пробурчал Контаков.
— А между тем, моего обидчика нет, — сказал я. — И его секунданта также. Мы же приехали минута в минуту. Восемь часов ровно.
— Согласно правилам, мы ждем четверть часа, — с нотками радости сказал Контаков.
— Миша, мы ждем дольше, — решительно сказал я.
Безусловно, это было бы решением проблемы, если бы мой оппонент опоздал. По неписанному дуэльному кодексу опоздание более, чем на четверть часа — это поражение, проявление трусости. Я не верил, что Балашов забоится стреляться. Это было бы полным его крахом, хуже, чем смерть. Я присел на пенек и молча наслаждался прохладной погодой. Моя соболья шуба, да еще и в купе с теплой рубахой грели больше нужного. Так что от меня исходил пар.
— Еще три минуты, — сказал мой секундант, излишне суетясь, вышагивая взад-вперед.
Я не обращал особого внимания на переживания Контакова. В конце концов, стреляться мне, а не ему. А зарядить пистолеты, думаю, Миша сможет даже дрожащими руками.
— Все, время! — радостно воскликнул Контаков.
Я встал и осмотрелся вокруг. Пошел снежок, но он не нарушал тишину, установившуюся в лесу. А вот нарастающий шум подъезжающих карет все больше разрушал ту идиллию, созданную природой.
— А вот и подъезжает Балашов, — сказал я.
— Без медика дуэль может не состояться, — выискивал новые поводы для отсрочки дуэли Контаков.
— А вы прислушайтесь, друг мой! Приближаются две кареты, — усмехнулся я.
Какая-то лихость появилась. Я смеялся вслед старухи с косой, которая ходила вокруг поляны в предвкушении.
— Господа, наша карета загрузла в грязи. Я благодарю вас, что дождались, — сказал секундант Балашова, подойдя к нам с Контаковым. — Но, нет худа без добра. И мы встретили спешащего на дуэль медика, господина Базилевича Григория Ивановича. Это большая удача.
Я стоял отвернувшись. Мне нельзя разговаривать, кроме как со своим секундантом. Так что разговор, который затеял некий подполковник Веснович, бывший секундантом моего противника, не должен касаться меня. Все, я бессловесный механизм, лишь подчиняющийся правилам. У меня только один выбор остается — когда именно стрелять, на каком шаге.
— Выбор пал на пистолеты господина Балашова! — громогласно провозгласил Контаков, который с приездом моего противника резко стал серьезным и смог отбросить внешнее беспокойство, скорее всего внутренне продолжая переживать.
Ничего, мы еще сегодня напьемся. Я передумал сегодня умирать.
— Вот пистолеты уж блеснули, гремит о шомпол молоток. В граненый ствол уходят пули, и щелкнул в первый раз курок. Вот порох струйкой сероватой. На полку сыплется. Зубчатый, надежно ввинченный кремень… [отрывок из поэмы Евгений Онегин А. С. Пушкина глава 6 смотреть https://poetpushkin.ru/evgeniy], — бормотал я, но был услышан.
На меня обратили внимание, оказалось я громко говорил, был услышан, но никто замечаний не делал. По сути, я нарушаю правила дуэли, но ведь не обращаюсь ни к кому. Можно и молитву прочитать, это случается. Так разве имеют право секунданты одернуть дуэлянта, когда он молится? Нет, вот и сейчас стихи незабвенного Александра Сергеевича Пушкина, не стали останавливать. Впрочем, я сам остановился. Ну не читать же строки про Гильо, секунданта Онегина. Да и вообще, дуэль Ленского и Онегина изобилует нарушениями, похожими с теми, что и нами допущены. Например, опоздание одной из сторон.
