Емельян один из них, но, оказавшись три месяца назад лишь простым поваром, он во всю раскрыл иную свою грань, стал су-шефом, ну или «по-нашенски», помощником старшего повара на второй смене. Если так пойдет дальше, то быть ему великим кулинаром.
— Все, я тут больше не нужен, работайте, как обычно, а за пирожными я пришлю, — сказал я и направился ближе к столовой, где должен быть император.
Мы примчались с Александрой Павловной вчера поздно ночью. Уже столь привыкшие к постоянному движению, мы опять мчались подальше от русско-шведской границы с небывалой скоростью, меняя коней, как на гонках меняют шины у болидов, молниеносно. У каждого была своя мотивация спешить. Я должен был провести еще ряд встреч, связанных с подготовкой к заговору, вернее к своим действиям во время его. А еще, находясь рядом с действительно красивой женщиной, я… ну не железный. Александра красивая, она, несмотря на незначительные капризы стойко перенесла все тяготы. Там мужикам было до слез тяжело, а она еще и беременная.
Дурак, преступно глупый, это Густав Адольф. У него жена — сущий бриллиант. Красива, весьма не глупа, с характером, милосердна до безумия. Все упрашивает меня не бомбить Стокгольм. Я проговорился, что это возможно и что у меня есть средства отомстить и за себя и за нее. Почти уверен был, что Александра, как принцесса, как королева, уязвлена и готова покарать за свое унижение. А она лишь только миловать.
Вообще, девки у Павла удались на славу. Мария — не лишена шарма, умна и находчива, Елена, так та и вовсе икона красоты, почти как моя Катенька. Была еще и Екатерина Павловна. Пусть полненькая, но с таким живым умом, что когда вырастет, хоть ставь министром экономики и развития, если такое министерство будет создано.
А вот про сыновей я такого сказать не могу.
Узнав о том, что государь в столовой и повелел обождать с чаепитием, я уже почти бежал на выход из Зимнего дворца, к набережной, куда должна приехать Катя, она уже предупредила меня, что приедет, как бы я не уговаривал этого не делать. А я особо и не уговаривал. Охрана у нее отличная, скоро жене уезжать из города, так что не мог отказать себе в удовольствии хотя бы посмотреть на любимую женщину. Мало ли как оно сложится.
— А вы это куда, обер-гофмаршал? — одернули меня, причем перехватили за руку и силой ее сжали.
Я никогда еще не слышал такую интонацию, чтобы должность обер-гофмаршала, входящая уж точно в десятку, если не в пятерку, наиболее знатных в России, столь уничижительно была произнесена. Обер-гофмаршал звучало, как «навозник».
Хорошо, что я по голосу узнал говорящего, иначе мог бы и ударить.
— Ваше высочество! — обозначив поклон, я выдернул свою руку из захвата.
Я такой же дворянин, не поротый, как и все остальные. Со мной так можно, но только императору и то, лишь до того момента, пока я не уйду с государевой службы.
— Как посмели вы так бесчестно поступить? Был у моего отца один исполнитель грязных дел — Аракчеев, еще тот… Теперь вот и вы. Выкрасть королеву Швеции? Густав Адольф в своем праве, он может поступать с женой, она суть его ребро, как сказано в писании, а вот она не смеет… — Михаил Павлович, детина двадцати лет отроду, думал, что отчитывает меня, но и не подозревал, что сейчас перечеркивает свою судьбу, ну или изменяет ее, возможно не самым лучшим образом.
Действия шведского короля были понятны Константину Павловичу, великий князь поступал схожим образом: он сам запер свою жену в доме и не выпускает, если только не на обязательные выходы. А еще, я то об этом знаю, мне, как обер-гофмаршалу положено знать, Константин посадил один раз жену свою Анну Федоровну в вазу и давай стрелять и по вазе и рядом с ней. Нормально? [современники отмечали и буйный нрав Константина и некоторые его неадекватные поступки в отношении жены, которая пыталась от него сбежать]
— Вы меня поняли? — злобно спросил Константин.
— Нет, — спокойно ответил я.
