— Я украду Сергея Дмитриевича? — один из тех, кто вился вокруг тезки маршала, культурно, но твердо взял меня за локоть и в очередной раз оттащил от спутницы. Прямо сегодня день «воров». То Березовский был, то теперь этот…
Участник празднований представился, но я был подшофе и сразу позабыл его имя, думая, что оно мне не пригодится. И ошибся. А ведь он непрост. Невысок, худощав, неприметен, глаза острые, насмешливые и умные. И даже разрешение у Лены он спросил лишь из вежливости. Ему похрен ее мнение. Такие, как он людей просекают за пару секунд. Достаточно понаблюдать, как девушка ведет себя в непривычной обстановке, как носит длинное платье, как ходит на каблуках и как иногда трогает мочки уха, оттянутые непривычной тяжестью массивных серег. Он ставит на ней клеймо «лохушка» и более не обращает на нее никакого внимания.
— Есть мнение наверху, — значительно сказал он, устремив глаза к потолку, — что именно вы должны заняться санацией Финист-банка.
Та-ак… Я напряг мозг, вспоминая, что такое санация. Слово похоже на санитарию. Значит, банк придется лечить.
— Что-то не припомню этого Финиста, — наморщил я лоб. Банков в свободной России развелось столько, что знать их все было решительно невозможно. Многие и вовсе создавались под одну-единственную экспортную операцию, после которой бабло оседало в офшоре, а мутный банчишко сливался как использованная туалетная бумага.
— Это небольшое финансовое учреждение, — понимающе усмехнулся мой собеседник. — И оно принадлежит именно тому человеку, которого вы… э-э-э… в свойственной вам бесподобной манере лишили значительной части авторитета.
— Это кому-то кажется остроумным? — удивился я. — Чтобы именно я забрал этот банк?
— Именно, — волчьей усмешкой оскалился человек, чье имя я судорожно вспоминал. Вот ведь я дурак! Именно такие люди и рулят процессами, оставаясь в тени публичных фигур. Безымянные замы руководителей аппаратов, советники и личные помощники. Вот и этот один из них.
— Наверху считают, что это понравится Борису Николаевичу, — пояснил он. — Ну, вы понимаете… Преступление и наказание Достоевского читали?
Да что тут понимать. Падающего — толкни. Известный принцип любого чиновничества. И ведь открутиться нельзя. Царя надо потешить. Хотя…
— А его земляки? — прозрачно намекнул я, надеясь соскочить. — Они могут быть против…
— Наверху считают, что вы справитесь с этим небольшим затруднением, — оскалился довольный моей понятливостью визави, который отлично понимал, что втравил меня в лютый блудняк, из которого я еще выгрести буду должен. Вот уроды. Тонко мне напомнили мое место. Видно, кому-то показалось, что слишком быстро и слишком высоко я взлетел.
* * *
Я ехал назад, жадно лапая Ленку. У меня были серьезные планы на этот вечер, но тут зазвонил телефон. Руля, который выполнял роль переносчика этого неподъемного агрегата, повернулся ко мне и извиняющимся тоном произнес.
— Сергей Дмитриевич, вас!
Ему было очень неудобно, что он отвлек меня от столь важного занятия, но дело превыше всего.
— Ну кто там? — недовольно спросил я, беря трубку. Определитель выдал какую-то непонятную комбинацию цифр. Неужели…
— Сережа, — услышал я слабый голос где-то далеко. — У нас с тобой дочь родилась! Ты рад?
— Правда? — спросил я пересохшим горлом.
И вроде бы готовился к этому событию, а как будто не со мной это все… У меня теперь есть ребенок? Я прожил две жизни, и все две жизни был совершенно одинок, а тут дочь. Это же получается, что я ее, в бантиках, когда-нибудь в школу поведу, в первый класс? И буду слушать милую девчоночью белиберду? Да я своим ушам не верю! И как дурак переспросил.
— Что, правда?
— Ну конечно, правда, — удивленно ответила Ленка на том конце провода. — Неужели ты думаешь, что я такими вещами шутить стану? Кстати, тут в роддоме долго не держат. Меня выписывают уже завтра. Я побуду в Штатах еще неделю, за Машей понаблюдают, а потом прилечу. Пришли, пожалуйста, еще денег. Медицинские счета очень большие.
— Хорошо, — ответил я. — Жду.
