Очень мягко говоря.
И мне было хреновее прочих еще и от того, что мои шансы уцелеть были чуть выше, чем у всех остальных. Я ведь, скорее всего, пришел сюда из другой ветки времени, и почему-то сумел пережить ее гибель в хроношторме, совершил уже несколько путешествий во времени, и история по каким-то причинам все еще меня терпела и не желала стирать. Конечно, это мне ничего не гарантировало, как тот факт, что солдат прошел через множество битв, не гарантирует ему выживание в следующей, но мне все равно почему-то казалось, что я подговорил друзей пожертвовать собой, сам этого делать вроде как и не собираясь.
Ребята тоже считали, что у меня есть какие-то шансы уцелеть.
— Жаль, что я так и не увижу, что за мир ты построишь, — сказала Ирина.
— Лишь бы не было войны, — сказал я. — Хотя бы ядерной.
— А ты не боишься, что с человечеством может случиться что-нибудь и похуже ядерной войны?
— Боюсь, конечно, — сказал я. — Но… возможно, это прозвучит пафосно и высокопарно, я все-таки верю в людей и в то, что… ну, в целом, мы не такие уж плохие, и, если нам не мешать, мы, возможно, в итоге куда-нибудь и вырулим.
— Ты такой оптимист все время или только по ночам?
— В основном, рядом с тобой, — сказал я.
Проблема как раз и заключалась в том, что нам мешали. Секта свидетелей атома, возникшая в одной из альтернативных веток будущего, приложила максимум усилий для того, чтобы сделать свою линию основной. И продолжала прилагать, пытаясь засунуть историю в прокрустово ложе своих к ней требований.
Они раз за разом нас обыгрывали, потому что в вопросах мелкой коррекции были куда лучше нас. Обладали большим опытом и лучшей материальной базой. В конце концов, они же были из будущего.
И единственный способ с ними справиться — это не зацикливаться на мелочах, а сразу обновить всю шахматную доску.
Сделать историю снова непредсказуемой.
И черт знает, куда нас может завести эта дорога.
* * *
Я приподнялся и встал на одно колено, надеясь, что всадники не заметят этого движения в колыхающемся океане травы. Обхватил пистолет двумя руками, заняв классическую позу для прицельной стрельбы.
Дистанция выстрела была рабочей, но я перестраховывался, потому что цена промаха была слишком велика, и хронодиверсанты с изображением знака радиационного заражения на лбу сделают все, чтобы не допустить меня ко второй попытке.
А вот позиция для моей задачи оказалась неоптимальной. Видимо, дрон, на фото которого мы ориентировались, снимал с другого ракурса. Темучин оказался от меня дальше остальных, и линия огня была перекрыта фигурами его соратников.
Что ж, никто и не говорил, что это будет легко. В конце концов, программа максимум предполагала, что я должен уложить всех шестерых.
Я сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Время вокруг меня замедлилась, но никакие машины для хронопутешествий не имели к этому эффекту никакого отношения. У меня всегда так бывает в последние секунды перед схваткой, по крайней мере, если схватка запланирована заранее.
Все стало четким и кристально ясным, и фигуры всадников на склоне холма превратились в обычные мишени, четкие и слегка подсвеченные, словно дело действительно происходило в компьютерной игре.
Я выдохнул и потянул за спусковой крючок.
Первая пуля не успела преодолеть еще и половины расстояния, как я чуть изменил прицел и выстрелил второй раз.
Третий.
Это было так же просто, как расстреливать ростовые мишени в тире.
Трое всадников покачнулись в своих седлах практически одновременно. Заржали непривычные к звукам выстрелов лошади, парочка встала на дыбы. Это здорово мешало нормально прицелиться, но следующей парой выстрелов я таки прикончил еще одного монгола.
Остались двое.
Полагаю, одним из них был и сам Темучин. В моменте я не мог за это поручиться, но по законам всемирного свинства должно было выйти именно так.
Он должен был попасть мне на мушку последним.
Надо отдать уцелевшим монголам должное. Их сподвижники, а может быть, ближайшие друзья падали и умирали по совершенно непонятным для этого времени причинам, но оставшиеся сориентировались достаточно быстро. Они заметили источник угрозы, то есть, меня, и направили своих коней в атаку, на скаку обнажая свои кривые мечи.
