Устройство выглядело несерьёзно. Наспех спаянный серый кубик, на одной из граней которого красовалась большая пластиковая красная кнопка.
— И что это?
— Грубо говоря, это дистанционный пульт управления машиной времени, — сказал Виталик.
— А почему кнопка только одна?
— Это чтобы даже ты ничего не перепутал, — сказал Виталик. — Одно нажатие — одно перемещение. Маршрут твой запрограммирован, тебе остается только остановки переключать.
— А почему она красная?
— А какая она еще может быть? — удивился Виталик. — Зеленая, что ли? Все важные кнопки должны быть красными, это традиция такая.
Я потыкал в пульт пальцем. Штука оказалась довольно тяжелой.
— Вы ее хоть испытывали?
— Петруха испытывал, — сказал Виталик. — Вчера.
— И как далеко он прыгал?
— Говорю же тебе, во вчера, — сказал Виталик. — Вернулся по нажатию, проведя вчера около пяти минут, так что все сработало в штатном режиме. Что тебя смущает?
— То, что эта хреновина не выглядит особо надежной.
— Чего это она не выглядит? — возмутился Виталик. — Я там все контакты лично пропаивал, вот этими вот самыми руками.
Он потряс своими лапищами у меня перед лицом.
— Но времена владычества Чингиз-хана были не вчера, — заметил я. — Может, она на таком удалении вообще работать перестанет.
— Не перестанет, — заверил меня Виталик. — Эта штука пошлет нам сигнал через время, и даже если автоматический перенос не произойдет, мы сделаем все вручную. Чапай, на тебя работает команда долбанных гениев, а ты этого ни хрена не ценишь.
— Я ценю.
— Значит, ценишь плохо и недостаточно, — сказал он. — Слушай, мы можем настроить все так, чтобы тебя перебрасывало автоматом, но все ведь упирается в точность. Выдернем мы тебя по заранее составленному графику, а тут окажется, что ты какого-то гада недодушил, и тот, обидевшись на вот это вот все, стал гадом еще хуже прежнего. Поэтому я рассудил, что лучше тебе на месте решать. Так оно вернее будет.
— Звучит разумно, — признал я.
— Конечно, все это работает в определенных рамках, — сказал Виталик. — И если даже ты не нажмешь, то в определенный момент тебя все равно перебросит к следующему пункту. Но определенная свобода маневра у тебя все же появится. Сделал — ушел, сделал — ушел, не задерживаясь ни секунды сверх необходимости. Нам же не нужно, чтобы тебя в прошлом монголы повязали или еще кто-нибудь. Уверен, ты выкрутишься, но разговоры пойдут… Народу не нужны нездоровые сенсации. Особенно если учесть, что одеть тебя по эпохе мы не сумеем, и выделяться ты будешь… Ну, как перец на огуречной грядке, например. Или как прыщ на…
— Сравнение с перцем мне нравилось больше, — сказал я.
— Возможно, это потому, что в душе ты колхозник, — сказал Виталик.
* * *
Топот копыт стал ближе.
На этот раз я его не только чувствовал, но и слышал. Я аккуратно высунулся из своего укрытия и убедился, что трое из шести уже прибыли в точку рандеву. Я убрал голову.
Мне было известно, что будущего Чингиз-хана среди этих троих нет. Он должен появиться позже.
Что смущало меня больше всего, так это тот факт, что хронодиверсанты, которых мы старались стереть из истории, до сих пор никак себя не проявили. Конечно, можно было заверить себя, это потому что мы молодцы, сделали все скрытно и оперативно, и они ничего не заметили, не заподозрили, и хроноволна обрушится на них, как гром среди ясного неба, и они даже не успеют понять, что произошло и кто именно их переиграл, но…
Меня все равно грызли сомнения. А что, если они не пытаются нас остановить, потому что заранее знают, что у нас ничего не получится? Или, что еще хуже, этим планом мы только сыграем им на руку? Звучало бредово, но со всеми этими временными парадоксами нельзя было быть уверенным вообще ни в чем.
