— Господа, его императорское величество, сейчас выйдет к вам, — провозгласил ливрейный лакей, а молодые офицеры подобрались, казалось, что это уже невозможно, но они еще больше выпрямились.
Через пару минут, веселый со смеющимися глазами, вышел император. Павел общался с офицерами непринужденно, даже извинился за то, что не примет их по причине радости в императорской фамилии, нужно уделить внимание прибывшей из Швеции дочери.
Такое открытое общение шокировало офицеров. Они же думали о государе, как о сумасброде, чудовище, которое может нос откусить за не начищенную пуговицу. Но все не так, император веселый и откровенный человек, уважающий честь и достоинство дворян. Правда, он такой именно сейчас.
— Господин Сперанский, распорядитесь, чтобы господам дали такие сладкие подарки от императора, что нигде более они не попробуют, — Павел лукаво улыбнулся. — И пусть они угостят своих прелестных дам. Так ведь, господа, дамам угощение самое то!
— Дозволите, ваше величество, господам даровать Царской настойки? — спросил я, так же улыбаясь, вторя настроению государя.
— Но только так… — деловито-шутливо император погрозил пальцем. — Чтобы не во вред службе. И еще… Бейте шведа, как умеют только русские воины!
Сказав это, император удалился в столовую, только повелев и мне последовать за собой. Я распорядился об угощении офицеров, и спешно направился в столовую, оставляя шокированных офицеров наедине со своими мыслями. У кого-то прямо сейчас ломается мировоззрение.
К сожалению, а где и к счастью, Павел, действительно сделал столько много, чтобы его считали главным злом для русского дворянства, что на фоне дворянского беспредела в Екатерининскую эпоху, подобное ломало сложившиеся устои.
Все эти разрешения крестьянам жаловаться на своих господ, действенное наказание, штрафы, с помещиков за загубленные крестьянские души, как и много иного, формировали отношение к монарху. Настолько помещики и некоторая часть военных возненавидели государя, что ожидали видеть зверя, а увидели счастливого человека.
— Ваше величество! — я церемониально поклонился сидящей за столом Александре Павловне.
— Хм… Вы умеете быть обходительным? — отвечала королева Швеции, а после обратилась к Павлу. — Папа, где вы нашли столь многогранного в своих талантах подданного? Если мне будет позволено Господом вновь занять свое место в старом дворце в Стокгольме, я хотела бы видеть Сперанского подле себя.
— Дочь моя, не отдам! — император и королева рассмеялись.
— Пользуясь случаем, ваше королевское величество, позвольте испросить вас прощения за вольные и невольные прегрешения. В знак моей искренности, не сочтете ли за оскорбление, что чудное пирожное, созданное моим знакомым поваром, будет названо вашим именем? — сказал я.
— Ха! Ха! Это же надо, папа, я буду есть Сашеньку! — рассмеялась великая княжна Мария.
Вновь смех. И даже не заботит эту часть императорской семьи, что нет с ними старших братьев, что матушка где-то бродит, вернее, оказалась больной и не выходит, хотя я точно знаю, что она здорова.
У меня сложилось четкое убеждение, что о заговоре знает не только Александр Павлович, но и его брат Константин, а так же императрица. Я точно знаю, что Мария Федоровна крайне оскорбилась связью императора с Мадам Шевалье. Императрица терпела Анну Лопухину, но французскую актрису не переносила, считая себя уязвленной. Так что? Мстит мужу? Ей напели, что Павла только объявят сумасшедшим, так она решила, что лучше быть матерью императора, чем отлученной от мужа императрицей? Или сама захотела править, вдохновляясь судьбой Екатерины Великой?
— Михаил Михайлович, я сочту за честь, в случае, конечно, что пирожное будет сносным, если мои имя и тут будет увековечено, а не только, как сбежавшей королевы. Но я благодарна и за побег, и поверьте, будет возможность, я поспособствую вам, — сказала Александра и тихо добавила. — Еще бы та девочка выжила.
