А Жирик-то прошаренный. Смотри, как хорошо знает географию.
— Ну, Зюганов туда точно не поедет, — задумался я. — Если эти Лиски хоть немного на мою Лобню похожи, то они за вас все проголосуют. У нас народ проголосует даже за жопу с ушами, лишь бы ее по телеку показывали. Так что телевизор надо выкупать. Представляете, сегодня жопа с ушами по первому каналу выступала, а завтра — вот она, прямо перед тобой, речь толкает и обещает снова колбасу по два двадцать, водку по три шестьдесят два и массовые расстрелы для услаждения взора измученного демократией населения. Не, Лиски — это стопудняк, Владимир Вольфович. Вы их тепленькими заберете, оптом.
— Ты меня все время расстраиваешь, Сергей, — тяжело вздохнул Вольфович. — Я когда с тобой общаюсь, потом хочу весь свой штаб уволить. Послезавтра в восемь утра на Курском вокзале. Не опаздывай.
Я посидел там еще немного, послушал, прокоптившись насквозь сигаретным дымом, а потом попрощался и двинул на выход. И зачем я сюда приперся? Ведь неделя минимум псу под хвост!
— Шеф, вас! — Руля протянул мне мобилу. — Говорит, соседка.
Да что за день такой сегодня странный?
— Не с Тверской, надеюсь. У меня с ней отношения как-то не очень. Слушаю! — сказал я, прижимая телефон к уху.
— Сережа! — услышал я рыдающую Зойку. — Сережа, помоги! Витька мой при смерти!
— Что случилось? — похолодел я. Сосед, хоть и побухивал, но был на редкость здоровым мужиком.
— Спирт с мужиками в гараже выпил, — прорыдала Зойка. — Один дуба дал уже, один ослеп, а Витька мой умира-а-а-ет!
— Куда, шеф? — повернулся ко мне Колян.
— В Лобню, — скрипнул я зубами в бессильной злобе. — Надо кое-кого в чувство привести.
Глава 19
Небольшой городок бурлил как котел, а парковка около нашей базы в кафешке дала бы фору любому автосалону. Я подтянул сюда братву из Москвы и Долгопрудного, и теперь чуть ли не сотня бойцов откровенно скучала, ожидая команды. Никто ничего не понимал, особенно Копченый, которого я тряс за грудки, как грушу.
— Что ты творишь? — орал я, а тот, хоть и был тяжелее килограмм на двадцать, только молчал и пялился на меня непонимающе. А я продолжал кричать. — Совсем берега потерял? Спишь в хомуте? Что ты вылупился, дятел? Я тебя тут поставил за порядком следить, а ты чем занимаешься?
— Так я слежу, — выдавил он.
— Чем ты следишь? — заревел я. — Жопой? Витька Зойкин того и гляди богу душу отдаст, а друга его хоронят завтра. Кто тут у тебя паленкой барыжит? Мне что, опять с Бараном перетирать и обтекать?
— Н-не знаю, — растерялся Копченый. — Вроде не было у нас такого… Я бы знал…
— Понятно, — я отпустил его и сел за стол. — Короче, так! Ни хрена ты, братан, делать не умеешь. Ни в люди тебя послать, ни дома оставить. Я тебе город поручил, а ты его просрал. Бригадиров сюда зови! Всех! И наших, и зеленоградских, и из Шарика, и долгопрудненских… Сам займусь этим делом, потому что ты, Гриша, конкретный баран, хоть и кореш мне.
С улицы, оживленно гомоня, в кафе ввалился десяток парней и уставился на меня с недоумением. Они так и не поняли, что происходит. Ну, подумаешь, отравился алкаш какой-то. С кем не бывает! Он же алкаш, туда ему и дорога. Именно эти чувства я и прочитал на лицах братвы.
— Я так понимаю, что серьезность момента доходит не до всех, — сжал я зубы, поглядывая на удивленные, и от этого еще менее интеллектуальные, чем обычно, лица. — А если быть точным, она доходит до меня одного. Так я сейчас проясню политику партии, специально для недалеких. Это, парни, наш город. Наш собственный. И Долгопрудный, и Зеленоград, и Химки. Мы за это все бились, кровь проливали, друзей хоронили… А зачем мы это делали? Ты! — ткнул я пальцем в Токаря, которого за каким-то хреном Копченый поднял на ступень выше в нашей иерархии. — Зачем мы все это делали?
