Даже не садясь к столу, я мигом схватила ложку, с наслаждением уплела всю порцию. Вкуснотища какая! Я запила свой бонусный ужин стоящей рядом чашкой холодного чая, наспех вымыла тарелку и поняла, что нужно решать следующую часть квеста, а именно — не вызывая ни у кого подозрений, найти свою комнату.
Глава 6
К счастью, искать свое место проживания мне долго не пришлось. У второй по счету от кухни двери, рядом с большим черным дисковым телефоном, висящим на стене, и тумбочкой, на которой лежал пухлый блокнот (видимо, телефонная книга), стояла молодая женщина лет тридцати в платочке в горошек и сереньком неприметном плащике. Одной рукой она держала за ладошку заплаканного испуганного пацаненка лет семи, а в другой у нее была тарелочка, от которой исходил чудесный аромат свежей выпечки. Несмотря на то, что я только что поела, у меня рот снова предательски наполнился слюной. Неужто снова угощения? Нужно бы себя в руках держать, а то, глядишь, поплывет Дашин сорок четвертый размер к привычному для продавщицы Гали пятьдесят восьмому.
Вид у женщины был очень усталый и изможденный. Взглянув в ее глаза, я чуть не вздрогнула. Точно такой же взгляд — понурный, несчастный и обреченный — был у меня на протяжении последних тридцати лет — ровно до тех пор, пока я не нашла в себе силы кардинально поменять жизнь и не уволилась с ненавистной работы. Видать, и этой молодой маме очень тяжело приходится.
— Дарья Ивановна, Вы за шкетом моим не присмотрите? Ховорит, не хочет один с этим оставаться… Та я пока в махазин сбехаю, да кой-чего еще сделаю, — с ярко выраженным акцентом попросила она.
— Я? — удивилась я. — Присмотреть?
Одной оставаться с чужим ребенком? Как бы не «пришили» мне потом чего… И с кем с «этим» не хочет оставаться заплаканный мальчишка?
— Ну пожалуйста, — взмолилась женщина, чуть не заплакав. — Вы же мне никогда не отказывали! Та сейчас все равно дома никого нет. Ехорка тихо посидит, он вас любит очень. К Дарье Никитичне идти не хочет, боится ее, говорит, очень уж она строгая. Ежели чего, еды я ему на столе оставила. А еще я шанежки напекла, вот, угощайтесь! — и она протянула мне тарелку.
— Пойдем, Даша! — потянул меня за руку пацаненок и беззубо улыбнулся. — Я тебе почитаю и секрррет интеррресный ррраскажу.
Он явно гордился тем, что недавно научился выговаривать букву «р».
— Не Даша, а Дарья Ивановна! — строго одернула его мама и опять заискивающе обратилась ко мне. — Вы уж не обижайтесь на него. Тянется он к хорошим людям, внимания ему не хватает. Так посидите? Очень Вас прошу.
— Ладно, — подумав, согласилась я. Что ж, назвалась Дашей — полезай в кузов. В конце концов, в просьбе женщины не было ничего особенного. Бояться неприятностей из-за того, что я осталась наедине с чужим ребенком, не стоит. В коммуналках советские люди нередко проводили больше половины своей жизни. Дети вырастали, дружили, некоторые даже потом создавали пары. Несмотря на периодически возникающие конфликты, люди нередко старались помогать друг другу. Мальчишки и девчонки, проживающие в одной квартире, нередко росли вместе: бегали друг к дружке в комнату, гуляли, праздновали свадьбы, дни рождения, справляли Новый Год… Сегодня ты за чьим-нибудь ребенком присмотришь, а завтра соседка твоего в кино вместе со своим возьмет. Сегодня ты за продуктами для бабушки-соседки сходишь, а завтра она с тобой дачными дарами и банками-закатками поделится. Так и выручали друг друга. Окей, присмотрю за Егоркой. Отличная возможность проверить свои педагогические способности.
— Ну и ладненько, — повеселела женщина и еще раз, уже более настойчиво, протянула мне тарелку с шанежками, будто боясь, что я передумаю. — Вы берите, берите. — И передав мне руку Егорки, она почти бегом направилась к выходу.
— Анна! — строго окликнул ее уже знакомый мне голос моей полутезки. — Показания счетчиков за сентябрь я подала, кому сколько платить, рассчитала. Там за Вашу комнату и за места общего пользования. До конца месяца денежки на стол положите.