В такую королеву можно влюбляться. Подував об этом, я было дело, чуть не сказал, что оружием красоты и любви эта королева может править державой. Но вовремя спохватился, когда понял, как именно можно растолковать подобные слова. Екатерина так же правила красотой и любовью, вот только это как-то пошло выглядело, в последние годы царствования, особенно.
В это время принесли десерт. Это было пирожное, названное в иной реальности «Павлова» в советском простонародии «бизе с кремом».
— Прекрасное, воздушное и светлое, как облик и душа вашего величества, — презентовал я блюдо.
Павел Петрович поменялся в лице и уставился на меня немигающим взглядом. Да, увлекся я, слишком откровенные комплименты говорю мало того, что замужней женщине, так и королеве, вдобавок дочери российского императора.
— Я хочу познакомится с вашей женой, Михаил Михайлович, — после некоторой паузы сказала Александра Павловна. — Она Оболенская? Дочь князя Вяземского? И как князь усмотрел такого зятя?
— Это возможно, если будет на то воля моего императора, — сказал я, вновь примеряя образ благопристойного верноподданного.
— Покидать дворец я запрещаю! — сказал Павел и от этих слов опять повеяло павловским самодурством.
Правда, учитывая обстоятельства, что королева была украдена, а со Швецией вот-вот начнется война, на границе уже имели место перестрелки, запрет вполне логичный. Так что либо с серьезной охраной выходить, либо Александре стоит посидеть во дворце.
— Господин обер-гофмаршал, проследуйте со мной! — строго сказал Павел Петрович и пошел в направлении своего первого кабинета.
Все, кончилось веселье. Лимит на улыбки император Павел выполнил на пару месяцев вперед. Наверное, и я несколько забылся, не хочу думать о том, что прямо сейчас наступает переломный момент в истории России. Просто усталость накапливается, она умножается на переживания, стресс, повышенное чувство ответственности.
Я же понимаю, что от меня сейчас очень многое зависит. Просто плыть по течению и ждать, когда заговорщики сделают Россию слабой, а это неминуемо, так как последует крутой поворот в политике, я не буду. Наследники так себе, император временами то же ни то ни се. Нет абсолютного фаворита в этой гонке за престол, в моей голове не сложилось четкое видение, такое, чтобы не сомневаться. Но выбор же сделан.
— Читайте! — сказал Павел Петрович, когда мы вошли в его кабинет.
На столе лежала кипа бумаг, не менее десяти документов. Они были раскиданы, что не свойственно Павлу по всему столу. Он педант, а в документах, порой даже слишком. Никогда бумаги не оставит на столе, все будет лежать строго на месте. В этом мире, кстати, таких людей хватает, я, например…
Я взял один лист, просмотрел его по диагонали, второй, третий. Читать я умел очень быстро, а соображал еще быстрее.
— Доносы на меня? — спросил я, хотя ответ очевидный.
— Шестнадцать за последний месяц, — сказал Павел Петрович отворачиваясь к окну.
— Участие в заговоре? — вычленил я самое опасное обвинение.
— Подозрение. Генерал-губернатор Пален не уверен в этом, но довел до меня прелюбопытнейшие сведения, — говорил император, не поворачиваясь ко мне лицом.
Вот же прохвост! Сейчас если я начну говорить про то, что Пален и есть главный заговорщик, а еще Никита Петрович Панин, как и многие вельможи, все будет выглядеть, как оправдание и мстительные обвения. У меня же нет прямых сведений, аргументов полно, но улик и фактов немного. Если начну сейчас огульно обвинять других, только глупо стану выглядеть.
— У вас, ваше величество, есть сомнения во мне? — спросил я после паузы в разговоре.
Точно нельзя оправдываться.
— Сомнения у меня есть ко всем. В последнее время… Есть заговор, я знаю об этом точно. Я знаю… Ты, Михаил… Не понимаю зачем тебе это, если ты заговорщик. Александр тебя недолюбливает, считает цепным псом. Михаил, так и вовсе огорчился, что ты Сашу привез, впервые попробовал нагрубить мне. Не понимает он, что не муж унижал жену, а шведский король оскорблял меня, русского императора, — говорил Павел, избавляя меня от сложного поиска правильных слов.
