— Вы что-то потеряли? — попробовал вывести на разговор Хельгу, разгоняя кровь, чтобы отогнать холод.
— И да, и нет, — совсем растерянно ответила девушка. — Я не знать. — Она снова отвернулась к болоту. — Я потерять здесь что-то важное, но не знать или не помнить, что.
Датчанка обняла себя за плечи и подставила лицо ветру. Из уголков её глаз закапали слёзы.
— Мне плохо. Я чувствовать боль. Очень много боль. Потеря. Это быть так давно, но боль есть. Она рвать на много часть.
Я присмотрелся и разглядел на шее девушки блокиратор, скрытый за кружевной повязкой.
— Если вы снимете блокиратор, вам станет легче?
— Нет, — покачала она головой. — Хуже быть. Много боль чувствовать. Сойти с ума. Что с этим место?
— Это аномалия. Сюда нет доступа богам. Это место притягивает прорывы изнанки. Считается, что такие аномалии появляются в местах, где в прошлом проходили страшные кровопролитные сражения со множеством смертей. Это место когда-то давно прокляли. Но кто и за что я не знаю.
— Как вы можете здесь жить?
— Время и жизнь побеждают всё. Мы тоже победим боль любовью, смерть жизнью, горе радостью.
Хельга невольно потянула ладонь к шее, оттягивая повязку, будто она мешала ей дышать. Щеки её раскраснелись, а глаза потемнели, больше напоминая угольки.
— Те, кто однажды утопить всё в крови, вернутся. Они не простить и не дать жить. Что вы тогда делать?
— Воевать, — пожал я плечами. — За свою семью, своих людей и свою землю.
Хельга долго смотрела мне в глаза, но всё же скупо улыбнулась.
— Пойдёмте в дом, а то простудитесь, — предложил я датчанке руку. Та, приняв её, молча пошла рядом.
* * *
Я смотрел на себя в зеркало. Военная форма, цветок сакуры в петлице, аккуратные запонки, туфли, начищенные до блеска. Не то жених, не то юный кадет во цвете юности. Нервничал ли я? Нет. Не было даже последнее время постоянного предчувствия неприятностей. До церемонии был ещё час, а потому я бегло решил уточнить ситуацию по некоторым события, что вынуждено выпали из моего поля зрения из-за мальчишника.
«Арсений, — позвал я кровника, — сдал ли кто-то заказчика охоты?»
«Цена вкусная. Ведём переговоры. Такую сумму за посредников не выплачивают. Ждём».
«На десять миллионов соблазнились?»
«Так точно, граф».
«Держите меня в курсе».
«Есть!»
Пока я беседовал с Арсением, сам не заметил, как ноги привели меня в лазарет. Жива сперва напряглась, увидев меня в своих владениях:
— Что-то случилось? Нужна помощь?
— Нет. Всё в порядке. Зашёл проведать Агафью.
Магичка жизни улыбнулась.
— Светлана Борисовна час назад тоже забегала, сверяли с ней показатели. Пока всё в норме. Если нормой можно назвать живое тело без души.
— Потребление крови не изменилось? Нет скачков роста?
— Нет, — магичка была спокойна и собрана. — Запасы крови мы подготовили с учётом рассчитанной прогрессии потребления. С этим проблем нет.
— А с чем есть? — тут же я среагировал на тревогу Живы по кровной связи.
— Нам, когда служили, рассказывали про психосоматику. — Заметив моё выражение лица, принялась приводить ассоциации магичка. — Вот нет у ветерана кисти, а она болит. Или там ампутировали ногу, а боец чувствует, как пальцы на ней чешутся. Хотя нет… Это не то. Скорее, так. Приводят взвод новобранцев и приказывают им идти в атаку самоубийственную. Ломка такая психологическая. Они присягу давали, но жить хочется. И у отряда коллективно желудки опорожняется через все щели. Фактически они здоровы, но это не отменяет того, что они срут и блюют одновременно.
— Жива, ближе к теме, будь добра, — попросил я магичку.
— Да я пытаюсь, — смутилась та. — В общем, иногда люди думают, что чувствуют что-то, но это не так. Например, если скрыть одну руку на допросе и напротив врага выложить чужую, подобранную с поля боя, то можно колоть её, обливать кипятком, жечь. От страха допрашиваемый сам сделает себе такие же раны на скрытой руке. Он будет чувствовать боль, потому что знает, что резать, колоть, рубить — это больно.
