Причём, в ходе информационного противостояния мы сделали общедоступными проекты обороны именно Петербурга, а также Киева. Я всеми силами направлял Наполеона на Москву. Нет, я любил этот город, не собирался его подставлять. Вот только то, что мы сделали из Смоленска, стоящего на пути в Москву, — это очень сильно, мощно, здесь Наполеон должен быть остановлен. Другие направления укреплены также неплохо, но всё же слабее, чем Смоленский укрепленный район.
Между тем, началась финансовая война. Как я не стремился содействовать тому, чтобы в России не появились фальшивые деньги, но это всё же произошло. Возможно, намного в меньших масштабах, чем это было перед началом Отечественной войны 1812 года в одной реальности. Но, есть свои нюансы…
В ином варианте истории французы различными путями вливали в российскую экономику миллионы фальшивых рублей, стремясь ускорить и без того обесценивание денег. И это было огромной проблемой, если бы не то, что деньги, которые печатались во Франции, получались намного лучше, чем те, которые производились в Российской империи в иной реальности. Французская бумага была намного лучше, подпись казначея чёткая, везде одинаковые рисунки, четкие линии отреза. А чернила были выполнены столь хорошо, что они никогда не размазывались. И всё это сильно отличалось от русских денег того времени. Так что фальшивые купюры изымались из оборота по простому принципу: лучшего качества убрать, худшего оставлять.
Сейчас же, проблема становится в полный рост, несмотря на то, что более двух миллионов рублей нам удалось перехватить и не допустить их вливания в нашу экономику. Кстати, эти деньги было решено оставить. Потом мы просто не будем сами печатать, потому как французское качество русских рублей более, чем соответствовало весьма высокому в этой реальности качеству денег Российской империи, которые печатались у нас же.
В некоторой степени финансовая диверсия французов была нивелирована тем, что англичане нам передавали четыре миллиона фунтов стерлингов. Я хотел намного больше, однако, Англия нынче не та, у них у самих проблем с деньгами выше крыши. И так они сильно напряглись, чтобы хоть в какой-то степени соответствовать статусу той великой державы, которая ранее щедро платила за войны. Сейчас с Великобритании и вовсе предреволюционная обстановка, хотя движение луддистов после жестоких мер пошло на убыль.
Слова все уже сказаны, акценты расставлены, объявление войны — лишь формальность. Потому и я сам работал, и заставлял работать весь свой Комитет Министров, даже государя напрягал деятельностью, чтобы сделать как можно больше в преддверии Великого противостояния.
Я не стремится заниматься шапкозакидательством и утверждать, что французская армия нынешняя в какой-то мере слабее, чем та, которая вторглась в Российскую империю в 1812 году в иной реальности. Нет, возможно, даже напротив, эта наполеоновская армия более многочисленная, она прошла реорганизацию, имеет боевой опыт, вооружена отменно.
Ведь в иной реальности Наполеону приходилось держать большие контингенты войск в Испании. Теперь же он в Испанию не вторгся, наоборот, сохранились душевные и союзнические отношения между Францией и её южной соседкой. Так что ожидалось даже три испанских дивизии на русском фронте.
До конца непонятной была ситуация с Пруссией. Дипломатические отношения между Россией и этой страной практически прекратились. Фридрих Вильгельм III, король Пруссии, как и в иной реальности, повёл себя не то, чтобы осторожно, а как трус. Король продался французам. И ценой был всего лишь Ганновер. Для меня, это «всего лишь». А вот для пруссаков… Как бы не начало объединительных процессов по созданию единой Германии.
Вопрос заключался только в том, будут ли прусские войска участвовать во вторжении в Россию. Я знал, да и все знали при дворе, что Фридрих Вильгельм III не хочет участия своей армии в этой войне. Оно и понятно. Во-первых, когда два тигра подерутся, обезьяна, что сидит на дереве, может добить оставшегося в живых тигра и стать хозяйкой клетки, где происходит противостояние. Во-вторых, прусский король прекрасно понимал, что он ведёт себя трусливо и непоследовательно в отношении России, потому хотел оставить за собой возможность дипломатического маневра. Пруссия была нейтральной и в войне не участвовала. Поэтому и Россия не имеет никакого права, если она победит конечно, выдвигать претензии своей, вроде бы, всё ещё союзнице. Но всем воздастся по грехам их!