— Хорошо-хорошо, Дарья Никитична! — уже с лестничной площадки крикнула Анна, захлопнув дверь. Я услышала, как по лестнице быстро-быстро застучали ее каблучки.
— Идем? — вопросил пацаненок, жадно глядя на тарелку с шанежками.
— Идем! — решительно ответила я и толкнула дверь. — Давай, заходи, гостем будешь! И секрррет расскажешь.
* * *
Просторная комната с двумя высокими окнами, выходящими на шумную улицу, в которой мы оказались, была ничуть не меньше, чем та, в которой мы когда-то жили втроем с Лидой и Верой. Эх, как же хорошо тогда было… Несмотря на довольно скудную обстановку (небольшой шкаф с чуть треснутым зеркалом, выщербленный стол, который, скорее всего, был и письменным, и обеденным, три стула, кровать с металлическими поручнями, над которой висел портрет популярного тогда актера Николая Рыбникова, и книжная полка, забитая книгами и журналами), в Дашиной комнате, в которой я временно оказалась хозяйкой, было довольно уютно. То тут, то там встречались аккуратная вязаная салфеточка, симпатичный милый коврик… Было заметно, что настоящая Даша, с утра до вечера занятая в школе, тем не менее, старалась сделать свое жилище привлекательным.
Несмотря на то, что с Дашей внешне мы были похожи, как две капли воды и, кажется, обе любили рукодельничать, некоторые вкусы у нас с ней все же были разными. Рыбникова, я, например, никогда не считала мега-красавцем и его портрет над кроватью уж точно бы не повесила. Для меня он внешне был самым обычным парнем. Вот обаятельнейший и высоченный Василий Лановой с королевской осанкой и внешностью мачо — другое дело. Недаром по этому актеру долгое время вздыхала моя подружка-тихоня Вера, пока не закрутила бурный роман с футболистом сборной СССР. Она даже хранила портрет Ланового под подушкой, в чем ее как-то уличила Лида. Правда, и сама она, влюбившись позже в стилягу, засыпала с его фотографией в руке… Впрочем, как говорит Леонид Каневский, «это совсем другая история…».
Может быть, пройдет десять или пятнадцать лет, и Даша вступит в кооператив и приобретет свое жилье. А может быть, проживет тут до самого конца девяностых. И такое случалось. Мои знакомые (мать-одиночка и ее взрослый сын), так и не получившие квартиру от государства во времена СССР, долгое время жили в большой тридцатиметровой комнате в центре Петербурга, на набережной канала Грибоедова, прямо возле Львиного мостика. Это была самая настоящая, классическая, огромная коммуналка, в которой при желании можно было без всяких декораций снимать кино про коммунальный быт. Как ни билась моя знакомая, в очереди на квартиру их никто не «подвинул». Она уж было смирилась с тем, что еще долгие-долгие годы придется делить комнату с взрослым сыном, но неожиданно в начале двухтысячных их квартиру под офис выкупила какая-то крупная компания. Так они с сыном, не вложив ни копейки, оказались владельцами небольшой, но отдельной двухкомнатной квартиры в доме-корабле 600-й серии у метро «Пионерская». Вот тебе и «бесплатные» квартиры, которые якобы всем раздавали в СССР.
Егорка явно был не впервые в моей комнате и хорошо знал меня (то есть Дашу). Он уверенно прошагал к кровати, залез на нее, сбросив чешки, и доверительно сказал:
— Когда мы с Иркой поженимся, у нас такая же комната будет. Можно я одну шанежку возьму?
— Что? — изумилась я. Неужто это и был таинственный «секррет»?
— Можно возьму?
— Да конечно-конечно, — торопливо сказала я, протянув ему тарелку. — Сейчас чайник поставлю. Ты посиди пока тут. А на ком это ты жениться собрался?
Рассказы о детской влюбленности у меня никогда не вызывали насмешку, скорее, только умиляли и напоминали о том, какими искренними могут быть чувства людей друг к другу. Поэтому мне и в голову не пришло бы потешаться над намерениями будущего первоклассника.
— Так на Ире же, — как об уже давно решенном деле, сказал Егорка, засунув пальцы в рот и расшатывая, видимо, и без того уже готовящийся выпасть очередной молочный зуб. Я ей и кольцо подарил. Вот хотел тебе рассказать.