Я кивнул, про себя отмечая, что армия у нас самая гуманная. У нас бы не стали играть в психосоматику и всё проделали бы с настоящей рукой.
— Я к чему веду, — зарделась Жива, — у нашей баронессы тоже психосоматика, но какая-то другая. Иногда на её теле стали возникать раны разной степени тяжести, начиная от порезов до глубоких, рваных и даже осколочных. Когда мы замечаем их, нам приходится поить Агафью кровью вне графика, чтобы тело смогло регенерировать. Я думаю, это подтверждает, что она ещё борется где-то там, у себя. Не сдалась.
— Как давно это стало происходить?
— Последние три-четыре дня. Не больше. До этого всё было в порядке.
Я поблагодарил Живу за информацию и отправился к Агафье.
Вампирша так и лежала на койке. Рядом дежурила молоденькая служанка. При виде меня она вскочила и тут же сделала книксен.
— Господин.
Настенные часы щёлкнули, с шумом передвигая стрелки. Половина шестого. Служанка, всё ещё косясь в мою сторону, осторожно скинула одеяло с Агафьи и принялась разглядывать тело больной на предмет появления новых ран. Я же отвернулся. Не так и не в такой ситуации я бы хотел увидеть совершенное тело Агафьи. Казалось нечестным разглядывать её, пока она в таком беспомощном состоянии.
— Я закончила, господин, — пискнула служанка. — Новых ран нет. Осмотр повторяем каждые полчаса.
Девушка сделала ещё один книксен и ушла к Живе отчитаться.
Я же осторожно погладил баронессу по прохладной и гладкой, словно шёлк, щеке.
— Мне тут намекнули, что я должен знать, как тебя спасти, — я присел рядом с вампиршей на стул и взял её за руку. — Я голову сломал, и, по всему, выходит только один вариант. Ты всё же отправишься учиться в Цитадель крови. Главное, не сдавайся.
Сжав напоследок прохладную ладошку вампирши и поцеловав её в лоб, я вышел.
* * *
На душе было муторно.
«Как у тебя настроение? — поинтересовался я у алтаря. — Поговорить не хочешь?»
— Ой, ну надо же! Кто соизволил заговорить!
Я стоял посреди зала перед алтарём. Давненько меня здесь не было. Мне показалось, что алтарь стал незаметно меняться. Линии, что ли, стали плавнее? Сейчас он не выглядел грубым обелиском, а имел обтекаемую форму. Лишь с одной стороны у него всё так же была асимметрия, словно застарелый шрам всё никак не желал рассасываться.
— Не ворчи, — улыбнулся я и погладил алтарь. — Держи! — я положил в выемку для элемента воздуха макр шестого уровня с соответствующей стихией.
Макр тут же вспыхнул и рассыпался прахом в одно мгновение, а я буквально почувствовал всю боль алтаря.
— Спасибо, но… — тяжёлый вздох заменил продолжение фразы.
— Чем могу. У меня сегодня обряд бракосочетания. Вот подарок, чтоб тебе не было одиноко.
Я почему-то воспринимал алтарь не как невероятно сильный булыжник, а как некое коллективное сознание с чувствами и желаниями. И пусть они были далеки местами для моего понимания и ещё дальше от моих моральных принципов, но всё же он был живым. А всякое живое социально. Животные сбивались в стаи. Люди выживали тоже не по одиночке. Те же эрги искали себе подобных. А алтарь в силу своих особенностей был одинок. Уникальное образование, разорванное давным-давно на части и пытающееся восстановить свою целостность.
Алтарь хмыкнул, будто прочитал мои мысли. Хотя почему как будто. Прочитал.
— Спасибо. Но последние пару дней нам совсем не было скучно. Ты даже не представляешь, как приятно было чувствовать созидательную мощь стихий. Очень давно их так не использовали. Обычно всё для боли, войн, убийств. Так что не удивляйся, мы немного вмешивались в процесс и поправляли там, где девочки не справлялись в силу малого опыта.
— А я переживал, чтоб они не потревожили твой покой и не обнаружили раньше времени, — честно признался я.
Но алтарь будто меня не слышал, погрузившись в собственные мысли.
