Я знал, что придёт время, я закончу учиться, женюсь, продолжу дело моих великих предков и возможно сам стану великим. А если нет, то меня вполне удовлетворяла роль кирпичика в общей кладке… мироздания или фамильной твердыни? Это не имело большого значения. Я был счастлив быть тем, кем родился и выполнить моё предназначение. А почему нет? Быть богатым магом лучше, чем бедным безродным среднестатистическим числом от общего населения. Мы – элита, мы соль земли. Девушку, с которой мы были помолвлены, я знал столько, сколько себя помнил. И столько же её любил. Я знал, что придёт время и моё самое большое желание, естественное, как дыхание, исполнится и я стану обладать тем, что желал больше всего в мире, что всегда хотел получить и никогда не сомневался в том, что получу – Мореллой Диамонт.
Когда всё началось между ними? Я не знаю, честно. Не могу даже припомнить, когда впервые почувствовал что-то неладное. Когда Люциан вдруг неожиданно пригласил Арли погостить у себя дома на Рождественские каникулы и туда ещё более неожиданно в это же время напросилась Морэл, я никак не связал эти два факта между собой. Да, Хэйлфэйр был привлекателен внешне, отлично образован и умел обратить на себя внимание, но что с того? Мало ли парней, умеющих обратить на себе внимание? Он был красив. Настолько красив, что заставлял смотреть себе вслед даже других парней, которые никогда не интересовались мальчиками. Он умело бросал вызовы и ещё более стойко держал удар. Арли вёл себя так, словно ему, в отличие от других мальчишек, чужды было мелкие плотские желания. А Морэл, которую привлекало всё яркое и необычное, не могла на это не купиться. Она любила трудные задачи и неординарные решения, всё яркое и одиозное цепляло её за живое, завораживало и притягивало, как бабочку огонь. Так что с обеих сторон это началось, как охота. Для Мореллы она была окрашена в яркие и эмоциональные тона, а Арли – он всегда был расчётлив. Расчётлив и очень жесток. Желание подчинять своей воле всех и вся в его случае переросло во что-то маниакальное. Арли Хэйлфэйр (фамилию Спайдер он предпочитал в широких кругах не афишировать, что и понятно) постоянно ощущал потребность доказывать всем своё превосходство и не гнушался в достижении собственных целей ничем – любым путём к цели, любой ценой получить намеченное. В этом он был весь. Порой он вёл себя как настоящий садист. Ему нравилось причинять людям боль – не важно, каким способом, физически или морально. В случай со Спайдерами жестокость – не просто слова. Арли на моих глазах не раз ломал людей, врагов и друзей. И если с первыми его ещё можно как-то оправдать, враг – всегда враг, и большинство людей находят приятной возможность торжествовать над противником, то с теми, кого называешь друзьями, с теми, кто держит твою сторону?.. Он играл со всеми как кошка играет с мышью.
– Он мучил тебя?
– А ты как думаешь? – усмехнулся Росио.
И Александре за жесткостью выражения его лица удалось рассмотреть уязвимость и одиночество.
– Я вступил в их клуб, общество, больше напоминающее секту, из-за твоей матери. Я надеялся, что сумею приглядеть за Морэл, обезопасив её до того момента, когда она, наконец, прозреет и поймёт, что на самом деле представляет из себя её драгоценный Арли. Я сам себе напоминал крысу – крысу, бегущую в лабиринте. А когда крыса загнана в угол, она способна убить противника, в разы превосходящего её по размерам. Я готов был носом землю рыть, лишь бы Морэл наконец всё поняла, всё увидела…но она продолжала видеть лишь Хэйлфэйра. В его руках яркая, дерзкая, умная девушка превращалась в глупую, во всём послушную его воле, куклу.
«Случайностей не бывает и не бывает случайных встреч. Мы рождены друг для друга», и прочее бла-бла-бла… подобную чепуху парни часто нашептывают в девичьи уши, намереваясь забраться к ним под юбку. А девчонки из века в век легко заглатывают наживку, словно только и ждут, когда им её забросят.
Арли много всякой чепухи успел наговорить Морэл. А она ему верила. Верила безоговорочно, слепо, отчаянно. Не желая видеть за словами его довольно гнусных дел. Наплевав на то, что, идя за ним теряет друзей, рискует вызвать гнев родителей, пачкает репутацию – словом, губит свою жизнь всеми возможными способами.