Неожиданно мне в голову пришла совсем дикая мысль. А что, если именно эта волна изменений спровоцирует тот самый хроношторм, который уничтожит большую часть реальностей, и причиной этой катастрофы стану я и моя идиотская уверенность в том, что я сумею все разрулить? Может ли быть так, что хроношторм стал результатом столкновения реальности, в которой меня не было, с реальностью, в которой я был? И чем больше я тут копошусь, тем сильнее становится грядущая буря?
Что если я и есть причина катастрофы вселенского масштаба?
С одной стороны, могло показаться, что я слишком много на себя беру, но с другой стороны была та самая пресловутая бабочка, преждевременная гибель которой аукнулась победой не того президента в предвыборной гонке.
Мы строили свою теорию на базе старого фантастического рассказа, и это не самый надежный фундамент, но ведь больше ее строить было не на чем.
В общем, я усомнился в себе и в своем решении и вот в этом вот всем, и сделал это, как водится, в самый последний момент, потому что снова послышался топот копыт, и вторая тройка прибыла на забитую ранее стрелу, и времени на раздумья у меня уже практически не осталось.
Я слышал, как они приближаются. Слышал, как они спешиваются. Как перебрасываются фразами на своем резком гортанном языке. Темучин, будущий Чингиз-хан и владыка половины мира, был уже здесь и находился от меня на расстоянии выстрела.
Мне нужно было принимать решение, и делать это быстро. Я знал, что встреча не продлится слишком долго, а потом они скроются за холмом и отправятся в очередной поход, и вокруг него будут тысячи всадников, а потом и десятки тысяч, и подобраться к нему будет невозможно, и что-то делать надо именно сейчас.
Был еще вариант вернуться в будущее и обсудить свои сомнения с соратниками, но, во-первых, это означало бы перекладывание ответственности, во-вторых, возвращаться без результата, учитывая, какие ресурсы были потрачены на это путешествие, было глупо и стыдно, в-третьих, вернуться назад напрямую я не смогу, потому что маршрут запрограммирован, и свидетели ядерной войны смогут отследить всю цепочку, и если мы придем к выводу, что моя идея неверна, то получится, что эту попытку мы профукали впустую, и придется придумывать новый план вместо засвеченного, и, наконец, в-четвертых, как говорил мой старик-отец, лучше сделать и пожалеть, чем не сделать, и все равно пожалеть.
Или, как сказал бы мой сержант из учебки: «Чапай, ты выбрал самое неудачное время для своей рефлексии». Ну, если бы он использовал в своей повседневной речи слово «рефлексия», конечно.
В общем, я отбросил сомнения, проверил, что пульт дистанционного управления лежит в левом кармане разгрузки и находится у меня под рукой, вытащил пистолет, снял его с предохранителя и приготовился выскакивать из травы, как черт из табакерки, и вступать с противником в огневой контакт.
Кто-то ждет перемен, а кто-то берет и меняет.
Глава 69
Я отлежал бок и перевернулся на спину, отчего рука Ирины оказалась у меня на груди. Это было приятное ощущение, возможно, одно из самых приятных в моей жизни, и мне было печально осознавать, что, вполне возможно, я испытываю его в последний раз.
Прыжок в прошлое был намечен на завтра. В смысле, уже на сегодня, так как полночь давно миновала.
— Почему ты не спишь? — спросила Ирина, и голос у нее был не как у человека, который только что проснулся от моего неловкого движения. Этой ночью бессонница мучила не одного меня.
— Предбоевой мандраж, — сказал я. — Словно мне снова двадцать лет.
— Так это началось у тебя уже в двадцать?
— Армия же, — сказал я, решив не уточнять, что за «это» она имела в виду. — А ты почему не спишь?
— Не знаю, — сказала она. — Возможно, не могу заснуть от осознания того, что это наша последняя ночь вместе. А может быть, и вовсе наша последняя ночь.
По большому счету, мне нечего было на это возразить несмотря на то, что я очень хотел. Мы собирались совершить немыслимое, такое, что никто никогда раньше не делал, не подправить чем-то нас не устраивающий кусочек истории, а полностью переписать всю линию. И, разумеется, риски, что в новой линии не останется места для нас самих, мягко говоря, были очень велики.
