– Да уж, пиздец, – проговорил он. – Если бы ты, Край, ее не расстрелял бы. Ты ж видел лапы ее, она этими лапами сталь вскрыла бы, как ты консервную банку.
– Ага, точно, – кивнул я. – Но в целом как? Ехать машина может?
– Может, к тому же тут недалеко осталось, – хмыкнул он.
С иронией какой‑то что ли. Может быть, сам не верит в то, что мы сможем свалить?
Блядь, я что, вообще ни о чем кроме этого думать не могу? А ведь оно реально так. И так и буду ехать и гадать, и так до тех пор, пока до места не доберемся. А сколько там осталось? Час езды.
Нет, надо отвлечься. Пойду с Ликой поговорю, может быть, она чего дельного скажет?
Я догнал Лику у дорожного указателя – она стояла, глядя в степь, и тихонько жевала жвачку. Ну, у нас ее много, набрали в магазинах и на заправках. Место мало занимает, а может заменить чистку зубов, пусть и не в полной мере.
– Всё нормально? – спросил я.
– А что, не похоже? – она даже не повернулась. – Я просто дышу. Тут пахнет… Как летом в деревне. Когда всё ещё хорошо было.
Я кивнул. Было в этом запахе что‑то успокаивающее. Простая, нагретая солнцем трава, никакого пепла, крови или сгоревшей плоти. После того, что мы под Коктебелем увидели, этот пейзаж вообще удивительно мирно выглядел. А уж после всего, на что нагляделись и нанюхались за время нашего пути. Пусть большая часть и на мужиков легла, а все равно.
– Страшно, – сказал я, глядя туда же, куда и она. – До моста недалеко. А будто за чертой какой‑то. Неизвестность, она, сука, пугает.
– Да ты с самого утра, как на иголках, – она всё‑таки повернулась ко мне. – Думаешь, не видно?
– Думаю, ты всё видишь, – хмыкнул я. – Ты ж у нас наблюдательная.
– Я просто не хочу, чтобы ты сгорел, – она серьёзно посмотрела в глаза. – Мы ведь почти дошли. Главное – не остаться там, в той дороге. Ни телом, ни башкой. Скоро уедем. И все, что мы тут увидели, забудется.
Я ненадолго замолчал. Ветер едва шевелил её длинные блондинистые волосы, шумел в сухой траве. Где‑то впереди она вдруг двинулась волной. Наверное, какое‑нибудь мелкий степной зверек пробежал, суслик, ну или кто тут еще водиться может. Полевка какая‑нибудь. Хотя она мелкая, она такого следа за собой не оставит.
– А ты? – спросил я. – Веришь, что нас выпустят?
– Не знаю. Но если не выпустят – будем прорываться. Я ж теперь стрелять умею, – усмехнулась она.
Ага, конечно, прорвется она. Если там периметр автоматизированной защиты или еще что‑то подобное, то мы даже с танками его не прорвем. А если и попробуем, по нам просто дронами с того берега разъебашат. И кончится на этом наша песенка.
На одно остается надеяться: что хоть как‑то связаться получится с теми, кто на большой земле.
– Шучу, конечно, сама нервничаю, – ответила она. – Если не выпустят, поедем обратно. У нас ведь там все готово, в Дачном. Крыша над головой есть. Правда, хотелось бы, наверное, свой дом построить.
– Да, не такой большой, – кивнул я. – И с печью нормальной. Чтобы дровами топиться можно было.
– Мужчины, – хмыкнула она. – Я о том, чтобы он наш был, а больше ничей. А ты о том, чтобы зимой не замерзнуть… Ты мне лучше вот что скажи.
Она посмотрела мне прямо в глаза, тряхнула копной блондинистых волос, после чего спросила:
– Про то, что ты мне говорил. Что мы и дальше будем вместе. Ты это взаправду? Реально так считаешь?
– Да, – кивнул я. И не соврал.
– А если у тебя там есть кто‑то? Жена или еще кто‑нибудь? Девушка? Что если дети у тебя? Что тогда?
Я несколько раз уже задумывался об этом.И не то чтобы ответ знал, но сейчас – посмотрел ей в глаза, и как будто сам для себя решил.
– Если есть – значит, они уже не ищут. Столько времени прошло. А если ищут – пусть простят. Я теперь другой человек. Там у меня была одна жизнь, здесь – совсем другая.
– Ты сейчас серьёзно? – Лика прищурилась.