— Чтобы это все наше было! — не сомневаясь ни секунды, ответил тот. Надо же, такой дебил, а проясняет иногда. Я даже не ожидал от него настолько быстрого и верного ответа. Я до этого момента думал, что он может только гоп-стопом по электричкам заниматься.
— Вот! — поднял я палец. — Чтобы было наше! А оно наше? Нет! Кто-то у нас под носом барыжит ядовитым говном, от которого люди мрут. Получается, в нашем городе кто-то работает, не платит за крышу, да еще и людей травит. Какой же это наш город? Это теперь их город, раз они тут делают что хотят. Это реальный косяк, и я за него с виновного спрошу. А теперь ноги в руки, перекрыли все дороги в город и тормозим все, что больше Жигулей. Ищем водку, любую паленку. Послать бойцов по районам, пусть трясут алкашню. Должна быть точка, где они все это купили. Не думаю, что они пузырь из Москвы привезли. Они же простые водилы из АТП. Кстати, оттуда и начните…
Гриша сидел за столом, сжимая и разжимая пудовые кулаки. Он прятал от меня глаза и кусал губы. Сам понимает, что натворил. Не держит людей в тонусе, вот они и расслабились.
— Ты самое главное понял, Григорий? — жестко посмотрел я на него. — Вижу, что не понял… Крысятничают твои. Не могут они про точку не знать. Кто-то из твоих пацанов на карман деньги берет. Может, даже с нескольких точек!
— Если так, — хмуро ответил Копченый, — я своими руками…
— Давай цех найдем сначала, — перебил его я.
Шестьдесят тысяч человек, собранных в одном месте — это, казалось бы, очень много, но только на первый взгляд. Таков любой провинциальный городок. И вроде бы на рынках и в магазинах суетятся толпы незнакомых людей, но когда ты заговоришь на улице с совершенно посторонним человеком, то обязательно найдешь с ним общих знакомых. И скорее всего, такой знакомый окажется не один. Именно поэтому уже через полдня пацаны нашли ларек, стоявший на отшибе в спальном районе. Там-то и толкали в полцены водку с криво наклеенными этикетками. Ларек закрыли, а продавца притащили на базу.
— Ну кто же так делает? — я удивленно вертел в руках пузырь, удивляясь топорной работе. — Этикетка блеклая, приклеена на ляпки! Слышь, убогий! — я повернулся к продавцу. — На заводе автоматическая линия, клей полосами наносят. Ты не знал?
— К нам алкашня голимая ходит, — хмуро ответил взъерошенный мужичонка с фингалом под левым глазом, который наливался ядреной синевой. — Им похер. Они знают, что берут. Не травятся, и ладно.
— Так они же травятся! — я пинком в грудь опрокинул его на пол. — Травятся, понимаешь? Люди мрут от вашего пойла. Один помер, один ослеп, еще один в реанимации лежит. Кстати? — я повернулся к Копченому. — Витьку лекарства привезли?
— Все привезли, босс, — хмуро кивнул тот. — Вагон целый.
— Кто главный? — я поднял взъерошенного рывком. — Имя? Фамилия? Где живет? Расскажешь сам, или мне тебя на ленты распустить?
— Я не знаю ничего! — завизжал тот. — Я обычный продавец! Я кассу сдаю, и все! Семен его зовут! Сам приезжает на точку! Не знаю фамилии! И где цех не знаю. Мне все привозят!
— В подвал его! — скомандовал я. — Если соврал, закопайте.
— Поехали, Серый, — сказал Копченый, который прямо в этот момент положил телефонную трубку. — Машину с бухлом приняли на въезде. Этого с собой возьмем, он водилу опознает.
Импровизированный бандитский блокпост стоял прямо около поста гаишного, но ни малейшего диссонанса у служителей правопорядка этот странный факт не вызывал. Напротив, они тормозили машины, а потом стыдливо отворачивались в сторону, когда крепкие парни в спортивных штанах и кожаных куртках начинали их обыскивать. А когда мой Мерседес и Гелики Китайца и Копченого, набитые братвой, остановились около неприметного «ГАЗона» с распахнутыми дверцами, милиция и вовсе решила удалиться на обед. От греха подальше.
Водила, рыжий парень лет двадцати пяти, смотрел на меня непонимающе, с животным страхом в глазах. Он уже догадался, что вляпался, но еще не понимал, насколько сильно. А удар в челюсть, который опрокинул его на землю, расставил все по своим местам. Тут с ним шутить никто не собирался.
