– Тормози, блядь! – крикнул я.
Но Пашка только давил на педаль газа. Он явно испугался, он явно не хотел останавливаться, когда мы были уже на расстоянии вытянутой руки от цели, он струсил и был готов бросить остальных. Смотреть на то, как мы уезжаем от «буханки» я не мог, поэтому ткнул пламегасителем автомата в затылок Пашки и зарычал:
– Тормози, иначе я тебя завалю прямо сейчас!
Угроза сработала, он резко вдавил педаль газа. Машина пошла юзом, завизжали шины, я вдруг влетел башкой в потолок. Меня бросило на передние сиденья, перед глазами помутилось, перед глазами побежали вспышки. В голове разлилась тупая боль.
– Назад, блядь! – приказал Овод, уже схватившийся за оружие. – Задним ходом! Ни хрена они нам не сделают, у нас броня!
Пашка отчаянно выматерился, причем в голосе у него я услышал визгливые нотки, но воткнул заднюю передачу, и машина покатилась в обратную сторону. Овод распахнул люк, выбрался в пулеметное гнездо, схватился наверняка за установленный там РПК, но послышался резкий, как щелчок хлыста, винтовочный выстрел, и он обмяк.
– Овод! – я поднялся, толкнул его рукой. – Овод, блядь, ответь, что с тобой!
Не отвечает. Схватившись, я затянул его обратно в салон, и увидел, что он мертв. Невидящие глаза смотрят куда‑то вдаль, в одном виске – входное, во втором – выходное. Ебать, это что за снайпера там сидят, если его отработали с одной тычки? Да еще и вот так вот, когда он только высунулся.
Вспышки перед глазами засверкали с новой силой, а в ушах вдруг послышался звук летящего дрона‑камикадзе. И не одного. Множества дронов. Вспышка боли вновь пронзила голову. Твою ж мать!
Пашка продолжал гнать машину назад, и, кажется, он вообще не соображал, что делает. А на меня вдруг наоборот напало ледяное спокойствие. Вот так вот, как будто ледяной колодезной водой окатили.
Рация. Нахуя нам связь, если мы ей не пользуемся? Зачем вообще?
Я схватился за передатчик, висевший у меня на груди, заорал:
– Степаныч! Что там, Степаныч? Целы?
Несколько секунд ничего не происходило, а потом я услышал голос подростка:
– Край! Степаныч мертв! Машине пизда, тут еще бензин разливается! Не бросайте нас!
Сука! Твою ж мать!
– Не бросим, – пообещал я.
Пока мы в броневике, хрен нас что достанет. А вот в буханке… Им точно конец, если не вылезут, ее прямо через днище могут расстрелять. И бензин… Только этого не хватало.
– Тормози! – крикнул я, когда броневик подъехал к расстреленной буханке почти вплотную, и приказал Пашке. – Вылезай!
– Я не пойду! – пошел он в отказ.
Недолго думая, я врезал ему подзатыльник, после чего схватил за автомат и почти насильно вложил в руки.
– Вылезай и стреляй по ним, блядь!
– Нет!
По кузову снова застучали выстрелы, и Пашка вдруг снова врубил переднюю передачу и газанул вперед. Он же совсем не в адеквате, он просто не соображает, что делает. И если я выйду, то он просто уедет, и все. Мы останемся посреди трассы без транспорта.
Тогда я вскинул автомат, прицелился ему в затылок и нажал на спуск. Коротко трескнул выстрел, и механик опрокинулся вперед, лицом в рулевое колесо. Он сам сделал свой выбор: не хотел сражаться с чужими, так придется умирать от пуль своих.
Я перебрался через тело Овода, чтобы прикрыться от пулемета бортом броневика, открыл дверь и спрыгнул наружу. Пригнулся, увидев дульную вспышку на крыше здания спереди. Пули просвистели над моей головой, отрикошетили от брони. Я тут же вскинул автомат, прицелился и выпустил несколько коротких очередей в ту сторону. И увидел свесившееся с крыши тело.
Заметил движение правее, тут же повернулся, выстрелил еще раз. Блядь, ну вот почему ни у кого не оказалось оптики с переменной кратностью, хули тут толку от коллиматора.
С этой стороны больше не стреляли, да и пулемет с той затих. Целей они не видели, и похоже уже поняли, что по броне «Тигра» палить никакого смысла не имеет. Я рванулся к краю борта, прижался к нему.
