А вот последствия этого вот всего… С этим было гораздо сложнее.
— Ты зря себя терзаешь, — сказала Ирина. Видимо, я расслабился и позволил невеселым своим размышлениям сделать надписи на моем лице. Достаточно разборчивые, чтобы она их прочитала даже в полумраке комнаты. — Это ведь не только твое решение, мы принимали его все вместе, и все вместе пришли к выводу, что другого варианта нет. Единственная альтернатива — это вообще ничего не делать.
Это было альтернативой для мира, но не для нас. Я был уверен, что свидетели ядерной войны все равно нас прикончат, просто для собственного спокойствия. Зачем им в прошлом группа мутных типов с собственной машиной времени?
Был бы я на их месте, тоже бы постарался от нас избавиться.
Как я вообще докатился до жизни такой? Как я, простой люберецкий физрук, умудрился попасть в ситуацию, когда от моих действий зависит судьба человечества, а сам я вынужден терзать себя поистине гамлетовскими вопросами?
Впрочем, похоже, что варианта «быть» для меня не осталось.
— Пойдем, — сказала Ирина и взяла меня за руку.
Я позволил ей увлечь меня обратно в постель, лег на спину, заложив руки за голову, а она оказалась рядом и положила прохладную ладонь мне на грудь.
— Если все пройдет… если ты сможешь вернуться куда-то сюда, хотя бы приблизительно, найди меня, — попросила она.
— А какой в этом смысл? При наиболее благоприятном раскладе ты меня все равно даже не узнаешь.
— Просто найди, — сказала она. — Дай мне шанс тебя узнать.
— Угу, — пробормотал я.
В версию, что мы предназначены друг для друга и, стоит нам снова встретиться, как мы сразу это поймем, и она меня узнает, и все будет, как сейчас, вот в этом вот моменте, я ни разу не верил. Как говорил один мой знакомый, я, конечно, дурак, но не настолько же. Даже если она уцелеет после катаклизма, который я намерен устроить, даже если я сумею вновь отыскать ее во времени и пространстве, скорее всего, она просто скользнет по мне взглядом и пройдет мимо.
Чудеса случаются только в романтических сказках. В реальной жизни их не бывает.
— Не «угу», а пообещай мне, — потребовала она, хлопнув меня ладонью. — Я знаю, что ты в это не веришь, но пообещай.
— Откуда ты знаешь, что я сдержу слово?
— Просто знаю, — сказала она. — Пообещай.
— Обещаю, — сказал я.
— Вот и хорошо, — сказала она и поцеловала меня в щеку. — Мы сбудемся, Василий. Мы обязательно сбудемся.
* * *
Убивать лошадей мне не хотелось.
Животные ни в чем не виноваты, они не люди, они не принимают решений и…
Я всадил каждой по пуле в грудь.
Одна встала на дыбы, сбросив своего всадника, другая продолжила скакать на меня. Я отскочил в сторону в последний момент, за считанные мгновения перед столкновением. Она пронеслась мимо, сбавляя темп, ноги ее начали заплетаться, но еще до того, как она завалилась на бок, я всадил в ее наездника три пули — две в корпус и одну в голову, для верности.
Я развернулся, чтобы уложить последнего, но гаденыш был невидим. Он затаился где-то в высокой траве и не выдавал себя ни единым движением.
Его расчет был прост, и время работало на него. Если он продержится так еще хотя бы минуту, сюда на помощь прискачет целая орда, способная затоптать любого противника.
Особенно пешего.
Особенно если он один.
Я замер, но слух мне не особо помог. Шелестела трава, хрипела раненая лошадь, с той стороны холма доносились крики и топот копыт. И, что самое поганое, я был уверен, что тем самым последним оставшимся в живых монголом был именно Темучин.
Конечно, я убрал его ближайших сторонников, и можно было бы удовольствоваться этим, потому что без своей команды он вряд ли бы стал тем, кем он стал, но… Черт его знает.
Команда — это всего лишь команда, он может найти и другую, и завоевания все равно повторятся. Нет, надо было перестраховаться, и я был намерен довести дело до конца.
Надеюсь, археологи не обнаружат в этой степи моих пуль. Хотя откуда тут взяться археологам? С чего бы они стали тут копать?