Между тем, наши войска также усилились и были интернациональными. Шведы выставляли три дивизии и готовы были действовать на любом фронте противостояния, даже не обязательно на юге своей страны, где обосновались французы. А на турецких фронтах все больше становится персидских сил. Мы не одни, вот это важно, хотя бы психологически. А войну Россия вытянет, мы готовились, мы готовы!
А что австрийцы? А здесь вообще была очень выгодная позиция у Урода, которого все никак не сменят на посту канцлер, и я даже всерьез думаю его ликвидировать. Австрияки всех призывают к сдержанности и недопущению развития кровавых конфликтов. Взывали они и к христианским добродетелям, гуманизму… Бла-бла-бла. Между тем, австрийцы посылали и оружие, и деньги туркам. И с них мы спросим, правда, не сейчас, осложнять отношения с Австрией в преддверии войны на два фронта — это верх глупости. Но я-то всё помню!
— Господа офицеры! — зычным голосом сказал Александр Петрович Тормасов.
Пятнадцать офицеров, среди которых были и очень юные, даже может быть слишком, кавалеристы, дружно встали из-за стола и показали достаточно неплохую выправку. Это они меня и военного министра так встречали. А также с нами был ещё и Барклай де Толли.
— Господа офицеры, прошу садиться! — сказал я, начиная совещание по организации партизанской деятельности на оккупированных территориях Российской империи.
Впрочем, никто из присутствующих не хотел даже и верить в то, что часть русской земли будет оккупирована противником. Между тем, мы уже давно готовились именно к такой полномасштабной, уничтожающей все коммуникации французов, войне.
— Денис Васильевич, — обратился я к семнадцатилетнему, но уже ротмистру, Давыдову. — Я насчёт спора с атаманом Матвеем Ивановичем Платовым во время Шведской войны, когда вы смогли опередить лихих казаков. Весьма впечатлен. Считаю недоработкой то, что вы за тот прорыв не получили более значимую награду. Я несправедливость устраню. И все мы, вся Российская империя и Его Императорское Величество, рассчитываем, что проявлять вы будете не только лихость, но и разум, расчёт, натиск. Это, касается всех вас, господа. Прошу вас, господин военный министр, далее я лишь наблюдатель!
На этом совещании я решил лишь присутствовать. Конечно, если будет такая необходимость и мне нужно будет вставить свои «три копейки», то я непременно это сделаю. Однако, Аракчеев, Барклай де Толли, Тормасов — все они сделали очень многое для того, чтобы и совещание состоялось и всё было подготовлено к Партизанской войне.
Хотя к этому и я приложил свою руку, когда потребовал работать в две смены, но произвести в нужном количестве винтовок, в том числе и с оптическим прицелом, револьверов, картечниц, для партизанско-диверсионной деятельности.
— Итак, господа, вы все люди военные, посему новость, которую я сейчас вам скажу, чтобы вы понимали всё полноту серьёзности нашего совещания, не должна вызвать ни у кого излишних чувств. Примите, как данность, но молчите, от того ваша честь и служба зависит. Через пятнадцать дней начнётся Великая война с Наполеоном. Его войска уже собираются в Прусской Польше, в основном в Белостоке и восточнее Варшавы, и готовы перейти нашу границу, — сказал я и сделал паузу, чтобы понять, как отреагировали на новости офицеры.
Присутствующие сильно удивились и явно желали прямо сейчас высказаться, но все сдержались. Это, кстати, была в некотором роде проверка на стрессоустойчивость. Лишь только глаза офицеров стали более напряжёнными, они готовы были слушать, но еще больше они готовы были срочно подняться с места, сесть в седло и скакать в расположения своих отрядов.