— Что? Да как ты! — разъярился Константин Павлович и даже замахнулся на меня рукой, но внутри его щелкнул какой-то триггер и его высочество осунулось. — Прошу простить меня! Вел неподобающе, вы дворянин, но не слуга.
Я ничего не ответил. Парень искренне болеет войной, а на войну-то его и не отпускают. Тут еще и ревность к жене, причем беспричинная. Особенно его должно гневить то, что Константин ревнует Анну к своему же собственному брату, к наследнику престола.
Я не пошел на набережную, приедет Катя, мне сообщат, а порыв лететь к любимой на крыльях любви прошел. Отойдя в сторону, пройдя анфиладу комнат, я остановился, чтобы успокоиться. Мне нужен отдых, все сложнее контролировать себя. Вот и сейчас чуть в морду не дал его высочеству.
Пройдя еще немного, я остановился только перед императорской столовой. Было слышно веселье, радость, которых в этой семье я уже давно не наблюдал. А наблюдал ли вообще подобное? Не припомню, значит, не случалось.
По голосам было понятно, кто внутри. Там девчонки, вместе с Александрой Павловной, наследник, так как Александр Павлович громче всех смеется, ну и сам Павел. А, нет, вот еще заливается смехом младшенький, Николай Павлович. Улыбка сама собой появилась на моем лице. Если есть рядом радость, счастье, то оно волнами растекается повсюду. Кто хмурый, заметив счастливую чужую улыбку, сам, пусть и краешком губ, но улыбнется. Не все в этом мире серо, есть и красочные тона.
— Ваше превосходительство, позвольте отрекомендоваться, поручик Конного лейб-гвардии полка Яков Алексеевич Потемкин, — ко мне подошел черноволосый молодой, и на вид, лихой офицер.
— Обер-гофмаршал Его Величества, генерал-лейтенант Сперанский Михаил Михайлович, — отрекомендовался и я. — Прошу вас, и вас господа, обождать.
Я обращался еще и к двум другим поручикам. Они стояли у дверей столовой, словно на параде, демонстрируя идеальную выправку. Как же! Пришли к самому императору на чаепитие! Вот только государь несколько занят своей семьей, императорская фамилия даже не начинала чай пить, хотя к этому все готово.
Это было нормально, что во дворце, у входа в императорскую столовую, расположились молодые офицеры. Не знаю, чего Павел хотел добиться часто приглашая на чаепитие разных людей, прежде всего, офицеров, но, как я знал, такая практика была в иной реальности и у потомков нынешнего монарха. Молодые люди приходили, проводили за столом двадцать-двадцать пять минут, отвечали на вопросы императора, если он был только в духе, а после гости получали «сладкие гостинца» и уходили, помня об этих минутах всю свою жизнь.
— Прошу простить меня, ваше превосходительство, но могу ли я задать вам вопрос? — не унимался Потемкин.
Вообще офицера с такой фамилией очень странно было видеть в Зимнем дворце. Не любил император одного из главных фаворитов своей матери, Григория Потемкина. Но, как я посмотрю, в последнее время немало чего странного твориться на вершине Российской империи. И многие изменения мне нравятся. Как будто, сложный больной начинает выздоравливать. Болезнь отпускает, но еще требуется постельный режим и присмотр врачей.
Вдруг, двери в столовую распахнулись, оттуда вышел весь веселый и озорной, чуть не припрыгивая, наследник русского престола. Александр Павлович. Он увидел меня, скривился, будто раскусил кислый лимон. Я поклонился, но был проигнорирован. Лицемер! Только что он играл роль счастливого брата, который встретился со своей сестрой, но явно осуждает меня, скорее всего за то, что я привез его родственницу, вырвав из унижения. Недалеко в своем взгляде на мир Александр ушел от братца Кости. Только тот более честный, он эмоции демонстрирует, не умеет их скрывать, а этот лис, держит свою ненависть внутри.
Может там, внутри себя, Александр и любит кого-нибудь, кроме себя, но я уже в это не верю. Он знает, что я не очарован им, таким из себя умным, утонченным, величественным. Александр, как мне кажется, такие вещи даже не знает, он их чувствует. Эх, Саша, Саша!.. А ведь я думал на тебя ставку делать!