– Серьёзно, – кивнул я. – Знаешь, я ведь не сразу это понял. Всё ждал, что вернётся память, что всплывёт кто‑то из прошлого. Но не всплыло. Зато здесь – ты. Ты со мной прошла всё это. Видела, каким я могу быть, и всё равно осталась рядом.
– Осталась, потому что выбора не было, – пожала она плечами. – Тогда, в самом начале. А потом… Потом захотелось остаться. Не из‑за страха – из‑за тебя.
Я ничего не сказал. Просто смотрел, как ветер играет её волосами, как солнечные блики танцуют на её лице. И понимал: не знаю, что будет за мостом, но если я смогу, то вытащу нас всех. А её – особенно.
– Ладно, пошли, – сказала она после паузы. – А то сейчас еще кто‑нибудь подойдет и подумает, что мы тут роман развели.
– А мы разве не развели? – усмехнулся я.
– Не знаю, – Лика тоже улыбнулась. – Но, кажется, теперь ты мне должен дом. С печкой. И с сараем для дров. Чтобы зимой точно не замерзли.
– Будет, – пообещал я. – Если доберемся. Будет всё.
Тем временем Наташа с Яной уже вернулись. Парни вытащили из УАЗика складной стол, на нем тут же появилась горелка для сухого топлива и банки с консервами. И все уже стояли вокруг этого самого стола, только Степаныч чуть в стороне остался. За подступами наблюдал. Понимал: нехорошо может получиться, если кто‑то поедет, мы ведь сейчас – групповая цель, нас всех одной очередью можно положить.
Но он, если что, увидит, предупредит. А если ничего не случится, то своего не упустит, порцию получит. Пожрать старик тоже совсем не дурак.
Когда мы вернулись, обед уже почти был готов. Консервы грелись на горелке, а пакеты с галетами были уже распечатаны. Еще вода в бутылках стояла, у нас ее много было, надо же фляги из чего‑то наполнять. Посуды, правда, не было, и столовые приборы у каждого давно свои. Это, наверное, первый признак беды – когда человек ложку с собой начинает таскать.
– Перловка с мясом, – проговорил Овод. – Голубцы со свининой. Плов узбекский с курицей. Сейчас бы пельменей, если честно.
– С кетчупом и майонезом? – спросил Олег.
– Не, – «росгвардеец» покачал головой. – Со сметаной, конечно. Только со сметаной, а никак иначе.
– У меня отец любил их в уксус макать, – сказала Яна. – Разбавлял водой уксус, макал и ел. Только так.
– Да ладно, развели тут, – усмехнувшись, проговорил я. – Все равно едим то, что есть. Никаких нам пельменей.
– Выберемся, приду в первое же кафе и закажу себе четыре порции, – сказал Овод.
– У тебя деньги есть? – удивился Олег.
– Ну да, – кивнул он. – На карточке. Карточка банковская у меня с собой, банк московский, тогда почему они вдруг работать не должны?
– Уж не знаю, – усмехнулся я. – Как‑то я и не думал, что банковские карточки будут работать.
Кстати, а ведь это тоже вопрос. Денег у меня с собой нет, я их вообще не брал, да и вообще считал просто бумагой бесполезной. Но это тут, в Крыму. А что если там, на большой земле, реально жизнь? И тогда ведь там, как ни крути, но балом правят бабки. Не в том смысле, что старушки, хотя у них власти тоже хватает, а в том, что наличные, купюры и прочее.
Как мы там проживем‑то без денег?
– Да нас в какой‑нибудь лагерь для беженцев сунут, – сказала Яна. – Так что не будут нужны никакие деньги первое время. А потом… Это уже смотреть надо будет. Я думаю, там что‑то такое есть, не первые же мы с полуострова свалим.
– Наверняка жителей Керчи вывезли, – кивнул Овод.
– А по рации ничего такого не передавали? – спросил я, сам себе удивившись. Это надо было еще в самом начале спросить – была ли эвакуация.
– Связь с первых дней эпидемии вырубилась, – ответил он. – И спутники, и радио. Сам подумай: мы в Севастополе торчали, а про то, что в том же Бахчисарае есть лагерь для беженцев, понятия не имели. Хотя там расстояние – доплюнуть можно.
Я взял свою банку с перловкой, не дожидаясь, пока она нагреется. Перемешал, попробовал – есть можно, не холодное. Соли, правда, маловато, но тут и солонка, вон, стоит, каждый себе по вкусу добавить может.
Вытащил еще галету из пачки, с хрустом раскусил.