Они мчались на врага, а не от него. Смелый, заслуживающий уважения ход.
Ведь вряд ли они могли знать, что застрелить их в спины будет еще легче.
Они что-то кричали на скаку, может быть, подбадривали себя, а может быть, призывали остальных на помощь. И еще чертовы сукины дети инстинктивно пригнулись, слившись со своими лошадками в единое целое и мешая мне толком прицелиться.
Расстояние между нами стремительно сокращалось, а навестись на кого-то из всадников не получалось.
Черт, черт, черт!
Мне категорически не хотелось этого делать, но проклятые монголы не оставили мне выбора.
Мне пришлось стрелять в лошадей.
* * *
Я понялся с кровати, подошел к окну и бросил взгляд на погруженный в сон ночной город. Страшно было представить, что он может сгореть в огне ядерной войны. Когда-то мне казалось, что все эти страхи остались в далеком прошлом, вместе с Холодной войной и прочими прелестями ушедшей эпохи.
А вот поди же ты…
Возможно, история и правда развивается по спирали. По крайней мере, в этой временной линии. Сможем ли мы вообще что-то изменить, не в мелочах, а принципиально, или инерция исторического процесса таки возьмет свое?
Ирина встала рядом со мной.
— Ты бы отдохнул, — сказала она. — Не можешь заснуть, хотя бы просто так полежи. Тебе ведь совсем скоро со злодеями сражаться.
— Да что мне те злодеи, — сказал я. — Бывало и хуже.
На самом деле, практическая сторона вопроса меня не волновала. Убивать я умел, научили. Учителя были хорошие, а некоторые зачеты принимали настоящие, закаленные в боях специалисты, и сдавать все эти зачеты надо было с первого раза, если вы понимаете, о чем я.
И хуже действительно бывало.
Бывало так, что не существовало пути отхода, или он оказался блокирован, и что-то приходилось изобретать на ходу. Бывало, что противник был вооружен куда лучше меня и сидел чуть ли не в бомбоубежище, откуда его приходилось буквально чайной ложечкой выковыривать. А бывало, и это самое хреновое, когда принадлежность очередной мишени к тёмной стороне силы была совершенно неочевидна, и со стороны эти люди выглядели заурядными обывателями. У них бывали обычные работы, семьи, они возили детей в школу по утрам…
Но приказ есть приказ, и мне приходилось верить своему начальству на слово.
Враг государства, угроза национальной безопасности. Несколько стандартных формулировок, за которыми на самом деле могло стоять что угодно.
Когда этих неочевидных угроз в моем списке стало слишком уж много, я начал терять веру в то, что я делаю, и каждая новая операция давалась мне тяжелее предыдущей. Не физически, разумеется.
Морально.
В какой-то момент усталость накопилась до такой степени, что я заговорил об уходе. Это было нелегко, потому как большинство моих коллег выходило в отставку только вперед ногами, если, опять же, вы понимаете, о чем я. Меня уговаривали остаться. Убеждали, обещали всяческие блага, предлагали просто уйти в отпуск и отдохнуть. Потом начали угрожать. Потом, когда и это не сработало, принялись давить на чувство долга.
В итоге я таки ушел. Подписал какую-то неимоверную кучу всевозможных расписок о неразглашении государственных тайн (даже если бы я что-то и разгласил, черта с два бы мне кто-нибудь поверил), получил чуть ли не пожизненный запрет на выезд за границу и следующие полгода ходил оглядываясь.
Как вы понимаете, обошлось. По крайней мере, до две тысячи девятнадцатого точно обошлось, а что там мое бывшее начальство могло решить делать дальше, меня уже не волновало.
Так вот, сейчас же у меня не было подобных сомнений в отношении выбранных фигур. Даже Чингиз-хан, личность, возможно, неоднозначная и сделавшая для монголов много хорошего, при любом раскладе не был невинной овечкой, и когда придет время всадить пулю ему в башку, рука моя не дрогнет и ни единый мускул не шевельнется.