Увидел через лобовое стекло Олега, на которого навалился Степаныч. Мертв, бронежилет сбоку изорван попаданиями, как раз под рукой, а плиты там нет. И ремней в машине нет, они конструкцией не предусмотрены. Но в руках держит рацию. Значит, меня услышит.
Как они вылезут‑то?
– Выбивай лобовуху! – приказал я. – Ногой! И выходите, я прикрою, как смогу!
Нас сейчас видеть не должны. И вообще, нас, скорее всего, атаковала небольшая группа, иначе здесь на каждой крыше по стрелку сидело бы. А их не так много.
Олег понял, кое‑как спихнул с себя труп старика, а потом ударил ногой в лобовое стекло. Один раз, второй, третий и после этого ему удалось высадить его. И он тут же полез наружу. Я высунулся и высадил остатки магазина куда‑то в сторону врага, в белый свет, как в копеечку.
Подросток выбрался и тут же забежал за «буханку», скрылся за ней. Автомат он держал в руках, не потерял. Высунулся и тоже высадил куда‑то туда несколько коротких. Вряд ли он сумел так быстро сориентироваться и увидеть врага, скорее всего наугад палил.
Снова грохнул пулемет, и мимо просвистело несколько пуль. Я сменил магазин, и увидел, как из машины вылезает Лика. Правая часть ее лица была покрыта кровью, видимо, при ударе рассекло скулу. Она повернулась, явно собираясь помочь кому‑то выбраться.
Я снова высунулся, и опять выпалил весь магазин одной очередью, не чтобы попасть, а чтобы заставить залечь, чтобы прикрыть. Снова ударила винтовка, и меня швырнуло назад за машину. Ноги подогнулись, и я упал.
Снова жужжание, снова белые вспышки, снова дроны, хотя небо чистое, их нет. Да что вообще, еб твою мать, такое со мной происходит?
Опустив взгляд, я увидел на бронежилете дыру. Сам не знаю почему, просунул в нее палец, и почувствовал осколки плиты. Боли не было, но в животе запекло, и, но нему потекло теплое.
– Край! – Лика рванулась в мою сторону, и я уже представил, как ее тело швырнет в сторону пулеметная очередь. И действительно грохнуло, но она успела, подбежала ко мне, упала на колени рядом.
Еще я увидел, как из «буханки» выбралась Наташа, и спряталась за ней, за спиной Олега. Карабина у нее не было, зато в руках уже был пистолет. Отважная девочка, жаль только, что от этого мало толку будет.
– Край! – снова крикнула Лика, схватила меня за плечи.
– Отойди! – прорычал я. – Не мешай!
Подсумок аптечки на груди, я заценить успел, собирали его с умом. Рванул молнию, увидел бинты, ручку, ножницы, но это не то, что мне нужно. Нужное в инъекторах. Вот один – синий, там синтетический аналог морфина, только лишенный побочных эффектов и не вызывающий зависимости. Боль убирает. И второй, с фиолетовой – «Густотин». Он не даст мне умереть от кровотечения и шока.
Сорвал зубами крышку с одного и долбанул им себя в бедро, через штаны. Боли от укола я не почувствовал, потому что проснулась другая – от раны в живот. Говорят, что болеть у человека может только одна часть тела. Мол, центры в мозгу, все такое. Может быть, так и есть, а возможно просто игла очень тонкая.
Теперь «Густотин» туда же. Это средство просто так лучше не использовать, можно инфаркт словить, но вот сейчас, с пулей в брюхе, мне терять уже нечего. Одна надежда остается, что выберемся, что сможем до места доехать, что нас выпустят с полуострова. Как же нехорошо получилось, сука.
Я приподнялся, снова сменил магазин на полный, потом встал, прислонившись спиной к борту броневика. Мне там, скорее всего, все кишки размолотило. Пуля просто так через пластину пройти не могла, наверняка раздробилась на мелкие осколки. А это значит, что мне, скорее всего, пизда.
Я это отчетливо понимаю, но если честно, то вообще плевать. Не похуй мне только на одно: своих до места довезти. Вывезти их с острова. А там дальше… Либо помогут, либо так и сдохну. Ну, хоть кого‑нибудь спасу.
– Яна где? – спросил я, повернувшись к Лике. Что‑то странно, что из машины больше никто не лезет.
– Нет ее, – она покачала головой.