Похоже, сегодня вечером у меня облом. Ленка номер два сидела рядом, надувшись как мышь на крупу. И даже слезы в глазах стояли. Она все слышала, до последнего слова. Да и как не услышать, если мы до этого сидели в обнимку.
— Можно меня домой отвезти, Сергей Дмитриевич? — сухо спросила она, и я молча кивнул. Вот так и прилетает птица обломинго, в самый неподходящий момент. Или это теща моя колдует? Кстати, раз мне теперь разрешено старушек на перекрестках давить, так может… Я посмаковал эту сладостную мысль, а потом выбросил ее из головы. Не с моим счастьем.
* * *
Санация банка, по крышу набитого ворованным бюджетным баблом, мутными схемами и не менее мутными бенефициарами, которые, тем не менее, ни в одном реестре не числились, внесло в нашу жизнь толику нездорового оживления. Я отрядил на захват этого бизнеса целую зондеркоманду, которая лишь частично была укомплектована финансистами. Туда целый взвод огневой поддержки был послан и сам Профессор, который теперь передвигался на прикрепленном к его особе шестисотом Мерсе с личным водителем. Ему по статусу законника не положено имущество и бизнес иметь, но зато пользоваться чужим никто не запрещал. И он пользовался всем этим с превеликим удовольствием.
А я, спихнув с себя эту грыжу, занялся другими делами. Ведь впереди выборы, а я член какого-то там совета и номер десять в избирательном списке. Так что положение обязывает…
Офис ЛДПР гудел как пчелиный улей. Люди в поношенных свитерах, украшенных россыпью катышков, еще не подозревали, какой оглушительный успех ждет их впереди. Именно поэтому они и сохраняли душевное спокойствие. Они не знали, что скоро снимут свитера и наденут костюмы от Армани. Тут многое поменялось. Так, баннер с названием ЛДПСС все-таки сменили на актуальный, неохотно признав таким образом распад Советского Союза, и даже кондиционеры поставили, о чем мне шепнула счастливая секретарша. Правда, сейчас они были отключены за ненадобностью, но я все равно проникся. На благое дело мои деньги пошли. Секретарша Жириновского теперь в прохладе летом будет сидеть и не вспотеет, как загнанная лошадь, наполняя приемное запахом дезодоранта и превращая ее в газовую камеру.
— У себя? — кивнул я на дверь.
— Ждет, — кивнула она, и я открыл высокую обшарпанную дверь, из-за которой слышался неимоверный гвалт, и тянулись облака сигаретного дыма. Там шел мозговой штурм, а ведь я в очередной раз на этой неделе пытался бросить курить.
— Ты! — обвинительно ткнул в мою сторону Жириновский, когда я вошел. — Скажи, Сергей, что мы должны делать, когда Верховный Совет разогнали? Эти олухи ни хрена не понимают!
— Землю под собой рыть, Владимир Вольфович, — без тени сомнений сказал. — Поляна свободна. Чуть прощелкаешь челюстью, всякие босяки набегут и отожмут тему. Она же теперь ничья!
— Вот! — торжествующе взвыл Жирик. — Человек в политике всего ничего, а как тонко ситуацию чувствует! Учитесь, бездари! Сергей, ты со мной поедешь! — безапелляционно добавил Вольфович.
— Куда это? — с подозрением уставился я на него.
— На агитационном поезде! — вождь рассек воздух ладонью, словно Чапаев шашкой. — Тула, Воронеж, Ростов, Краснодар. Потом до Ставрополя и назад. Весь юг закроем одной поездкой.
— Кавказ?
— Нет, дальше не поедем. Там, хм… неспокойно сейчас.
— Я в Ставрополь не могу! — поднял руки я. — У меня э-э-э… жена родила вчера. Скоро прилетит, а меня дома нет. Скандал, развод и битая посуда! Я не поеду, Владимир Вольфович.
— Ладно, — смилостивился Жириновский. — Тогда до Лисок и назад. Знаешь, где Лиски находятся?
— Нет, — помотал я головой.
— И никто этого не знает, — хохотнул Жириновский. — А там, на минуточку, пятьдесят пять тысяч человек живет. Этот городок пару лет назад Георгиу-Деж назывался. Коммунисты, идиоты, в честь какого-то румына город назвали. Все бабки обплевались, они его фамилию выговорить не могут.
