Я ждал именно этого пасквиля на Россию. Да, некоторые сомнения вызывало то, что газета так и не была издана во Франции. И я знал, почему именно. Как и в прошлой истории, Наполеон Бонапарт собирался уничтожить всех своих потенциальных конкурентов за монаршим столом, чтобы меньше иметь претендентов на французский престол. И я, как мог, оттягивал этот момент, понимая, что когда не станет двух потенциальных королей Франции, нынешний император начнет все больше обострять ситуацию до войны с Россией — единственным препятствием для его полной власти в Европе.
Правда заключалась в том, что мы, действительно, пока ещё не готовы к войне с Францией. Я не скажу, что мы её не выиграем, не могу сомневаться в силе русского оружия, в гении Суворова, который всё ещё на коне, пусть его самочувствие, порой, и не позволяет старику жить полноценной жизнью. Полгода назад была запущена программа, инициированная мной и Барклем де Толли. Минимум нужен ещё год, чтобы мы смогли реализовать хотя бы две трети от всего задуманного.
— Читайте, господа, на досуге! — сказал я, положив на стол ту самую французскую газету. — Прошу вас, только не сильно распространяться об этом. Я, на самом деле, не хочу войны, но все ли зависит от нас, если воевать хотят другие. Если наши враги хотят войны, мы не сможем отвернуть глаза и не ответить на вызов. Это будет бесчестно, словно смалодушничать перед вызовом на дуэль.
Конечно, император эту газету читал. Ему, безусловно, не понравилось, он даже вспылил, чуть ли не намереваясь прямо сейчас объявить войну Франции. Но я, конечно, отговорил.
На самом деле, Россия ещё стоит на таком распутье, что до конца сложно оценить все риски, которые существуют. Выдержим ли мы войну на два фронта? Я уверен почти на сто процентов, что, если нападёт Наполеон, то Османская империя моментально ввяжется в войну. Если же Турция начнёт первую войну, то Наполеон станет обострять. Мало того, если мы не начнём примирение с Англией, то Австрия начнёт помогать туркам против нас. Все сложно и любой наш шаг — это проигрыш в ином.
Все ждали, когда государь вернётся. Если Его Величество сказал, что ему нужно подумать, то теперь это означает, что государю, действительно, необходимо подумать. А, значит, он вернётся.
— Господин Сперанский, канцлер, — ко мне подошла Александра Павловна.
— Ваше Величество, — сказал я, поклонившись королеве и великой княгине достаточно низко, почти как российскому императору.
— При первом нашем знакомстве я бы никогда не сказала, что вы, Михаил Михайлович, умеете быть и галантным, и весьма обходительным, — завязывала со мной разговор Анна Павловна.
— Я ещё раз прошу простить меня, Ваше Величество, но в тех обстоятельствах я не мог воздать должного вашей красоте, вашему блестящему уму, просто быть вежливым человеком. Я выполнял волю своего императора, — сказал я.
Я не боялся быть услышанным кем-либо, так как то, что именно я вывез королеву, освободив её и заточения в Стокгольме, стало уже секретом Полишинеля. Однако, мы стояли с Александрой Павловной чуть в стороне, и причиной этому было не то, что я сторонился людей, а то, что другим нужно было посовещаться, как-то посмаковать новость, что я собираюсь полностью перевернуть внешнюю политику Российской империи.
— Я искренне благодарна вам, господин канцлер, это же именно вы приняли программу, по которой шведские дети сейчас могут получить паёк от русской армии? «Нет чужих детей!» Это более, чем благородно, Михаил Михайлович, я не забуду этого. Случись так, что мой папа попросит вас уйти, я бы от такого канцлера не отказалась, — сказала Александра Павловна и рассмеялась, задорно, игриво, будто кокетка.
Этого мне ещё не хватало! После того, как королева Швеции Великая княгиня Финляндии, родила здорового и крепкого мальчугана, когда она стала жить практически на три столицы: Гельсингфорс, Стокгольм и Петербург, мне начали приписывать адюльтер именно с Александрой Павловной.
Когда же публика узнала о том, что именно я занимался подготовкой и бегством дочери русского императора из Стокгольма, уже не оставалось ни у кого сомнения, что у нас с ней что-то было. Все были уверены, кроме моей жены. Катюша не восприняла всерьез досужие сплетни, так как прекрасно знала, где они берутся и откуда, и что зачастую за этими разговорами стоит, как правило… ничего.