Отогнав эту несвоевременную и вообще непонятно откуда взявшуюся в моей голове мысль, я перезарядил пистолет, убрав пустой магазин в кармашек разгрузки, и двинулся к тому месту, где упал с коня будущий завоеватель половины мира.
Времени у меня оставалось совсем немного, уже скоро монгольская конница перевалит через вершину холма и начнет шпиговать меня стрелами, рубить кривыми мечами и топтать лошадьми, а я этого страсть как не люблю.
И знаете, что случилось?
Характер победил. Или, если хотите, инстинкт убийцы оказался сильнее инстинкта выживания. Норов завоевателя половины мира уложил стратегию на лопатки.
Все, что ему требовалось, чтобы пережить мое нападение, это сидеть в траве тихо и не отсвечивая, пока его цирики разберутся с убийцей, но, наверное, если бы он так поступил, у него не было бы никаких шансов стать тем, кем он мог бы стать.
Он набросился на меня слева. Я попытался одновременно увернуться от удара его кривого клинка и довернуть пистолет, чтобы прострелить ему башку, но преуспел только в первом. Меч рассек воздух возле моего плеча, я выстрелил, но попал не в голову, а в корпус, и, судя по звуку, пуля от чего-то отрикошетила и улетела в степь. В следующий миг он повалил меня на землю, навалившись всем своим весом.
Он был молод, свиреп и силен. Я был опытнее и лучше вооружен, но он оказался сверху, и его колено прижало к земле мою руку с пистолетом. Он выронил меч, и теперь его могучие грязные руки тянулись к моему горлу, а я мог отбиваться только левой.
Все было немного не так, как я планировал.
Или мне просто катастрофически не везет, или исторический процесс всеми силами старается сохранить одну из своих ключевых фигур.
Я перестал бороться с его руками и позволил ему ухватить себя за горло, и тут же врезал левой ему по голове. Еще раз, и еще, но было такое впечатление, что я молочу рукой по камню, а ему все нипочем.
В тот же момент я вывернул правое запястье насколько это вообще возможно чисто анатомически, и прострелил ему лодыжку. От неожиданности он слегка ослабил захват. Я вывернулся, откатываясь в сторону, и уже направил пистолет ему в голову, как вдруг между нами открылся портал и из него выпрыгнул хронодиверсант в уже знакомой мне серебристой броне.
Глава 70
Этому выдали еще и шлем, так что я сразу понял, что стрелять в него бесполезно.
Но что-то с ним делать надо было, поскольку он закрывал мне линию огня, и я пнул его ногой в голову. Из положения лежа на спине сделать это было не так уж и просто, но я справился.
Он пошатнулся, поэтому промазал, и луч из его бластера (или как они там эту хреновину называли) прошел мимо меня, поджег траву и проплавил полосу в земле.
Монгольская конница уже добралась до вершины холма, а первые всадники ее перевалили, и времени у меня оставалось все меньше.
Хронодиверсант потерял равновесие и принялся заваливаться на землю. Я же, напротив, вскочил на ноги и пнул его еще раз, теперь по руке, в которой он держал оружие, рассчитывая его выбить, и черта с два у меня получилось. Наверное, оружие было частью костюма.
Тогда я бросился на него, вывернул руку с бластером и направил его раструб на монголов. Как это хрень активируется, было непонятно, но я надеялся, парень поймет, что опасность от конницы угрожает нам обоим.
Похоже, что он понял, потому что из бластера вырвался яркий красный луч. Я повел его рукой, срезая монгольскую конницу, как колосья. Зрелище было страшное, но, видимо, только по нашим цивилизованным временам. А может быть, у монголов просто был недостаток воображения, потому что выживших это ни черта не остановило, и лавина конников становилась все больше.
— Стреляй, придурок, — прошипел я, надеясь, что он услышит меня через шлем. — Обоих же затопчут.
Он стрелял.
На склоне холма смешались в кучу кони, люди. Там было хрипение, предсмертные крики, вопли ярости и боли. Ржали лошади, улюлюкали всадники, взлетающие на вершину холма и еще не успевшие разглядеть этот апокалипсис. Там было пламя и кровь.