Нужно отдать Арли должное – он никогда ни к чему не принуждал Морэл. Всегда оставлял выбор. Для него это была очередная игра, а для неё – испытание. Раз за разом, решение за решением, мысль за мыслью, шаг за шагом он толкал её всё дальше и дальше, уводил всё глубже до тех пор, пока от настоящего выбора не осталось даже иллюзии. В руках Арли Морел казалась фарфоровой куклой, до смешного хрупкой, до ужаса уязвимой. Он медленно, как яд, проникал ей под кожу, и я ничего не мог с этим поделать, как ни старался.
– Арли…– Александра запнулась, судорожно вздохнув, – этот человек – мой отец… он совсем не любил мою мать?
Росио едва уловимо пожал плечами:
– Мне трудно ответить на твой вопрос. Не мне его следует задавать. Со стороны казалось, что Арли относился к Морелле как к фаворитке, порой, как к любимому ребёнку или, учитывая их небольшую разницу в возрасте, младшей сестре. Но временами вёл себя жёстко, относясь как к солдату – одной из многих. В одном оставался неизменным – чтобы не происходило, он требовал от неё полной отдачи, не принимая ни полутонов, ни полумер. Я надеялся, что ей это рано или поздно надоест, но чем быстрее шло время, тем её лишь сильнее влекло к нему. Наверное, он был тоже по-своему к ней привязан, как любой Пигмалион не может быть полностью равнодушным к своей Галатее. В конце концов из всех созданных Арли чудовищ Морелла стала самым совершенным его оружием. И чтобы он не делал, она верила ему безоговорочно. Верила даже тогда, когда он отравил её душу своей чёрной магией, а тело – свои неосторожным семенем.
Чтобы позор не пал на всю семью, чтобы не стать парией, Морел согласилась принять мое предложение и соблюдя традиции, стала моей женой. В ночь нашего бракосочетания я впервые видел, чтобы она плакала. Помню, как гладил её по волосам, шептал что-то до тошноты безнадёжно-нежное и глупое, тем самым пытаясь её успокоить. Вся ирония и горечь ситуации была в том, что ей не нужные были мои утешения – она хотела получить их от Арли. А ему было всё равно.
И тогда я понял, что я по-настоящему его ненавижу. Желаю раздавить, как пиявку. Прихлопнуть, как таракана – без остатка, чтобы только мокрое место осталось.
Так вся жизнь разлетелась на осколки, превратившись в жалкие обломки. Для меня любовь к Морэл была всей жизнью, а для Арли? Он считал любовь чушью. И всё равно… всё равно он значил для Морэл больше меня. И тогда я подумал, я надеялся, что если его не станет, у нас появится шанс. И тогда я тайно ото всех сошёлся с Ретфордами. Я помог отцу Коула осуществить свой план. Но моя битва была проиграна ещё до того, как я по-настоящему вступил в бой. Мне вскоре пришлось испить чашу знаний до дна, а на дне узреть истину – любовь на самом деле всегда боль, завёрнутая в обманчивую грёзу о счастье. Мне трудно было смириться с мыслью, что Мореллы в мире существует лишь один мужчина, мужчина, ради которого она готовы на всё и, увы, этот мужчина – не я.
Я видел твою мать в самом начале, глупой импульсивной девчонкой, с ярким самоуверенным блеском в глазах. Глядящей на весь мир сверху вниз и желающую казаться выше и внушительнее, чем она была на самом деле. Я пережил с ней чёрную боль, когда она поняла, что вся её верность и преданность, даже готовность умереть ради его целей ничего для него не значат. Я был рядом, когда её тело сотрясала дрожь от родовых схваток, когда пришёл срок выпустить в этот мир дитя – его дитя. Видел, как с её лица сходят последние краски. Мне пришлось наблюдать за тем, как она по-змеиному извивалась от боли, выгибаясь в судорогах от терзающей тело невыносимой боли.
Мне не удалось победить его. Даже низвергнутый и поверженный, преданный мной, он всё равно продолжал владеть её душой и телом. И эта одержимость, эта любовь её убила.