Так что, если кто-то услышал предложение Великой княгини стать её верным канцлером, может быть растолковано в обществе весьма превратно. Впрочем, если бы не Катя, любимая моя жена, то я, возможно, подумывал бы над тем, чтобы создать некую пикантную новость о себе. Нужно людей немножечко отвлекать от того, что Россия становится на путь внешнеполитических невероятных потрясений.
— Давайте смягчим шведские выплаты, господин канцлер! Ну и так же территорий забрали… еще и французы… — Александра Павловна так мило улыбнулась, будто просила о нелепице.
— Я всецело ваш, прекраснейшая королева, кроме двух моментов: я безнадежно люблю свою жену; и, как государственный муж, принадлежу государю и России. А в остальном… — я развел руками.
— Не были бы вы наделены столь большим числом талантов… Тогда заключите со шведскими верфями выгодные договоры, — продолжала настаивать королева, мать Петера Карла.
Я лишь улыбнулся.
Швеция приняла большинство наших условий, не могла принять. Была признана независимая Финляндия, причем с Лапландией. Отошли земли и к России. К примеру по линии Кирена-Абиску на самом севере Скандинавского полуострова стали русскими. Я даже не поленился прописать в договоре то, что все острова, воды, что находятся на севере Норвежского моря, все русские. Флота шведы лишились, конституцию новую приняли, где прописаны исключительно дружеские отношения с Россией. Было прописано и то, что русским компаниям не должно никакого чиниться препятствия как в разработки недр Швеции, так и в других предприятиях. Будем не только принуждать силой, но и делать невозможным существование шведской земли без России.
— Правильно говорят, что вы железный канцлер, — улыбнулась Александра Павловна, и покинула меня не солоно хлебавши.
«Я это прозвище и запустил в народ,» — подумал я.
— Его Императорское Величество! — произнес распорядитель и в зал вошел Павел.
— Я принял решение, граф… Вы остаетесь канцлером, но железную дорогу до Москвы и телеграф вы доделаете уже в этом году! И да, не ослышались, Канцлер Сперанский Михаил Михайлович я дарую вам Орден Иоанна Иерусалимского второй степени, а еще орден Андрея Первозванного. Я все вижу и работу вашу оценил! — провозгласил император, а у меня чуть было слезы не навернулись от неожиданных наград, но что важнее — признание моих заслуг в целом.
Так что, в путь! Еще много работы!
Глава 3
Глава 3
Ливерпуль
1 мая 1800 года (Интрелюдия)
— Пролетарии всех стран соединяйтесь! — кричали в толпе, шедшей громить текстильные фабрики Дрингвотера.
— Даешь всеобщее избирательное право! — провозгласила толпа очередной лозунг.
Рабочие и разного рода праздно шатающиеся люди уже который день бунтуют у текстильных фабрик Ливерпуля. Что более всего подзадоривает бунтарей, что власти находятся недоумении, ничего пока не предпринимая, да, и не понимая в целом, что с этим сейчас делать. Нет военных, которые могли бы разогнать всех крикунов, ну а полиция… Ее мало, она оказалась не столь решительной, а теперь на улицах Ливерпуля и вовсе нет закона, кроме того, какой принимает Центральный Рабочий Комитет.
Рядом с Манчестером базировался полк гусар, который мог ещё утром, когда людей на улицах города было не так много, решить вопрос митинга кардинальным образом, разгоняя всех собравшихся. Но прошёл слух, что французы готовят высадку в районе Ливерпуля. Вот из Манчестера вышли все вооруженные силы, а также дислоцирующиеся недалеко, в Йоркшире, пехотные полки. Все направились в Ливерпуль.
Между тем, время у протестующих немного. До Ливерпуля недалеко, а скоро станет понятно, что никакой французской десантной операции не будет, вернуться гусары и наведут порядок. И пусть оргкомитетом протестующих было установлено, что нельзя никого выпускать из города, чтобы информация о происходящем не просочилась, все равно, дня три, может четыре, и начнется подавление бунта. Подготовленные несколько сотен бойцов из рабочих и различного люмпенизированного населения с удовольствием взяли на себя функции такой вот народной милиции.
